Когда Паша зашел к нему домой, он обнаружил, что этот подъезд был обустроен совсем не так, как его 5-й. Здесь была своеобразная коридорная система из небольших комнат с общим санузлом и большой кухней. Паша показалось это совсем неуютным, и после этого он старался приглашать друга к себе.
Но скоро эта дружба, мягко говоря, немного не «заладилась». И причиной тому был случай, когда зимой они вместе с ребятами, играя в снежки, возвращались домой из школы. Среди них было много любителей задираться или проказничать. Но выделить конкретно кого-то из этой общей компании было практически невозможно: в куче детей они были похожи друг на друга, беспрестанно и необузданно двигаясь. Единство их подчеркивала и простая, незамысловатая и практически одинаковая одежда.
Паша, резвясь с Вовкой и всей компанией сверстников, шел домой в хорошем настроении, и вдруг к нему неожиданно подошел взрослый мужчина с заплаканной маленькой девочкой. Он явно был настроен на разоблачение какого-то неприятного поступка.
Подведя зареванную девчонку к Паше, он спросил:
– Это он?
Она отстраненно сквозь слезы, выдавила, надрывно продолжая плакать:
– Да…
Подбежавший Вовка почувствовал, что дело плохо, испугался и убежал со словами:
– Я ничего не видел…
Паша остался один. Когда он попытался выяснить, в чем собственно дело, дядька отпустил заплаканную школьницу, взял его крепко за руку и повел в «Детскую комнату».
Паша знал это место разбора и наказания за проступки детей: оно находилось в подвале второго подъезда. Командовала здесь ответственная за воспитание подростков Щукина Любовь Петровна. Все ребята во дворе ее боялись и называли «Щука». Она носила милицейскую форму, была строга, наставительная в выражениях и знала каждого ребенка их близлежащих домов.
Появление Паши с неизвестным взрослым в детской комнате прервало беседу Щуки с ребятами. Назвавшись Семеном Моисеевичем и отцом обиженной девочки, он объяснил, что привел напавшего на нее драчуна.
Щука внимательно посмотрела на первоклассника:
– Зачем ты ударил ее? – строго отрезала она.
– Я вовсе не бил… и видел ее в первый раз, – выдавил Паша.
Щука покосилась на приведшего его дядьку.
– Вы уверены, что это он ударил девочку, – перевела она взгляд на него.
– Он все врет! Моя дочь подтвердила, что это он!
– Ты один шел из школы? – опять строго спросила Щука.
– Нет… много ребят… впереди и сзади… мы бегали… – неуверенно бормотал Паша.
– Кто был впереди вашей компании?
Паша задумался, Вовку называть было бесполезно, он подбежал позже.
– Были там ребята со двора … из нашего и других классов …
– Как их звать?
– Вовка Петров, Леша Гуров, Федька Горовой…
– Знаю их… – задумалась Щука.
Она обратилась к одному из ребят:
– Ну-ка быстро сбегай и приведи Федьку… Он живет в третьем подъезде на втором этаже.
Обрадованный доверием и готовый выполнить любой приказ наставницы тот быстро побежал.
Щука опять посмотрела на Пашу:
– Тебя, кажется, Павел зовут… ты у меня первый раз?
– Да… Паша.
– Так говоришь, не бил девочку?
– Нет…
Она посмотрела на отца девочки:
– А вы, Семен Моисеевич, из какого дома?
Он назвал соседнюю улицу.
– Ну что же… разберемся, – опять строго посмотрела она на мальчика.
Чувствуя отсутствие серьезных доказательств, Паша начал волноваться.
Через пять минут в сопровождении посыльного вошел Федька. Шапка и пальто его были точь-в-точь, как у Паши. Видимо, отправленный за ним все рассказал, и потому Федька начал оправдываться без всяких вопросов:
– Да я ее просто задел, когда шел… А она стала кричать… Я на нее замахнулся только, а она побежала, и сама упала и… портфель… отлетел…
– Знаю, как ты задеваешь, – отрезала Щука… А почему ты убежал?
– Так она разоралась… эта…
Щука опять укоризненно посмотрела на него, а Федька опустил глаза:
– Я просто шел быстро…
– Так… иди пока вон туда… позже поговоришь со мной… А вечером придешь с матерью, – сказала она немного приглушенно, зная, что отец его погиб на фронте.
Щука укоризненно посмотрела на Семена Моисеевича.
– Ну вот… Не надо судить… не разобравшись… товарищ.
– А как же быть… ребенок плачет?
– Зашли бы ко мне…
– Иди, Паша, – сказала Щука, а вы, Семен Моисеевич, пока еще останьтесь, – подытожила милиционер.
Паша счастливый выбежал на улицу.
Там его поджидал Вовка.
– Ну, как? – спросил он.
– Никак, – облегченно и без желания уточнять пошел к своему подъезду Паша.
После этого случая он охладел к новоявленному другу и лишь изредка общался с Вовкой.
Паша продолжал встречать после школы Марсика во дворе. Почему-то ни у кого, в том числе у самого Паши, не вызывало вопросов, почему его друг избегает посещения школы. Насильно туда ходить не заставляли и, видимо, не пытались активно воздействовать на мать. Во второй половине дня Паша звал его через окно, и они шли гулять во двор или бежали на стадион. Иногда Паша не заставал его и с некоторых пор стал замечать, что Марсик часто пропадал где-то, не отвечая на стук в окно и реже появляясь во дворе.
Однажды Паша увидел его около дома с какими-то неизвестными ему ребятами постарше, и явно не с соседнего двора. Он окликнул Марсика и подошел.
