– Может сходим? – вопросительно залаял Зуб.
– Нет занятия сладостней для мозга, чем диссоциативы и классика кинематографа, – в ответ провыл я.
Мы засеменили к кассе, радостно виляя хвостами. Что за кино было в прокате – я не знаю. На экране мелькали отрывки различных любимых мною фильмов: от «Подозрительных лиц» до «Сталкера», Тарковского. Но главное, что я увидел – была наша жизнь. Мы буквально стали главным героями какого-то фильма или сериала. Нас несло сквозь единицы времени и чужие сознания. Я понял, вот оно, вот почему мы всем этим занимаемся. Все люди лишь второй план, а наша зависимость позволяет нам быть впереди. Про нашу жизнь обязательно снимут кино или напишут книгу. Все кругом – лишь жалкие глупцы, не понимающие истины. Пока вы смиренно живёте свою скучную жизнь, мы лапами хватаем самый большой кусок торта!
Точнее, так нам казалось.
Жаль никто не мог нам объяснить, что в мире все устроено не так. Мы не схватили самый сладкий и жирный кусок, а просто радовались гнилым ошмёткам на развалинах жизни. Мы искали счастья хоть в чём, даже в грусти, но не могли найти счастья в себе. Вот и побирались дешёвым дофамином, брошенным окурком, ржавой иглой, которые закинули нам в шляпу неудачные стечения обстоятельств.
Вдруг, киноплёнка закончилась, а на экране кинотеатра мелькнула чья-то зловещая улыбка.
– Народ, смотрите, что нашёл! – позвал нас Зуб, копошащиеся под сидением. – Тут какая-то сумка.
Он вынул чёрную кожаную сумочку из хватки пыльного пространства между поло и сиденьем. Открыв её, перед собой мы увидели бесчисленное количество ампул с прозрачной жидкостью.
– Что это?
– Понятие не имею.
– Возьмём с собой.
– Конечно.
Прибытие
Это было любое утро. Просто – случайность. В этот злополучный день, наше коллективное бессознательное решило заявить о своей непоколебимой силе и показать в какие дебри могут завести наши потайные желания, если неаккуратно мечтать. Так, пока за окном солнце всеми силами пыталось согреть ошибки молодости матушки природы, – в виде экспериментов с эволюцией, – трое, нещадно сжигавших свою жизнь трупа, безмолвно кричали о помощи:
– КТО-НИБУДЬ, СПАСИТЕ ЭТОТ ДЕНЬ ОТ ЗАБЫТЬЯ!
Мы смотрели в сторону дверного проема и ждали чуда, а оно взяло и постучало. Невозможно точно определить: случайно совпавшая траектории взглядов и самоотверженное желание или же это было давно задуманным сюжетом, запечатленном на кляйнбогене, судьбой. Факт остаётся фактом, именно рьяное желание трех лиц, – без особого умысла и сговора, – наделило следующие события некой неизбежностью бытия. Случайность, была принята за знак, посланный с небес, – направленный разукрасить нашу серую реальность, – божественными проделками или же злободневными покушениями эзотериков.
Пять четких элегантных ударов поймали былую тишину комнаты в свои лапы, словно бабочку, и сжали ладони невероятной силой. Стук был настолько экстравагантным и деловым, что создавалось ощущение, будто стучали совершенно не в нашу дверь. Адресатом то может и не ошиблись, но вот сама дверь – не наша. Не тот материал, не та толщина. Звук нашей двери из отрубей деревьев, превратился в четкий звонкий удар по какому-то древесному массиву благородного дуба или ясеня. И с каждым новым ударом мысли уносили меня куда-то все дальше и дальше от реальности.
Первый удар. Я бросил беглый взгляд по комнате, всё вроде бы в порядке, но что-то не даёт покоя нарастающей тревоге. Будто сон решил выйти из мира наших иллюзий и превратить всё окружающее в сущий абсурд. Предметы выглядели неправильно, теряли свое назначение и смысл. Кому нужна не включающаяся лампа или стул, который складывается под твои весом, а после возвращается в обычное состояние. Новая реальность привнесла из мира снов еще некоторую свою физическую особенность. Предметы были другой тяжести, как будто готовишься поднять гирю, а мозг связывая ассоциативный ряд из пережитого опыта, напрягает все твои мышцы, но как только ты за нее хватаешься, она оказывается легче обычного стакана.
