Я выскальзываю из его объятий и пропадаю в коридоре, ведущем в зал заседаний. Паника овладевает телом, но прежде, чем отдаться ей сполна, перебираю в голове, кто мог донести на меня Совету. Может также быть, что это уловка. И члены Совета выбрали правильного человека, чтобы сбить меня с толку, ведь я доверяю Алфию больше, чем кому бы то ни было из их круга. Больше, чем большинству из них вместе взятых и даже собственной матери.
Я хватаюсь за ручку двери, ведущую в зал заседаний, дрожащими пальцами. Делаю вдох… и выдыхаю вместе со скрипом петель.
Наблюдающие, кого приглашают в качестве представителей от каждой семьи, проживающих в парсе, рассыпаны по углам. Они не желают приближаться к круглому столу в середине залы. За ним восседает глава Алиса и члены Совета, от величественного вида которых мне тоже хочется забиться в самую отдаленную неприметную часть комнаты. Однако я иду к упомянутому столу, запрокинув подбородок и расправив плечи для иллюзии уверенности в себе.
– Ифэ… – язык не поворачивается назвать её мамой в присутствие Совета. Я почтительно киваю, и меня чуть не передергивает.
– Здравствуй, Изис, – произносит она в привычном тоне, из-за которого можно подумать, будто все в порядке.
«Нет, ничего не в порядке…»
Я делаю шаг и будто бы погружаюсь в глубокую вязь. Еле-еле подтягиваю вторую ногу, не отводя взгляда от невозмутимых черт маминого лица, и вдруг подмечаю, как глаза, цвет которых привычно схож со свежей травой темнеет. Теперь он напоминает болото, тянущее в пучину разочарования.
Сокращая короткую дистанцию до отведенного мне места, я с ужасом оглядываюсь по сторонам и вижу, как воздух загущается и окрашивается в этот болотный цвет. Мне тяжело дышать. Во мне загущается тревога.
Жду, что члены Совета будут разочарованы во мне так же, как и мама, но не подмечаю в их чертах ничего подобного.
Похоже, что им еще не дали повода для осуждений. Однако полагать, что они не станут глядеть в мою сторону с презрением, когда такая возможность представится – глупо.
Я в пристанище стервятников. И не могу найти того, на чью защиту я могу положиться.
Сузив глаза прохожусь взглядом по теням в углах. К стенам, к которым прижимаются чьи-то безликие образы. Не задерживаюсь на них.
– «Ты выбрал неподходящее время, чтобы поиграть, Пэйон», – посылаю эту мысль во мрак, уверенная, что он прячется где-то там. Прятки… За долгие годы постоянного времяпрепровождения с Пэйоном, я так и не научилась выигрывать у него. Но я всегда и безошибочно ощущаю его присутствие. – «Я сдаюсь! Ну же, выходи!» – Хочется выкрикнуть эти слова, как в детстве.
Остановившись по правое плечо от главы Алиса, я осматриваю всех тех, кто так же, как и я, не принимает никаких решений и не дает советов, а присутствует на заседаниях в качестве учеников, подопечных или наследников членов Совета. Айла стоит по левое плечо от Алфия. Убедившись в том, что я смотрю на ее, она размыкает губы и наполняет грудь воздухом. Я делаю то же самое. Затем еще один вздох. Он получается совершенно бесшумным, однако все присутствующие совершенно точно что-то слышат. Мою панику.
– Теперь, когда все в сборе, – этими словами глава Совета, объявляет заседание открытым, – Пэйон введет в курс дела тех, кто до сих пор не знает о том, что произошло, и как это сказывается на наших делах. Это, также, уникальная возможность убедить Совет в том, чтобы внести правки в выговор. Итак?
Из-за теней, куда я обратилась ранее, дует легкий ветерок. Такой, какой подул если бы птица взмахнула крыльями, чтобы оторваться от земли и начать свой полет. Так Пэйон начинает свой рапорт:
– Мне доложили о нарушителе общественных порядков, предполагаемо, ком-то из членов Алиса, помышляющим в трактире над центральным шпионским штабом. – Кто-то за столом шепчется. – Он разгромил общий зал и напугал посетителей. Я отправил нескольких своих подчинённых, чтобы они все уладили: навели порядок, поговорили с хозяином трактира и привели пьяного балагура в чувство. Но поздно. Последнего приговорили к казни.
