Выскочив как ошпаренная в коридор, я содрогнулась в злобной конвульсии и, плотно закрыв за собою дверь, процедила сквозь зубы: «Придурок».
Уж очень мне не понравился этот Курганов. Самоуверенный, наглый мужлан, изображающий из себя вельможу. Наверняка всего несколько лет тому назад, он махал кулаками на ринге, а сейчас делает вид, что с рождения занимает место на царском троне.
Недовольно фыркнув всего раза два-три, – тем самым установив рекорд по сдержанности – я покинула здание клуба, направившись в издательство. Передо мной стояла еще одна нелегкая задача: уговорить отца напечатать хотя бы несколько статей о «Каймане». Но это было уже куда проще.
Всем известно, что отцы влюблены в своих дочерей до нездорового безумия. Вот и мой папочка был в некоторой степени безумен от любви ко мне. Все детство он потакал моим капризам, взращивая во мне монстра. Монстр вырос – капризы тоже. Отец страдал от капризного монстра, но по-прежнему любил его без памяти (хотя последние годы, мне кажется, делал вид, что любил). Да и к тому же актерский талант никогда меня не подводил. Самое действенное оружие (практически летальное, крупнокалиберное, дальнобойное) – слезы. И как бы папа не артачился, стоило смахнуть соленую каплю со щеки, как его мужское черствое и ледяное сердце таяло прямо на глазах, смягчаясь. Вот и в этот раз вооружившись до зубов, я отправилась к отцу.
Первые полчаса он изображал из себя строгого редактора, затем – такого же строгого отца, после стал больше походить на папу, но все еще не очень сговорчивого и доброго. «Ну сам напросился», – подумала я, всхлипнув от фальшивого отчаянья. Всего один залп – и безоговорочная капитуляция, сдача в плен и легкая победа (но, как говорится, легких побед не бывает!).
Понедельник. Вечер. Я с гордо поднятой головой вошла в теплое помещение клуба и, заприметив внимательно наблюдающего за мной охранника, – абсолютно незнакомого, лысоватого и видимо напряженного, походившего на цепного пса, – покрутила перед его серой морщинистой физиономией новеньким пропуском. Мужчина для чего-то раздул ноздри, словно пытался уловить запах свеженькой синей печати, и, скорчив неприятную гримасу, устранил предо мною преграду в виде турникетной трубы.
Администратор «Каймана» познакомил меня с Яном Ветровым – старожилом клуба. Он был старшим тренером, и знал каждого бойца лично, поэтому уверенность в том, что знал он и Данилу тоже, воодушевляла. Ведь избрание верного пути для движения к желанной цели являлось приоритетом, так как движение по пути ложному только бы попусту тратило ценное время, которого у меня оставалось все меньше и меньше. Ян – довольно-таки общительный мужчина средних лет, но крайне осторожный в выборе тем для разговоров и очень разборчив в вопросах, на которые готов был давать ответы. Некоторые – особенно неудобные – вопросы оставались и вовсе без внимания, некоторые удостаивались сухих кратких ответов, а вот на приятные – непосредственно касающиеся его работы – он отвечал вполне охотно и даже порой крайне эмоционально, но, как правило, эти вопросы были заданы мною лишь для того, чтобы не вызвать подозрений, поэтому ответы я слушала не особо внимательно и без особого интереса.
Стоя у ринга, мы с Яном наблюдали за тренировкой совсем юных бойцов. Он, периодически отвлекаясь от них, что-то рассказывал мне, а я, пристально глядя на светлокожего невысокого парня, ловила себя на мысли, что он неимоверно похож на моего любимого маленького братика, который так страшно окончил свою карьеру в ненавистном мне клубе.
Как-то следователь имел неосторожность проболтаться, что, по его мнению, брата убил вовсе не случайный залетный хулиган, а, вероятнее всего, профессионал, а еще вероятнее – профессиональный боец. Он даже умудрился шепнуть мне предположение, что Данила погиб на арене во время боя и, скорее всего, какого-то неофициального (подпольного) без правил. Ведь если бы это произошло во время соревнований, то, во-первых, ему бы непременно оказали первую медицинскую помощь, после чего доставили бы в больницу, а во-вторых, ни один судья не допустил бы подобного. Но его предположения и догадки так и не стали материальны, оставшись устным творчеством (то бишь сказкой) талантливого, но продажного либо трусливого следователя. В деле появились какие-то вымышленные персонажи, нереальные события, большинство фактов приобрело научно-фантастический окрас, в общем, дело стало походить на «сборную солянку» из произведений братьев Стругацких, а вскоре, дабы никто не помер со смеху, прочитав эту околесицу, ее отправили в долгий ящик.
