Я приготовила себе еду – открыла банку бобов в томатном соусе и вывалила половину в стеклянную тарелку. Все звуки в тесном тихом помещении отдавались, будто усиленные многократно. Я поняла, что слышу, как жую и сглатываю, и меня это чудовищно раздражает.
Я попыталась найти, чем можно отвлечься, но не нашла.
В домике были все предметы первой необходимости – еда, одежда, средства гигиены, аптечка – но более не было ничего. Ни одного гаджета, ни одного подключения к новостному терминалу, никаких распечаток, ни листка бумаги.
Цифровой детокс, как это формулировали в буклете. Информационная депривация.
Официально предполагалось, что неделя в изоляции должна была избавить участников от химического или цифрового давления извне, которое могло бы толкнуть их к неверному решению сочетаться браком. Или заставить отказаться от этой опрометчивой идеи.
По факту… по факту я поняла, что эффект идет совсем обратный.
Не такой, как в депривационной камере, не мягкое размывание себя. Скорее – чувство мотора, крутящегося вхолостую. Информационный поток, непрерывно текущий сквозь сознание каждый день, вдруг иссяк. Внутри будто образовалась огромная пустота, как в необставленном доме. Нет – как в доме без ларов, без ИИ. Доме, в котором никто, совсем никто не живет. Доме, в котором совсем никого нет – и ты тоже начинаешь задаваться вопросом, а есть ли я?
Но задать его некому, и некому ответить.
Проклятье, какая чушь!
Я обошла кровать с той стороны, где под ней не лежал Дерио, опустилась на ковер между ней и стеной и встала в планку.
Одна минута… Полторы минуты… Две минуты… Аааа, проклятье… три минуты…
Руки подломились, и я рухнула на пол.
Пол был твердый и однозначно существующий. Мышцы вопили, что с ними так нельзя. Я засмеялась.
Нет, ну, так быстро меня не возьмешь.
Свойство биологических систем – порождать информацию из себя. На неделю-то меня хватит.
Я заварила себе еще чаю, и забралась с ногами на кровать.
Все было безмолвное и неподвижное. Чай горчил.
Не то, чтобы я первый раз в жизни оказывалась в обстановке, где не было ИИ. Наша семья ведет род от самого Основания. Конечно, мы все, с детства, знали о ларах и об уязвимостях ларов. Мы знали, что, в случае необходимости, мы должны будем уметь позаботиться о себе и о них. В случае внезапной блокировки источников питания, в случае атаки имперского вируса, в случае повреждения информационных носителей – это была бы наша обязанность.
В ответ они заботились о нас. Поддерживали нужную температуру и нужное давление, нужный уровень насыщения воздуха кислородом. Готовили любимые блюда, следили за гигиеной. Но Высокий Престол не считал это нормой – хотя сам жил практически также. Идеалом Романы был «золотой век», «простая сельская жизнь». Та, где люди сами готовят себе еду, сами убирают, стирают, производят предметы, нужные для хозяйства. Общаются только напрямую, без электронных посредников. Зачинают, выращивают, хоронят других людей без помощи «интеллектов», без их вездесущего присутствия.
Стремление ли к тому, чтобы было по-другому погнало Основателей в космос? Или что-то другое?
В обычный день я бы, конечно, задала бы вопрос информационной системе станции напрямую – или кому-то из ларов в локальной сети. Но сейчас я была от них отрезана, и это было… Это было все равно что не иметь возможности почесать, где чешется.
Мне захотелось выйти наружу.
Я вспомнила сестру Макарию и ее пари, и мысленно выругалась. Два дня, и я уже лезу на стену. Серьезно?
Чай в моей кружке успел остыть. Я сделала глоток, покатала на языке горьковатую жидкость, и вдруг поняла, что даже не могу сказать, вкусно мне или нет. Я поболтала кружку. Чай плескался, повинуясь моим движениям, вырисовывая по стеклянным стенкам идеально вписанный в них овал. Я вдруг остро ощутила математичность, смоделированность мира вокруг, четкость и при этом искусственность, назначенность правил, по которым он существует. Такое бывает при переходе от одной зоны виртуальности к другой, или при выходе из цифрового пространства наружу. «Лаг переподключения», необходимость сознанию адаптироваться к другому набору законов.
Я встала с кровати и подошла к столу. Поставила чашку на стол. Столешница и стекло при соприкосновении издали странный звук. Поверхность чая вздрогнула и замерла.
Если я не коснусь кружки и ничего не сделаю, она и продолжит так стоять, подумала я, чувствуя, как ватная тишина давит мне на уши.
Раздался странный звук. Я вздрогнула и обернулась.
Это Дерио вздохнул во сне.
Я обошла кровать и опустилась на край.
Кроме меня Дерио был здесь единственным живым, дышащим существом. Он лежал на полу, в шавасане, дыша глубоко и ровно, но по лицу ходили неуловимые тени, и торчал вперед выдвинутый подбородок. Челюсти были стиснуты – гораздо сильнее, чем в бодрствующее время. Под опущенными веками двигались зрачки – под сводами черепа, недоступное для меня, что-то происходило.
Это было совсем как смотреть на огонь (только у меня не было огня), или на воду (только, конечно, здесь не было бегущей воды), или на текущий дым от благовоний в ларарии. Я вдруг подумала, что именно так делают лары – наблюдая за живущими в модулях, выстраивая закономерности в их поведении, пытаясь понять, что происходит у живых людей внутри.