«Пэйон говорит так монотонно… Да уж, мог бы хоть немного посочувствовать для убедительности!»
– Никаких церемоний, – продолжает он. – Палачи совершали расправу прямо на входе в трактир, но никто из них не был облачен в маску-капюшон или мантию судьи. Все трое носили вражеский доспех и плащи с прокураторским гербом. Имея такого властного покровителя, они возомнили, что могут выносить приговоры и приводить их в исполнение самостоятельно. Вот я распорядился обрубить их грязные руки.
– Ты, кажется, забыл упомянуть одну немаловажную деталь, – Ифэ барабанит пальцами по поверхности стола. И по моим вискам.
– Ах, да! Приговоренный не состоял в рядах Алиса.
Заседатели круглого стола принимаются безмолвно переглядываться. Пламя дрожащих свечей освещает их лица. В их выражение мелькает нечто недоброе.
– Вы учинили конфликт с городской стражей из-за безымянного прохожего? – негодует самый старый член Совета. Вернее, его борода, о которую, скорее всего, Расмус же сам и спотыкается. Борода, которую он отращивал всю свою долгую-долгую жизнь. – И где он теперь?
– Убит, – отвечает Пэйон.
Шепот, доносящийся откуда-то слева от меня, распространяется по кругу, задев всех членов Совета. Всех, кроме Ифэ и Пэйона. И даже кое-кто из наблюдающих в зале позволяет себе перекинуться парочкой слов.
– Расмус задал конкретный вопрос, и твоё весьма прискорбное заявление не дает на него конкретного ответа. – Стоит главе Совета заговорить, как шепот стихает. И даже его пренеприятные начинатели не издают ни звука. – Тебе следовало доложить о том, что ты, Пэйон, оставил того человека на пороге «Логова Бронзовых Пиратов» рядом с еще тремя обезображенными трупами.
– Одну раненую доставили в лазарет, – женщина, облаченная в платье с пышными рукавами и с такой же пышной шевелюрой на голове, встает на защиту Пэйона. Но ее щит трещит под пристальным взглядом Ифэ. Ее зовут Хакика. Она мигом смолкает и вжимается в стул, сделав вид, будто главе Совета послышалось. И вообще, тут никого нет!
– Я не мог оставить еще один кровавый след на месте преступления.
– А я думала, что ты проявил сострадание к своей подчинённой, – произносит Ифэ.
– Она больше не моя подчиненная.
Непрекращающийся шепот в тени нервирует. Хочется бросить туда чем-нибудь тяжёлым, но я держу себя в руках.
– Потому что много говорит? – спрашивает Ифэ.
– Потому что не смогла защитить себя. – Командир избранных шпионов братства не поддается на провокации предводительницы Алиса. И хоть он наверняка догадался о том, что Пэн выложила ей всю правду, Пэйон продолжает врать Ифэ прямо в лицо.
– Ты не проявил к Пэн ни капли сострадания, однако сделался столь милосердным к какому-то пьяному бродяге? – недоумевает глава Совета.
«Если бы я знала, что эта сука нас выдаст, то попросила Пэйона бросить ее на поле битвы, а того пьяного бродягу забрать с собой и придать его тело земле со всеми почестями».
– Его смешали с грязью, а потом буквально вдавили череп в землю.
– И?.. – ритм, с которым Ифэ барабанит по столу ускоряется.
– Пьяный или трезвый, уличный бродяга или житель нашего парса – каждый должен прожить эту жизнь с достоинством и умереть соответствующим образом.
Ифэ загнала Пэйона в ловушку, но он находит верный способ выбраться. Точнее, Пэйону только кажется, что он верный.
– Я не могу знать, достоин ли тот человек смерти, которая настигла его, но это совершенно точно не его смерть. Его приняли за алисовца и обошлись с ним, как обходятся с нашими братьями и сестрами. Но рассудите по справедливости – ни мы, ни кто бы то ни было еще не удостоился такого конца.