Теперь у всех на слуху – да и на языке тоже – был какой-то жестокий гастролер, разбойник с большой дороги, а именно: с федеральной трассы М5, ведь тело Данилы я обнаружила в двух километрах от «Урала». Я всегда жалела о том, что вообще решила принять участие в поисках, лишив себя навечно крепкого сна и заменив его жуткими кошмарами: забитое до смерти тело брата, погребенное под полусгнившей мокрой листвой и ободранными с деревьев сучьями, и лицо, которого попросту не было… маска… черная маска из крови и грязи, которая каждую ночь стоит у меня перед глазами, накручивая жизненный пробег, что стремительно приближает к смерти.
–– Добрый вечер, – послышался мужской голос за нашими спинами, а я, вернувшись в реальность, обернулась. Позади стоял Курганов и, сунув руки в карманы брюк, рассматривал меня с неприкрытой наглостью. – Ян, займись делом! – с каким-то недовольством приказал он, осмотрев меня с ног до головы, причем нарочно и очень даже демонстративно, наверняка желая, чтобы я заметила этот тщательный осмотр.
–– Хорошо, – согласно кивнул Ветров и поспешил покинуть наше общество, дабы не провоцировать шефа на гнев.
–– Вы много трудитесь, Дарья, – растянул Руслан губы в улыбке, – а это, как известно, весьма вредно для здоровья.
–– А вы, я смотрю, и вовсе не утруждаетесь, оттого, по-видимому, и пышете здоровьем, – язвительно заметила я, а Курганов хмыкнул и, изъяв руки из карманов, повторно произвел осмотр моей фигуры, облаченной в серый брючный костюм, словно в стальные латные доспехи, именно для таких осмотрительных мужчин, как гендиректор «Каймана».
–– Как вы смотрите на то, что мы остаток вечера проведем в каком-нибудь более приятном месте? – спросил он, не обращая ни малейшего внимания на мою язвительность. – Например, выпьем по бокалу вина…
Заслышав пьянящее слово с ярким виноградным ароматом, сердце дрогнуло. Так как Макар не позволял мне прикасаться к спиртному, я искала любую возможность расслабиться где-нибудь на стороне, как правило, на левой, чтобы получить порцию чего-нибудь горячительного, мечтая о забытье и крепком сне вне кошмаров.
–– Ну, если только по бокалу, – робко произнесла я, несмело кивая.
Небольшой, но вполне уютный и приличный бар располагался справа от клуба, через дорогу. Яркий интерьер в стиле диско привлекал внимание необычными деталями: разноцветные пластиковые стулья обтекаемой формы и такие же цветные круглые столики гармонично смотрелись в дуэте; маленький танцпол, выложенный разноцветными кубиками стеклянной плитки, и виниловые пластинки, изображенные на стене, возвращали во времена молодости родителей.
Опустившись на стул, я взглянула на молодую стройную девушку в красном фартуке, подошедшую к нам. Руслан сел напротив и принял из ее рук предложенную винную карту, сразу же уткнувшись в нее выискивающим взглядом. Мне же было предложено меню, от которого я вежливо отказалась (что-то на меня нашло этим вечером, вызвав симптомы вежливости), впрочем, как и от карты вин, доверив выбор алкоголя мужчине (так как меня не интересовало удовольствие от процесса, а интересовало удовольствие от результата).
–– Бутылку красного полусладкого вина «Курни» и виноград, пожалуйста, – наконец определился Курганов. – Дарья, вы закажете что-нибудь еще? – спросил он, глядя на меня поверх кожаной папки карты.
–– Нет, спасибо, вина будет вполне достаточно.
–– Какой виноград вы предпочитаете? – поинтересовалась девушка, обращаясь к Руслану, который никак не мог наглядеться на мою неземную красоту.
–– Непринципиально, – ответил он так, будто отмахнулся от нее, и снова уставился на мое мистически притягательное лицо. – Дарья, предлагаю вам перейти на «ты». Думаю, так будет более комфортно общаться. Да и ни к чему нам эти официальные замашки.
–– А мы будем общаться?
–– Я просто уверен в этом, – высокомерно приподняв подбородок, решил обрадовать меня Руслан, а я фыркнула, не испытывая радости абсолютно. – Ну так что?
–– Мне все равно, – медленно и с любопытством окидывая взглядом полупустой зал, пожала я равнодушно плечами.