– А что это за хмырь? – спросил высокий лохматый малый.
«Я не хмырь…» – хотел возразить Паша, но, чувствуя неприятный взгляд, напряженно промолчал.
– Это… Пашка, – заступился Марсик.
– Слушай, Пашка-Хмырь, это твоя кошка? – опять нагло спросил Лохматый, видя пробегавшее рядом животное.
– Нет, – тихо произнес Паша.
– Ну-ка поймай ее, – засмеялся он вместе с компанией.
Паша робко поманил, поддаваясь моральному давлению и нахлынувшему испугу.
– Кис – кис – кис…
Как ни странно, кошка остановилась и начала приближаться под одобрительные возгласы наблюдавшей компании. Когда она оказалась совсем близко, Лохматый неожиданно сильно ударил ее в живот острием ботинка. Кошка завизжала и стремглав убежала к сараям.
Он опять резко взглянул на Пашу:
– А теперь двигай, Хмырь, за этой кошкой.
Инстинктивно повинуясь, Паша, опустив голову, пошел к сараям под насмешливыми взглядами. Он в первый раз испытывал такое унижение, но из-за наступившего внутреннего страха противиться не мог.
Когда незнакомцы ушли, Марсик молча сам подошел к нему.
– Это что за ребята? – спросил Паша.
– Да… так…
– Кошку жалко… как он ее… – бормотал Паша.
– Правильно, что ушел… Они… могли эту кошку зарезать…
– Как?
– У них ножи…
Паша опять вопросительно замолчал и внимательно смотрел на друга, почувствовав какую-то недосказанность.
С затаенным и едва заметным волнением глаза Марсика выражали некое удовлетворение от покровительства этих, как показалось Паше, непредсказуемых и неукротимых людей.
Его даже очень задело внутреннее восхищение этими неприятными и злобными ребятами: Паша теперь явно чувствовал в глазах друга их непонятное пронизывающее влияние и неотвратимую зависимость.
2
В начале весны по радио часто звучали тревожные сообщения о плохом самочувствии Сталина. Паша постоянно видел его портреты на больших фотографиях в газетах, а также его статную фигуру на барельефах и памятниках. Его доброжелательное лицо всегда вызывало уважение и вселяло уверенность заботы обо всех. Многие люди говорили о его заслугах и доблести.
Когда Паша слышал фразу «Служу трудовому народу», он чувствовал, что произносящие это верили, что служат всем людям и одновременно доверяют своему вождю.
Папа никогда с ним о Сталине не говорил, и даже с мамой при разговорах за столом: он старался больше молчать при упоминании о руководителе государства. Паша лишь изредка слышал другие не очень понятные оценки вождя в разговорах взрослых, которые, впрочем, не вызывали сомнений у малыша. Хотя Паша дорожил мнением родителей и старших, он старался не углубляться в эти вопросы.
Скоро пришло известие о смерти Сталина. Многие окружающие во дворе, на улице и в транспорте искренне, бурно и с глубокой печалью переживали это событие. В Пашиной семье яркого проявления горести не было, на его похороны родители не ходили, и все траурные мероприятия, связанные с гибелью людей при прощании с вождем прошли незаметно. Из разговоров взрослых Паша узнал, что Сталин был у власти чуть более 25 лет, и потому все люди, кто с тревогой, а кто и с некоторыми размышлениями о переменах переживали это событие. Однажды Паша услышал от папы уверенную фразу:
– Русские люди всегда верят в справедливость, и никакая смерть не сможет помешать развитию страны.
Папа был беспартийным, всегда читал и постоянно выписывал одну газету – «Известия», хотя большинство предпочитали «Правду», которую Паша часто видел в руках взрослых во дворе, в метро и у газетных киосков.
Однажды, рассматривая название газеты в папиной комнате, мальчик спросил об этом отца, и получил не очень убедительный ответ:
– Газета «Известия» намного старше «Правды».
Малыш не стал спорить, но все-таки до конца не понял, почему другую газету читали значительно больше людей.
Отец никогда Пашу не наказывал, и тем более не поднимал на него «воспитательную» руку. Когда они вместе посещали кладбище, где был похоронен дедушка, он всегда заходил с сыном в церковь и, как казалось Паше, очень искренне крестился. В советское атеистическое время это казалось необычным. На тему вероисповедания отец с ним никогда не говорил и тем более не пытался приобщить.
Паша любил читать «Пионерскую правду», журнал «Костер», восхищался поступками «Тимура с его команды», вообще любил повести и рассказы Аркадия Гайдара, Носова, Михалкова, Маршака и других советских писателей, которые очень интересно описывали детские настроения октябрят и пионеров.
Родители никогда не ходили с ним в мавзолей Ленина, а теперь уже и Сталина, и у Паши тоже никогда не было желания посетить это место на Красной площади.
После смерти Сталина главой государства скоро стал Хрущев. Паше он сразу не понравился не только своим внешним видом, но и крикливым неприятным говором и длинными многочисленными выступлениями и речами по радио.
Скоро многие стали говорить больше о Хрущеве и о том, что Сталин был не такой уж хороший. Паша нередко слышал, как некоторые соседи за игрой в домино или шахматы за дворовым столом даже называли Сталина тираном. Другие, особенно бывшие военные фронтовики, при этом бурно начинали спорить и даже ругаться.
Все это вносило много непонятного в мысли малыша. Говорили, что именно Хрущев «развенчал» деятельность бывшего главы государства, что опять вызывало интерес мальчика.
При случае он спросил отца:
– А кто такой этот Хрущев, пап?
– Пока не знаю, – неожиданно ответил он.