Раздался второй удар. К происходящему психоделу прибавились еще некоторые сопутствующие трюки визуального восприятия. Узоры на наших бледно-бежевых обоях поплыли. Они и раньше не выделялись особой осмысленностью, но когда на них начали вырисовываться слова на древнешумерском, всё в конец запуталось. Стены начали изгибаться, расширятся и сужаться в такт моего дыхания. Вздохи грудной клетки целой комнаты заставляли содрогаться всю мебель и кухонную утварь. Кажется, когда я моргал, вещи шустро меняли свои места, пытаясь запутать меня еще больше.
Третий удар. Всё в мире начало распадаться на составные части. Стены и потолок вдруг решили чуть расширить пространство комнаты и разъехались на пару сантиметров. В образовавшиеся щели начала проникать черная субстанция, напоминавшая раскаленную патоку. Мне сложно описать творящийся ужас в наших головах. Все защитные протоколы нервной системы дали сбой. Мы застыли в животном страхе.
Четвёртый удар, его звук словно можно было увидеть. Он слепящей волной петлял по комнате, отражаясь от стен, и червем проникал прямо в мозг сквозь ушные каналы. Время начало искажаться, танцевать в вихре безумия. За мгновение, черная жидкость была уже по колено, она била фонтанами из всех щелей. Зуб начал судорожно затыкать пробоины руками, но редкие струйки пробивались сквозь сжатые пальцы, заливая его глаза и рот. Вдруг, из дыры в стене, вместе с вездесущей чернотой хлынули потоки ветра силой в сотни опахал. Это сбило всех с ног, и мы закружились в вихре безумия вместе со временем. Потоки воздуха раскидали нас в разные углы комнаты. Беха пытался соскрести патоку с лица, отрывая куски вместе со скальпом. Всё раскачивалось, будто корабль во время шторма. Я, прикрывая руками лицо, пытался добраться до двери, то падая, то ударься о летящие в меня столы и стулья. Я почти дошел до спасения, но… не успел.
Чернота повсюду – в ушах и глазах. Впервые за весь этот миг безумия, наступила умиротворяющая тишина. Я принял поражение и смирился. Все что я умел в своей жизни – это смирятся. А что поделать, если ничего не поделать? Выученная беспомощность, а я её ослеплённый последователь.
Тут, раздался пятый стук. Все вернулось на свои места. Чернота уступила адекватности и быстро ретировался обратно во всевозможные щели. Предметы вновь обрели смысл, а разум очистился от несуразиц.
Хоть я и понимал, что это была лишь мелодичная игра моей фантазии, всё равно был крайне признателен пятому стуку и, возможно, остался ему обязан по гроб жизни.
Дверь отворилась без нашего ведома. На пороге стоял солидный мужчина и пускал клубы игристого дыма в потолок. Серый туман изящно переплетался волнистыми линиями, огибая наш дверной косяк. Неизвестный господин был одет по последнему писку моды, пусть и давно ушедшего века. Блестящие туфли темно-синего цвета, который переходили из напыщенной зеркальности в элегантный узор шнурков. Шикарный светло-серый костюм тройка, в котором спокойной мог ходить любой аристократ Англии. Гладко выбритое лицо, без каких-либо запоминающихся примет. Сотни таких лиц вечно идут мимо тебя, толпятся в общественных транспортах, сидят за соседними столиками в кафе. Единственное, что было на этом лицо отличительного – это легкая, непринужденная, – хоть и явно вымученная, – широкая улыбка, без мимических складок вокруг глаз. И конечно, как же я мог забыть, глаза. Цвета морской воды над Марианской впадиной, – один неверный шаг, – и ты полетишь вниз плевком в колодец. Не будет никаких сил на сопротивление, лишь плавное, спокойное погружение на дно. Вот какого цвета они были, никак иначе их описать невозможно.