Рука Ифэ замирает в воздухе, но заданный ритм все еще пульсирует у меня в висках.
– Это слова человека, рассуждающего о справедливости. Того, кто следует кодексу чести и достоин поста полноправного члена Совета, – подмечает Алфий. Хакика и другая участница заседания вторят ему одобрительными кивками.
Все верно. Ведь это слова моего отца.
Вряд ли Пэйон догадывается о том, что только что подставил самого себя. Или это я подставила его, научив отцовской мудрости. Но кто же знал, что Пэйону хватит ума, пусть и не слово в слово, но запомнить слова основателя братства!
– Весьма убедительно, – я знаю, что Ифэ улыбается. И эта улыбка явно не предвещает ничего хорошего. – На сегодня с рассуждениями покончено.
– Тогда, мне больше нечего добавить.
– Это всё? – спрашивает глава Совета.
– Думаю, да.
– Это всё?! – Повторяет она в какой-то угрожающей манере. У меня сохнет в горле.
– Я говорю недостаточно громко?! – Пэйон тоже повышает голос.
– Я услышала тебя, Пэйон. Я повторила для той, кто всё время молчит, – ее пальцы смыкаются в кулак. Он приземляется на стол с неистовым грохотом. – Хотя ей есть, что добавить!
«Лучше расскажи все, как есть. Им уже известно о твоем участии».
Я смотрю на своего наставника и Айлу. Последняя делает вид, будто не знает, о ком говорит Ифэ, внимательно изучая лица всех собравшихся. Зато Алфий не сводит с меня глаз. В них читается та же мысль, которую он озвучивал ранее и нотки того же разочарования, что и во взгляде мамы, когда я только-только вошла в зал.
Алфий откуда-то знает, что я могу дополнить доклад Пэйона – я была в городе и стала зачинщицей драки со стражей. Он знает об этом, но не о нашем с Пэйоном соглашении, обязывающем меня молчать. Наверняка, Алфий думает, что я отмалчиваюсь, потому что боюсь сознаться. В его глазах я трусиха. Подлая трусиха, которая готова на все что угодно, и даже подставить друга, лишь бы остаться непричастной и безнаказанной.
Проклятье! Я больше не хочу лгать. Ни Алфию, ни Совету, ни самой себе. Я хочу признаться. Признаться в том, что я – самая большая угроза братству, одним присутствием уводящая за собой все больше и больше неприятностей. Эту правду ждут от меня члены Совета. И возможно, если они ее услышат, то внесут правки в приговор для Пэйона.
Спотыкаюсь об эту мысль и уже открываю рот, чтобы начать читать свою исповедь, как вдруг замечаю Пэйона. На его лице немое предостережение: «Не смей этого делать!». И я не смею. Тем более, что он уже озвучил то же самое в форме убедительной просьбы немногим ранее. А я имела глупость ответить на эту просьбу положительно. Теперь я не вполне уверена, нужна ли Пэйону такая помощница, но все-таки закрываю рот и продолжаю молчаливо стоять.
– Изис, скажи уже что-нибудь, – призывает Алфий.
– Что сказать? – наигранно недоумеваю я.
Повисшую тишину нарушает шепот советующихся слева от меня. Мне все еще хочется прекратить их отдельное, парное заседание, запустив туда первым, что попадется под руку, но вместо этого я делаю вид, будто внезапно оглохла. Это получается так же хорошо, как и изображать из себя дуру.
«Если кто-то начнет задавать вопросы, отвечай на них собственными же вопросами».
Пэйон явно гордится тем, что я воспользовалась его советом. Как я это поняла? Он напустил на себя тени, чтобы члены Совета не заметили той стороны лица, на которой искривляются уголки его рта. Зато мне отчетливо видна фирменная улыбка Пэйона.
Я восхищаюсь его ловкостью в игре с тенью. Мечтаю уметь делать так же, но спускаюсь с облаков, как только Ифэ подает голос:
– ЛЭЙБ!!!
Нет, я не спускаюсь, а падаю с небес башкой вниз и ударяюсь о суровую реальность. На фоне шума крови, стоящего в ушах, слышатся чьи-то приближающиеся шаги.