–– Вот и хорошо, что ты «за», – воодушевился он, достаточно странно интерпретировав мое безразличие и равнодушие. – Значит, ты работаешь в газете «В курсе»?
Я нахмурилась и поместила на него взгляд, утратив интерес к неинтересной публике.
–– Ты ведь умеешь читать, – напомнила я и, скрестив руки на груди, намеренно хмыкнула, всем своим видом демонстрируя сомнение в его умении в принципе различать буквы.
–– Интересно, – начал Курганов с наигранной задумчивостью, – будущих журналистов в институте обучают стервозности или вы рождаетесь такими?
–– Не знаю, – театрально пожала я плечами, решив тоже показать талантливую игру профи, – я получила образование в университете.
Руслан негромко рассмеялся (наигранно, естественно), вызывая недоумение. Его веселую сценку прервала официантка, вернувшаяся к столику с подносом и, разместив по центру большую корзинку с разноцветными гроздями винограда, схватилась за длинное горлышко бутылки, намереваясь вкрутить спираль штопора в пробку.
–– Спасибо, я сам, – не позволил ей этого сделать Руслан.
Не возражая против самообслуживания, она ловко подхватила поднос и направилась к вновь прибывшим посетителям, нацепив на лицо улыбку радушия и приветствия.
Курганов откупорил вино и, наполнив бокалы багряной жидкостью, протянул один из них мне, при этом глядя в глаза, да так пристально, что я даже на мгновение замешкалась, смутившись. Приняв подношение, я коснулась ободка губами, предварительно их облизнув (что вызвало антипатичную мне улыбку у Руслана), и сделала небольшой глоток, притаившись в ожидании такой желанной и долгожданной легкости, как лакомой добычи. Она должна была медленно и постепенно наполнить кровь теплом, дабы напряжение в мышцах растаяло от повышения температуры тела. Сначала мышцы, а затем и голова лишаются усталости (и это ничего, что с каждой выпитой порцией голова продолжает лишаться чего-либо, а в итоге становится полой и безумной). Курганов последовал моему примеру и, отпив вино, сунул розовую ягоду винограда в рот. Когда же мой бокал опустел, я наконец ощутила то, что всегда дарило покой и умиротворение – неспешность всех процессов. Руслан поспешил наполнить его снова (ибо нет никакого смысла таре бесцельно пустовать).
Я не помню, в какой момент на нашем столике появилась очередная бутылка, не помню, о чем говорил мне Руслан, и что отвечала я. Моя память была стерта алкоголем напрочь, подчистую, бесследно. Ощутив головокружение и тошноту, я пожелала покинуть бар – Курганов не стал возражать. Каким-то волшебным, загадочным образом мы оказались на парковке клуба (как это произошло я, между прочим, тоже не помню, а вот как искала ключ от машины, на удивление, помню отлично). Заметив черный брелок в моей руке, Руслан тут же замотал головой и схватил меня за запястье.
–– Ты что, в таком состоянии сядешь за руль? – опешил он, пытаясь забрать у меня ключ.
–– В каком «таком состоянии»? – шипящим гневным голосом уточнила я, совершая попытку за попыткой освободить руку из его крепких пальцев.
–– Я тебя отвезу домой, – все еще желая отобрать у меня брелок, в ультимативной форме заявил раздраженный Курганов (а раздражала, по-видимому, его моя ловкость, ведь ключ по-прежнему был в моей руке и даже больше: мне удалось разблокировать центральный замок).
–– Ага, – продолжала шипеть я злобно, – а еще чего?
–– Да ты же на ногах еле стоишь!
–– Так я за рулем стоять и не собиралась, – дернула я резко руку, что и позволило обрести желанную, но, к несчастью, кратковременную свободу.
–– Дарья, не дури! – вновь ухватился Курганов за мое запястье, не оставив мне выбора.
Сунув ключ от «Челленджера» обратно в карман, я, соглашаясь, кивнула. Не отпуская моей руки, он повел меня к большому черному внедорожнику (классика жанра). Не сдержавшись, я насмешливо улыбнулась (нет, ну правда, выглядело это слишком уж стандартно: большой качок в черном классическом костюме и такой же большой черный джип – милее милого).