Оторваться от них мне помог лишь внезапно начавшийся монолог гостя:
– Прошу меня простить за опоздание, господа. Поезда из Этеменанки ходят крайне редко в наше время. Добраться до сюда стоило мне довольно больших усилий, но не переживайте, только ступив на перрон города N, я понял, что все мои инвестиции возрастут в цене десятикратно! – Рассмеялся он. – Ох! Что за бестактность и неуважение! Я совсем забыл представиться! Зовите меня Доктор Э, излишние подробности – лишние размышления, а размышления введут к неумолимой гибели в наших то с вами делах, – сказав, подмигнул чарующий Доктор.
Мы находились в некотором оледенении от шока, когда он вдруг начал движение вглубь комнаты. Мы безмолвно расступились перед нахальным господином, словно неведомые силы фантомной руки примагнитили нас ко стенам.
Беха первый из нас кому удалось разомкнуть, – будто на стальные заклёпки, – сшитый рот:
– Кхм-кхм, очень приятно Доктор Э, но, во-первых, у нас обутыми не ходят, а во-вторых, не могли бы вы, – как бы пародируя его манеру речи, – все же чуть более понятным языком разъяснить: кто вы, и зачем пожаловали?
– Ох! Великодушно извиняюсь! Видимо вам обо мне не сообщили, что крайне разочаровывает, но почти не удивляет, зная всю эту бюрократию. А ботинки спешу вас успокоить – чисты!
Он поднял блестящую туфлю, а на подошве не было ни узора, ни грязи.
Потихоньку и мы с Зубом начали отходить от его обескураживающей ауры.
Я не любил когда-то кто-то вторгался в нашу нерушимую идиллию без спроса, так что решил начать нападение:
– Вы, сударь, видимо дверью ошиблись! Мы докторов не вызывали и вообще их не жалуем. Мы сами своего рода – доктора – души лечим. Тут сейчас как раз таки проходит очень важный сеанс терапии упокоения души, прошу всех непосвященных – на выход!
Он начала безудержно смеяться. Его хохот заполнял комнату абсурдом, концентрация которого и так уже подходило к отметке, к которой не должно подходить в трезвом состоянии.
Отдышавшись, он начал:
– Так мы с вами господа – одного направления в медицине! Единственной мое занятие в жизни – это лечить души! И уж поверьте, ошибки быть не может. Я должен был постучать пять раз, в указанное время, именно в эту дверь, именно этого общежития, именно этого города, именно страны Пустырей, планеты Zемля! Все инструкции приведены в тщательно, дважды лично мной, проверенном документе, так что несостыковок быть не может. А раз уж вы были не оповещены о моем прибытии, это может означать лишь то, что уведомлены вы будете чуть позднее. Тем более учитывая то, что все принадлежности для проведения процедуры, вы уже получили ранее. И как вы очень метко ранее подметили, в трезвом состоянии будет довольно сложно объяснить все тонкости данного мероприятия, предлагаю не медлить и уже приступать к излечению души!
Он вприпрыжку зашагал туфлями по ковру. У меня был небольшой страх, как бы ворс не прилип к его идеальным подошвам, чтоб нам потом не пришлось их начищать. Он с манерами аристократов, мягко наклонился к тумбочке около стола и приоткрыл нижний ящик. Он аккуратно выкладывал различные конспекты и учебники на стол, в каждом движения была лёгкость и уверенность. Он точно знал, что ищет и точно знал где искать. На лице сверкнула зубастая улыбка победы. Он нашёл.
– Ну вот видите, точно по инструкции – все на месте! Прошу рассаживайтесь поудобнее по кроватям, несите ведра и тазики, сеанс уже почти начинается, больным необходимо занять свои места!
Мой взгляд будто шёл сквозь самоуверенного господина, он устремлялся вдаль, выходил через окошко и цеплялся за опавший с дерева листик. Ветер в неспешном порядке уносил меня далеко за горизонт событий. Я думал о всём, что только можно, лишь бы как-то забыть несколько рядов острых зубов Доктора Э.
Беха и Зуб были очарованные происходящим безумием. Они не нашли поводов возразить предложениям Доктора Э и слепо начали им следовать. Я по своей натуре пусть личность и нигилистическая, но стадному инстинкту воспротивиться не смог. Думаю, его пьянящие глаза так на меня повлияли.