– Я назначила тебя на должность руководителя шпионским отрядом и не сомневалась, что ты выберешь подходящих кандидатов на должность своих подчинённых. Но, Пэйон… Ведь у шпионов братства не должно быть таких длинных языков… – она меняет тон на более спокойный. Но от этого сердце не перестает неистово стучать об ребра. Оно только ускоряет темп. – На твоем месте, я бы схватила Пэн за шкирку и отсекла ей язык. И раз уж ты совсем не сострадаешь ей, то повесила такое украшение ей же на шею.
– Пэн упала и довольно сильно ударилась головой. То, что она говорит – не иначе, как бред. И этот бред пагубно сказывается на моей репутации, – убеждает Пэйон. – Премногоуважаемая глава Совета и его заседатели! Кому, как ни мне знать, что болтун не может быть шпионом? Он – находка. Хотя бы потому, что из его языка может получиться довольно изысканное украшение! Согласна, Ифэ?
Пока предводительница братства заливается смехом, ее приближенные обмениваются неуверенными улыбочками.
Мужчина в робе до колена, плотного телосложения, но по-особенному красивый, с еле заметной щетиной на подбородке и каштановыми, рассыпанными на плечах волосами, подходит слишком близко, но в мою сторону даже не смотрит. Он ждёт указаний от главы Совета.
– Лэйб! Пэйон уверяет, что братство содержит лучших шпионов, ты слышал?
– Он не мог слышать, потому что я этого не говорил.
– Так или иначе я имею право знать о некоторых, важных деталях, которые ты упустил в своем рапорте.
«Нет, нет, нет, нет…»
– Ты уверена? – Лэйб предпринимает попытку отговорить главу Совета от принятия неверных решений. – Это крайняя мера, применимая только к подозреваемым в шпионаже. Или предателям братства. Долгое время мне не на ком было практиковаться, так что я не могу обещать, что что-нибудь получится.
– Выполняй, – цедит Ифэ.
– Эффект не продлиться долго. Ты успеешь только глянуть на нечто неприятное и потратишь куда больше времени, чтобы избавиться от его последствий.
– Я не нуждаюсь в советах. – Иначе, она бы спросила у тех, кто сидит за круглым столом, но точно не у Лэйба. – Я отдаю приказы и жду, чтобы они выполнялись.
На это Лэйб смог только растеряться, затем почтительно кивнуть, а затем снова растеряться, потому что не увидел своей жертвы: Пэйон спрятался в тени.
– «Выходи! Выходи, сейчас же!» – на моем лице немая мольба. Я знаю, что больше, чем играть, Ифэ не любит только проигрывать.
– Я упомянула, что среди нас есть еще один человек, который выложит все до последней детали, стоит только отдать приказ.
«Беда. Беда. Беда».
– Я понимаю твоё стремление принять ее в шпионский отряд, Пэйон. Не каждый умеет молчать так же виртуозно, как она. Хотя я не думаю, что такие запоминающиеся персонажи могут работать в твоей команде. Но раз уж ты уже ее нанял, то Лэйб развяжет ей язык, и тогда твоя подопечная отчитается за своего попечителя.
Не проходит и секунды, как Пэйон выходит на свет. Трон главы Совета слегка покачивается, когда она разваливается на нем. Ифэ торжествует, а вот лицо главы шпионского отряда омрачено тенями, углубляющимися от отчаяния и безысходности. Пэйон будет отчитываться о моих проступках, ведь он взял на себя ответственность.
Лэйб подходит к Пэйону, кладёт ладонь ему на спину и ведет к свободному стулу. Предводитель лазутчиков Алиса покорно опускается на сидение, а исполнитель приказов главы Совета садится на корточки прямо перед ним и говорит что-то тихое, невнятное, на что Пэйон искривляет губы в унылой ухмылке. Это не часть ритуала. Просто Лэйб не может оставить своего друга без предварительных извинений, непринужденной шуточки или неловких слов поддержки.