Курганов распахнул передо мной дверь и помог подняться на подножку, а затем и вскарабкаться на высокое пассажирское кресло. Усевшись за руль, он повернул ключ в замке зажигания – фары вспыхнули, наткнувшись на кирпичную стену здания, казалось, что именно это и послужило причиной гневного рычания автомобиля. Он даже вздрагивал так же, как и я от злости. «Джип» резко дернулся и откатился назад, позволяя рассмотреть не только кирпичную кладку и окна второго этажа, но и малозаметную, непримечательную вывеску с названием клуба. Руслан как бы вскользь коснулся моего профиля взглядом и, вывернув руль влево, направил чем-то недовольного гиганта в сторону дороги. Тот перепрыгнул невысокий поребрик, минуя закрытый шлагбаум, и выскочил на проезжую часть.
–– Куда тебя везти?
–– К Белому генералу, – посмотрела я на его выражение лица, ставшее прозаичным.
–– К кому? – задал Курганов ожидаемый мною вопрос.
«Ну естественно», – улыбнулась я, щурясь от удовольствия (хотя нет, щурилась я от превосходства).
–– У бульвара Скобелева останови, – продолжала улыбаться я, поглядывая искоса на его недовольную физиономию.
–– Как скажешь, – буркнул он, стараясь не замечать моего насмешливого взгляда.
Внедорожник резко сбавил скорость и тут же сиганул в темный переулок, зажатый между двумя старыми пятиэтажками. Вой поднялся вверх, к самым крышам, но ударившись о низкую облачность, рассыпался в пространстве. Автомобиль ловко прыгал по выбоинам и ямам, практически не замечая их под дорогущими покрышками (на которые я обратила внимание, кстати, еще на парковке клуба). Минут семь экстремальной езды по разбитым в хлам дорогам, плутания по неосвещенным придомовым проездам – и машина с пугающим рычанием выскочила на улицу Есенина, которая была ничуть не лучше предыдущих. Еще минут через пятнадцать внедорожник стал приятно пощелкивать поворотником, прижимаясь все плотнее к обочине своим грузным кузовом, а затем, юркнув в парковочный карман, заглох и даже фары потушил, будто бы пытался спрятаться от несуществующих преследователей.
Улица была как-то подозрительно пустынна. Купола храма отражали свет лунного диска, добавляя своему экстерьеру чуть-чуть мазков мистики и таинственности. Наклонившись вперед, я взглянула на Михаила Дмитриевича и вновь улыбнулась, поместив глаза на Руслана, тоже взглянувшего на бюст полководца, а после – на меня. Избавившись от улыбки, я глубоко вдохнула, но выдохнуть не сумела, наткнувшись на взгляд Курганова. Его глаза так пристально всматривались в мои, что мурашки стремительно заселяли кожу, особенно на спине. Я не только слышала его тяжелое дыхание, я видела его воочию. Пробудившаяся нервозность напомнила о необходимости покусывать губы, что я и стала делать абсолютно неосознанно. Естественно, это привлекло внимание Руслана. Он уставился на мои губы, задышав еще тяжелее и громче. Моя подрагивающая все от той же нервозности рука попыталась наощупь определить расположение ручки, чтобы открыть дверь и помочь мне незамедлительно ретироваться. Вот только салон внедорожника был таким же большим, как и его кузов, поэтому я даже до двери дотянуться незаметно не сумела. Обратив внимание на неугодное ему шевеление, Курганов мгновенно схватил меня за плечо, придвинувшись ближе. А затем все произошло так стремительно, что понять, осознать, осмыслить, проанализировать, дать оценку и принять какое-либо решение попросту не было возможности.
Более-менее я стала осознавать суть происходящего, когда была уже достаточно возбуждена. Достаточно для того, чтобы ответить на его жадный и какой-то животный поцелуй, на его увлекающую в пороки страсть; достаточно для того, чтобы я полностью подчинилась инстинктам, исключая из своего обихода слово «верность».
Пальцы Руслана утонули в моих прядях, а тело стало напряженным и твердым от сократившихся мышц. Его горячий влажный язык периодически касался моих губ, словно он знал мои слабые стороны; знал, что уничтожает здравый разум не хуже алкоголя. Дыхание Курганова было глубоким и быстрым, а губы с каждым разом становились все более настойчивыми и уверенными. Оттуда, где находился мой разум (если он вообще существовал), вернуться, не согрешив, абсолютно нереально. Но стоило Руслану, наклонившись к шее, вдохнуть аромат духов, как я молниеносно вернулась в реальность. Опьяняющие ноты Кирке на моей коже никогда не оставляли мужа равнодушным. Казалось, Макар сходит с ума, когда его губы касаются моей шеи, а нос при этом жадно втягивает аромат любимых им духов. Копируя привычки моего мужа, Курганов уберег меня от греха.