Все что произнёс Доктор Э ранее, начало быстро обретать смысл и форму. В голове выстраивались причинно-следственные связи, движения становились непринужденными, даже уже особых указаний было не нужно, что делать мы знали и сами. Словно действительно, эти события планировались уже довольно давно, и всего лишь ждали своего часа. Приход неизвестного господина, – без которого по какой-то неведомой лишь нам троим причине, приступать мы не могли, – ознаменовал начало плана.
Дабы чувствовать полное единение друг с другом, мы приняли решение расположиться на ковре. Доктор Э положил рядом с нами подушки, расставил два ведра и тазик, а после раздал по шприцу.
– Последние приготовления! – радостно воскликнул он. – Прошу господа, очистите свои мысли от назойливой ерунды и ударьтесь лучше куда-нибудь в ностальгию, а как только дребезги вашего сердца перестанут разрывать ушные перепонки, я начну дальнейшее инструктирование после ввода лекарства.
Как только все успокоились, мы проделали еще несколько нехитрых махинаций по повелению Доктора Э, и он продолжил:
– Сейчас вы можно сказать взяли билет на скорый поезд из города N в Этеменанки. Ну а пока лекарство будет потихоньку лечить ваши искалеченные всплески психоактивной энергии, я введу в вас в курс дела.
Более его указаниях я не нуждался, так что довольно быстро перестал слушать. Даже те обрывки его монолога, что доносились до меня, я не смог надолго удержать в памяти.
Все эти события происходили то ли во сне, то ли наяву, точнее вам не скажет ни один из присутствующих. Может вновь разыгравшийся причудливый пируэт фантазии или возможно чей-то интригующий монолог по телефону в общественном транспорте, невольно подслушанный краем уха, а после выданный моим сознанием как события, происходящие со мной. Никто не знает. А если уж быть совсем честным, то, наверное, без разницы, иллюзия или быль, разницы даже может и не быть. Кому какое дело? Мне уж точно все равно. – Не сочтите за грубость, – ни в коем случае. Лишь полное спокойное безразличие большого города.
Внезапное помутнение во взгляде, запах больницы, голова стала тяжелой, и я начала падать на подушку. Момент моего полёта почти полностью застыл в бесконечном потоке времени. Я перестал чувствовать свою ужасающую мигрень и растворился в иллюзорном блаженстве. Произошла некая внутренняя эмиграция, куда-то вглубь отделов мозга, отвечающих за удовольствие.
Все проблемы, – прошлые, будущие, настоящие, – исчезли. Растаяли в этом странном тумане, окутывающим наши тринадцать квадратных метров комнаты. Я не чувствовал ничего кроме счастья. Честно. Простое приятное, – окутавшее все тело с головы до ног, – счастье. Я даже мог чувствовать, как его импульс рождается где-то в груди, а после приятной волной расходиться по всему телу прямо до кончиков пальцев.
Какие-то приятные спутанные образы нахлынули в голову. Нет, ничего определенного, – никаких идей или воспоминаний, – лишь бесформенные силуэты. Возможно, какие-то мысли и были. Могу поклясться, я точно о чем-то думал! Но это все уже совершенно неважно. – По приятному неважно. – Это не тот случай, когда опустились руки от безысходности – решительно нет! Это божественное благословение ударило меня под дых, и сказало: «Успокойся, нет причин больше страдать, злиться, расстраиваться. Больше нет не единой проблемы, которая может тебя задеть, даже если очень сильно попытается.». Эти слова накрывали меня теплым пуховым одеялом, гревшим в самую лютую стужу. Существование, наконец, стало приятным.
Конечно, любой переживший подобное скажет вам, что это описание не показывает даже четверти всех тех красок эмоций и ощущений, что нам пришлось пережить. Несносная ошибка повлекла за собой череду событий и обстоятельств, полностью разрушивших всю мою дальнейшую жизнь.
Мы начали приходить в себя, но в комнате царила тишина. Доктор Э исчез также внезапно, как и появился. Никто не заметил, как он ушёл, и мы о нем никогда не разговаривали. С того дня в комнате часто царила тишина. От этого лекарства не особо хотелось разговаривать, мы просто лежали. Было приятно зевать и потягиваться, так что мы занимались в основном этим.
Прошло немало времени и эффект почти не ощущался. Началось недомогание. Нескончаемая рвота приносила ужасающий, болезненный дискомфорт. Тело будто вопило от боли после крайне изнуряющей силовой тренировки; будто мы только что пробежали по Греции, – из Афин в город Марафон, – с огромным куском мрамора, приваренном на стальные пруты к спине.