Также будет делать моя цифровая копия после смерти.
Дерио вдруг рывком сел, распахивая глаза.
Я вздрогнула.
Он уставился на меня – невидящим, неузнающим взглядом. Я застыла.
Дерио моргнул. Взгляд у него сфокусировался, челюсти разжались.
– Донна Джемма?
Он сказал это совершенно обычным тоном, совершенно обычным голосом – но проскальзывающее, жужжащее «дж», но удвоение согласных – «нн», «мм», но гласные – звуки, беспрепятственно вылетающие из горла, извлекаемые посредством дыхания и связок. Передо мной был сложный, биологический, самоиграющий инструмент для извлечения звуков. «Д», «Дж», «ммм»…
– Донна Джемма? С вами все в порядке?
Мне тоже пришлось сделать усилие, чтобы сфокусировать взгляд.
– Нннет.
– Это нормально. В смысле, нехорошо, но статистически ожидаемо.
Дерио просочился мимо меня к шкафу. Стукнула дверца. Зашуршал пластик. Звякнула ложка.
– Съешьте. Вам станет легче.
Он протянул мне чашку. В чашке была какая-то серая субстанция.
Дерио ободряюще кивнул.
– Что за?!.. Ммать вашу!.. Тф.. бл.. пфф… фу!
– Соль, перец, сахар, лимонная кислота. «Четыре вкуса», – Дерио протянул мне салфетку.
Из глаз у меня текли слезы. Во рту у меня все горело.
– Что за… тупой! бездарный! идиотский! инфантилизм!
Последний раз такое было, когда в 12 лет мы поссорились с Фаско и он положил мне «перцовую бомбу» в торт на день рождения.
– Даже мой гребаный! черт его подери! братик! себе такого не позволяет! Что это за пранк с канала «малолетние дебилы»?! И хватит таращиться! – Я скомкала салфетку и запустила в Дерио бумажным комком.
Он невозмутимо протянул мне еще одну.
– Ну, вот видите. Вы прекрасно помните, на каком вы свете.
– Сенсорная депривация… резкое понижение количества информации, поступающей по привычным каналам… часто дает такие эффекты. Деперсонализация, дереализация… – Дерио вздохнул. – У меня брат-подключенец, с ним такое каждый раз, когда он выходит из полностью цифровой среды в нашу обычную. Высокий Престол считает, что принудительная децифровизация пойдет людям на пользу. На мой взгляд, это не факт. Те, кто привык получать подтверждения своего существования цифровым образом, могут без этого теряться… терять себя.
Я высморкалась, скатала салфетку в комок и запустила в корзину, стоявшую в углу. Не попала. Пришлось вставать и выкидывать салфетку обычным образом.
Язык по-прежнему щипало. Вот же ж гадость.
– Сильный вкус, сильная эмоция, движение – все это помогает сфокусировать чувство себя обратно. Прошу прощения за э… дурновкусие метода.
Я покосилась на Дерио.
– Вам-то похоже, все нипочем.
Он быстро отвел глаза, по губам скользнула самодовольная усмешка – будто я одновременно сказала ему комплимент и улучила в чем-то.
– Ну… скажем так, у меня есть чит.
7
– У вас правда есть метод, чтобы не сходить в этой конуре с ума? – оживилась я.
Дерио усмехнулся, отводя глаза.
– Есть. Но мой метод вам не подойдет.
– Это почему?
– Я умножаю на три.
– Что?
У него стало еще более довольное выражение. Он прижмурился.
– Одиножды три – три, – сказал он, выбрасывая мизинец из кулака, дирижируя отсчетом. – Дважды три… шесть, – безымянный. – Трижды три… – он зажмурился, мотнул головой, прикусывая губу, но все равно выражение рвалось наружу из каждой черты. – Трижды три… девять. – Он распахнул глаза, и ослепительно улыбнулся – лицо будто вспыхнуло изнутри.
Будто стены домика, как картонные, рухнули разом – раскрываясь на все стороны света.
Я аж вскочила.
Нет, мне показалось, конечно. Стены были на месте, и освещение не поменялось.
Блаженное выражение на его лице уже угасало.
Нет, где-то я такое уже видела.
– У вас «павлов» в голове! – выпалила я.
Точно, это должен быть он. Нейропаттерн, запускающий цепочку удовольствия по простому триггеру, слову или жесту, один из легальных рекреационных наркотиков. Нет, бывают тяжелые разновидности, конечно, но в целом…
Дерио качнул головой.
– Нет, – он чуть усмехнулся. – «Павлов» рассасывается за десять раз. Ну, за двадцать. А это… – он потер висок. Блеснул пилотский имплант. – Я думаю, это уже насовсем, – лицо у него потемнело. – Но я не думаю, что дело во мне. – Он тряхнул головой. – Это пустой разговор, извините. Давайте лучше подумаем, что сделать, чтобы следующие пять суток прошли как можно проще.
– Да уж, – я вздохнула. – Извините за крик.
– Все в порядке, – заверил он меня. – Это было ожидаемо. И потом, мы же здесь именно для этого. Собирать сэмплы так называемого супружеского опыта. – Он хмыкнул. – Полагаю, ни в какой другой ситуации вы бы орать на меня не стали.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70898200&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