Судя по их взглядам, обращенным друг к другу, некие чары уже витают между ними, но, как будто бы этого недостаточно, Лэйб принимается за произнесение заговора. Совершенно беззвучно для окружающих, но только не для Пэйона. Пэйон чувствует шевеление губ чародея. Слышит, как сквозь них просачиваются неровные воздушные потоки, свистящие, напевающие колыбельную. Убаюканный ею, он качает головой в непроизвольной, очень медленной последовательности. Только вот, кажется, Пэйон не хочет спать…
Чары Лэйба убаюкивают сознание Пэйона, а тот отнекивается от магии, мотая головой. Его глаза опустели. А потом в них поселился непередаваемый страх. Взгляд Лэйба тоже меняется. Он остается живым, просто… наполняется иным чувством, чем прежде. Отчуждением.
Немая колыбельная заканчивается, и Пэйон тут же вздрагивает. Мышцы напрягаются всего на секунду. Глаза становятся неестественно большими и ещё более пугающими. А потом на них опускаются веки… Тяжёлым грузом никнет голова и тянет за собой непослушное тело. Лэйб успевает подхватить Пэйона и устраивает его на стуле.
Пэйон разваливается, но не так по-королевски, как сидит Ифэ. Нет. Как помятая, испорченная детскими шалостями тряпичная кукла, с которой больше не будут играть из-за ее неприглядного вида. При том, «неприглядный» не вполне подходящее слово, чтобы описать внешний вид Пэйона. На него невозможно смотреть без привкуса рвоты во рту.
Это зрелище схоже с теми вопиющими безобразиями, которые мне доводилось видеть на пирушках в штабе, когда Пэйон не знал меры в количестве выпитого алкоголя. Но неудержимое стремление к распитию спиртного не влияет на то, каким он предстает передо мной сегодня. Пэйон опьянен магическими чарами.
Обманывающие Разум… Мы стали величать эту касту чародеев подобным образом ни больше, ни меньше года назад. Лэйб и вправду опасный чародей, учитывая то, во что может превратиться человек после того, как он применит свою магию. Но Пэйон не то чтобы бьётся в страшных мучениях. Он, скорее, не помнит о возможности контролировать тело и пока не знает, как упорядочить мысли.
Зачарованный ощущает себя как под алкогольным опьянением.
Пэйон отлично знает, как податливо и развязано бывает тело, когда купается в волнах сладкого блаженства. А мне достаточно знания того, как развязывается его язык, когда он пьян. Совсем скоро любитель забродившего вина оклемается, как после большого застолья, а до тех пор Ифэ будет пытать его интересующими ее вопросами. И Пэйон не сможет лгать.
Мое дыхание учащается.
Я помню, как несколько лет назад один юноша, подозреваемый в шпионаже, тоже не смог солгать. Это был крайний раз, когда Лэйб применял магию. Глава Совета отдала тот же приказ, что и на сегодняшнем собрании Совета, и тогда все убедились в том, что мальчишка работал на прокуратора. А вот о том, как его наказали, я предпочту не вспоминать.
– Слушай внимательно и отвечай первым, что придет в голову, – Ифэ выговаривает каждую букву как можно четче. – Изис. Она была в городе сегодняшним вечером?
– Угу…
Все взгляды обращаются на меня. Чтобы не встречаться с ними, я продолжаю глядеть на нечто, вроде человека, которое уже успело сползти вниз по стулу.
Признаться, я бы и сама стекла под круглый стол и впиталась в пол, только бы не попадаться на глаза членам Совета. Нет… Стервятникам, нашедшим, чем поживиться.
Их осуждающие взгляды выглядят по-особенному пугающими. Свет свечей проявляет все недостатки на лицах: неровности кожи, старческие морщины, изогнутые шрамы и уродливые родинки. Расмус выглядит самым жутким в музее пугающих масок. Я наблюдаю за тем, как под его выпученными глазами ложатся глубокие тени. Как они проскальзывают по контурам впалых щек к седой бороде, которая теперь выглядит как паутина. А кусочки еды, застрявшие в ней, напоминают насекомых, запутавшихся в коварных сетях.
Меня сейчас стошнит.
Я отворачиваюсь обратно к Пэйону. Он полощет горло собственной слюной и в ней же захлебывается.