Полное опустошение внутри и снаружи. Мир после укола казался крайне красочным, цветастым, будто кто-то выкрутил резкость. Теперь же, серость резала взор. Боль моральная и физическая открылась язвами по всему телу. Мигрень вернулась с новыми силами, будто взяв передышку на мобилизацию, и ударив всеми войсками в один момент. Пот тёк ручьями, заливал глаза и рот. Кровати превратились в мокрые подстилки. Пустота, страх, одиночество – это все что мы могли ощущать.
Ужас, который нам пришлось пережить, наверное, должен был полностью отбить любое желание повторять процедуру, но… всегда бывает это ужасное «но». Все наши мысли охватило что-то страшнее чумы, сибирской язвы и испанки вместе взятых. Мы ничего не хотели: ни спать, ни есть, ни жить. Единственное спасение – еще один укол.
Так и начался наш самый странный и страшный период в жизни. Всего одна детская шалость и мы ступили за порог, который не стоит переступать. В жизни бывают вещи, которые можно просто не попробовать, – и поверьте, – вы ничего не потеряете, а то и проживете куда счастливее в прекрасном неведении. Когда все только зарождалось, мы даже и не могли представить куда нас это приведет. Но ничего не поделать, наш автобус летел вниз с утеса, и даже потяни мы за ручник, это не дало бы никаких результатов. Сближение со стеной, на сверхзвуковой скорости, неизбежно в наших делах.
Укол за уколом мы становились уверенней в своих заблуждениях и бесчеловечнее социально. «Морфий колол даже Булгаков!» – восклицали мы шутя. Так же, эта шутка служила контрактом с совестью. Это не страшный, рожденный где-то в подворотнях, инопланетный красный цветок. Это вполне себе чистое медицинское обезболивающее.
Мы элита, мы новые русские, мы золотая молодежь…
– Мы герои нашего времени!
В голос восклицали мы, прогуливаясь по весенним улочкам города без имени, Пустой страны, планеты без будущего. Бушующие ветра, разносящие гигантские перистые облака по небосводу, шумели в такт с мурмурацией скворцов. Это поистине было впечатляющие зрелище. Хорошее настроение, приятная компания, радость погоды – это хорошо, но ничего так сильно не грело душу, как бушующая опиатная зависимость. Блаженное постоянство.
Вымощенная брусчатка проспекта, стелилась вдоль пути нашего лавирования. Мы шли бесцельно, нет никаких надежд и планов. Наш образ жизни заставляет отказаться от всего существенного, перейдя на более несуразные мысли. Машины, – вероятно так же бесцельно, или с выдуманной целью, – проносились мимо нас, напоминая о вечной скорости общества. Ничего так в жизни не само утверждает, как полное спокойствие в вечно спешившей толпе.
– Вот смотрите, – внезапно начал Беха. – Все эти люди куда-то бесконечно бегут, все всё время спешат, несутся сломя головы в стены, прошибают их, ломают руки и ноги, и все равно бегут, забывая о чем-то важном.
– Им всем просто нужно замедлиться, – с хохотом отвечал Зуб.
– Все из-за навязанных ценностей, – отвечал я.
– Вот! И я об этом же! – Окинув нас взглядом, продолжал Беха. – Бесконечные истории успеха передаются воздушно-залипательным путем, и никак от них не спастись. Как не изолируйся, они проникнут везде. Стоит только начать разговор с прохожим, и он сразу тебе: «А ты видел, как этот там?», «А слышал, что вот эти вот?». Это чума нашего поклонения!
Далее он стал на несколько децибел тише, как бы пытаясь скрыть от прохожих, какие-то секретные сведения.
– Мы, простые потребители, сами создали этих новых богов, сами себе рассказали сказки об их успехе, и сами себе подписали смертный приговор. Ну если уж не смертный, то точно обязали себя на несчастное существование в вечной погоне за выдуманными идеалами.
– Я бы вообще вот, стал президентом и отменил все интернеты и телефоны ваши! Вот бы зажили! – Соглашался с ним Зуб, пародируя деревенский говор.
– Вот, типичный представитель, который приведет наше общество к краху, – указывая на Зуба, продолжал Беха. – Половина наших моральных ориентиров умрет от передоза, через несколько лет. Остальная половина – уже мертвы.
– Мы дети, выросшие на фигуре отца, которая трясла засаленными патлами и пела о самоубийстве, – встрял я.
– Ведь вот как раньше было: учеба, работа, семья, дети. Люди жили свою маленькую счастливую жизнь, в маленьких счастливых квартирках, в маленьких счастливых городках. Никто не несся сломя голову в стены, все спокойно ходили по тротуарам. Они занимались чем-то в свое удовольствие! Оттого и были все эти изобретения, научные открытия, промышленность. – Восхищенно декларировал Беха. – Все это было сделано счастливыми людьми, которые не рассчитывали на всемирную известность и огромные бабки, чтоб лопнули карманы. Никто не боялся стать учителем и зарабатывать мало, потому что резонный вопрос «Куда мне больше? У меня вот семья да работа, так и живем, нам хватает.». Мы потеряли все ценности!
– А теперь бесконечно бежим за минутным кайфом, за секундой славы, пропуская все часы жизни, – перебил я.
– Да! – отвечал он. – Все эти истории – ошибка выжившего. А остальные будут жить с мыслями о том, что существуют зря, раз не смогли дотянуться до верху. Это все неправильно, мир стал неправильным.
– Мы не будем таким, – воодушевленно заявил Зуб.
– Солидарен, все просто разучились стоять и наслаждаться моментом. Вечно бояться что-то не успеть, – отвечал я. – Ладно, мне нужно спешить на пару, свидимся.
Я попрощался с товарищами и затараторил ногами к университету.
Прогуливаясь по процветающему студенческому городку до своего корпуса, я встречал представителей различной расы, материи и душевного устройства. Наш университет очень многонационален и подходит всем и каждому. Вот тебе голубо-кожие орки, в обтягивающих трико; бритоголовые антимилитаристы, раздающие цветы прохожим; религиозные фанатики, вещающие о скором прибытии Мессии, и начале ордалия над грешниками; возвышенные эстеты плутанианского происхождения, тут и там вечно спорящие об трудах Умберто Эко и Пауло Коэльо; повсюду группки статистов из пробирки для придания видимости высокой посещаемости. Возможно, вы давно мечтали о рободруге, чтоб ходить вместе на учебу, работу и смотреть космобол по пятницам? Да хоть три! Для широкой души – широкая галактика. Даже девушки любых форм и агрегатных состояний: принцессы Нибиру, заучки из математической галактики, даже харизматичный комок слизи с половыми признаками женского рода. Меня правда вся эта инопланетная чепуха мало интересует, я их брезгую. Всякий космический мусор и бактерии, нет уж, – увольте.
Я разрезаю сбившиеся в кучу астероиды людей, словно космический ледокол. Мне нравиться ходить сквозь толпу, нет ни единого местечка в мире, где бы ты чувствовал себя более одиноким. Пришвартовавшись к группе курильщиков около крыльца, я достаю пачку сигарет и закуриваю. – «Теперь на 99% опаснее. Скорейшая смерть – наш гарант!». – Стою пускаю клубы яда. Люблю курить.
Я уверен, что метастазы моих мимических морщин, господствующего на моем лице выражения недовольства, будут потихоньку отравлять существование всяк меня окружающих. Так что не удивительно, что я притягиваю только высоко интеллектуальное общество маргиналов и остальных обреченных на разум, но заклейменных в социум. Мой храм ненависти открыт для всех! Для оставшейся аудитории, я всегда фон.
Уверяю вас, это не проблема, а скорее божественный cash back за страдания. Я понял это как-только осознал, что всех их ненавижу. Всех, каждого марсианина, венерианца, плутонианца, орка, религиозного фанатика, робота, синтетического статиста и всякого человека.
Они кривят кислые гримасы, облизывая темы: классовой сегрегации и рабского труда на других планетах. Осуждают их инопланетный политический строй, который вечно строит козни по разрушению нашей цивилизации. Они совершенно не понимают, что наше общество такое же, и все мы одинаковые. Все бояться потерять свою идентичность, но глобализация давным-давно является синонимом к слову мода.
Все будут одинаковы при жизни, так будем разнолики хоть в гробах.
Я не всегда был таким снобом. Думаю, это началось, когда открыл для себя чёрную слякоть зависимости. Я почувствовал, как мы резко начали отличаться от тех, кто нас окружает, будто мы видим то, чего не видят они. Но раньше я был такой же, так что я их не осуждаю. Я ненавижу их лишь потому, что ненавижу себя. Себя из каждого временного промежутка: прошлый, настоящий, будущий. Не важно какая из проекций моих личностей пропущена сейчас в обработку мироздания. Я омерзителен сам себе, в каждый миг времени. Помню еще в детском садике я осознал, что все мы делимся на «крутых» и «не очень». Были крутые пацаны, и они диктовали свои правила всем остальным. С теми, кто пускал слюни или плакал, общаться было запрещено.
Мы все поделились на касты, навешали ярлыки и раздали друг-другу роли. Кто свою касту не нашел – космический мусор. Я хотел водиться с крутыми и научился понимать, как это делать. Самый главный навык – уметь быть пластичным. Все мягкое и подвижное – выживает. Все твердое и устойчивое – гибнет. Кто приспособился не пускать слюни, тот теперь может говорить кому с кем водиться.
Но что будет, если все кругом пускают слюни? Получается, что ТЫ – космический мусор. А самое страшное, что чаще всего так и случается. Тебя окружают идиоты, а как только это понимаешь, ты остаешься на обочине космического шоссе. Либо будь идиотом, либо счастливым, выбор только за тобой. Лично я выбираю быть несчастным идиотом. Живи настолько плохо, как только можешь. Одевайся так авангардно, как никто другой. Сгори в своей ненависти и отрицании. Ищи счастье в самом ужасном закоулке жизни. Именно поэтому мы и зависимые. Мы нашли своё счастье на дне и в развалинах столетий. Чем расположение дел ужасней, тем шире улыбка на лице. Зависимость – эскапизм. Самоизоляция общества от индивида. Это моя философия ненависти. Odium ergo sum.
Тут часы пробили двенадцать, пара началась, я бросил сигарету в урну и смешался с толпой, торопящейся на вход в царство знаний.
Несколько часами позднее, сидя с товарищем в кафетерии, в поволоке от опиатов весь мир отражался уже по привычному ярким и интересным. Стена из выложенного кирпича переходила в пластмассовые панели в виде дерева, оставляя приятный эффект недосказанности; разноцветные диванчики, столики тут и там. Люди мерно кушали свой обед, а мой мозг занимала лишь одна мысль «Ну когда уже?».
– Ну а вот что делать с педофилами? – спросил меня мой собеседник.
Звать его Антон, он не особо важная персона для нашей истории, но не упомяни я его, он бы вероятно обиделся. Охарактеризовать я его могу как своего подмастерью. Нет, я не считал себя великим мудрецом и не носил звание проповедника. Просто Антон скорее всего был гуманоидом, который очень хорошо маскировался под человека. Этим он мне и нравился. Антон, в силу своего внеземного происхождения, был лишен всех возможных человеческих благ и знаний, так что в основном задавал мне вопросы о нашей планете. Познакомились мы случайно в баре, когда он заказал себе стейк и украдкой поинтересовался у меня, как правильно держать столовые приборы. Мне крайне польстило, что он видит во мне столь утонченную натуру, с которой можно посоветоваться в таком вопросе. Так мы и начали дружить.
– Все просто, – отвечал я, – правительство признало это неизлечимой болезнью, по типу диабета, и всячески продвигало в массы не ненависть к ним, а сострадание. Все «больные» в добровольном порядке вставали на специальный учёт, где общались с психологом и принимали таблетки для подавления любого сексуального влечения. Наказание за преступления, связанных с растлением малолетних, была назначена смертная казнь. Либо живи и радуйся тому, что у тебя есть, либо сгинь в небытие.
– Интересное решение.
На мне был черный классический спортивный костюм, из закатанных рукавов были чуть видны гематомы от уколов, но к тому моменту вещества оторвали от моей души настолько большой кусок, что я уже даже и не думал об этом. Мне был не важен социальный статус, не важно мнение окружающих, да даже моё мнение о самом себе меня мало волновало. И это меня несказанно радовало.