Отстранившись, я вцепилась пальцами в ручку и, распахнув дверь, выскочила из салона, быстрым шагом направившись вглубь бульвара, освещенного круглыми трехглавыми фонарями. Ноги машинально передвигались, а тело всё еще дрожало от возбуждения. Хватая морозный воздух ртом, я продолжала быстро идти вперед, желая оказаться как можно дальше от Руслана и как можно ближе к дому.
Ровно пять минут ходьбы – и я достигла пункта назначения. Остановившись у подъезда и медленно выдохнув напряжение, которое не позволяло дышать свободно, парализуя легкие, я приблизилась к невысокому кустарнику, коснувшись ладонями снежной шапки, лежащей сверху на нем. Снег таял под горячей кожей, покалывая ее морозными иголками и устраняя тремор рук. Даже алкоголь, словно дымка, растворялся в крови, освобождая мозг из-под гнета, только это чертовое возбуждение ограничивало свободу, желая целиком и полностью подчинить как сознание, так и тело. Прижав мокрые холодные ладони к щекам, я закрыла глаза (пытаясь убедить себя в том, что мной управляют гормоны, которым я не обязана подчиняться), как в голове сразу же возник образ Курганова, с какой-то звериной жадностью целующего мои губы. Горячая волна желания поднялась выше ватерлинии, лишив меня устойчивости. Пошатнувшись, я открыла глаза и осмотрелась вокруг, понимая, что необходимо попасть в квартиру и привести себя в чувство наконец, иначе это стремительное погружение на незнакомое мне ранее дно окончится очень плачевно для меня.
Как всегда неработающий домофон не стал чинить препятствия, позволяя свободно проникнуть в подъезд. Сердце, не сбавляя темпа ударов, продолжало с силой бить в грудь, напоминая, что его по-прежнему окружают острые предметы, в любой момент готовые вонзиться в тонкие мышечные стенки.
Поднявшись на шестнадцатый этаж при помощи лифта, я оказалась у черной двери, вспомнив, что ключ остался в салоне «Доджа», где-то между кресел (наверное). Вероятнее всего, алкоголь неплохо справлялся с человеческими страхами и фобиями, позволяя чувствовать себя бесстрашным воином. Вот и я, как княжна Ростовская, полная решительности и храбрости, вжала кнопку звонка в стену, замерев в ожидании (но, к моему величайшему сожалению, ждать долго не пришлось). Три щелчка в замке – и дверь распахнулась. Я с ужасом уставилась на демонический прищур Макара, лишившись и решительности, и храбрости в одночасье. Он, переступив порог одной ногой, схватил меня за руку и втянул в квартиру, после чего нарочито хлопнул дверью (эх, бедные, бедные соседи!).
–– Ты где была?
Я смотрела на смуглое лицо мужа, сохраняя молчание, ведь стоило мне только произнести хоть слово, как он вмиг бы понял и где я была, и даже что именно я там делала. А если вдруг мне бы взбрело в голову объясниться, используя ложь (что вполне естественно для меня), то этот изверг вдобавок без труда сумел бы определить, что именно я пила, в каких количествах и даже с какой скоростью я совершала данное противоправноедействие. Но чем дольше я рассматривала гнев в бледно-голубых глазах мужа, тем больше чувствовала исчезновение ватерлинии в горячих волнах желания, возбуждения и вожделения. Страх, словно палубу корабля, накрывали эти самые волны, безжалостно ударяя в бок и заставляя крениться влево, в сторону инстинктов.
Макар замер, тоже всматриваясь в мои глаза, будто подозревая меня в чем-то. Спешно стянув с плеч куртку и бросив ее на пол, себе под ноги, я тут же повисла на его шее и впилась в губы поцелуем. Опешивший муж даже дышать перестал, настолько его шокировало мое неадекватное поведение, ведь никогда ранее и ничего подобного со мной не случалось (я, конечно, была очень инициативной всегда и во всем, но неадекватной – никогда). Я продолжала жадно целовать его влажные горячие губы, испытывая нестерпимые муки возбуждения и периодически издавая негромкий стон желания, чем-то походивший на урчание мартовской кошки. Макар попытался отстранить меня, схватив за плечи, но я-то знала, как этого не допустить, знала, что у нас одна слабость на двоих. Коснувшись языком губ мужа, я намертво вцепилась пальцами в ворот футболки и снова издала стон, дабы этот мужчина наконец-то понял, что побороть мое возбуждение ему тоже не под силу, как и мне. Тихий грубый стон в ответ и такой же грубый ответный поцелуй позволяли радоваться своей победе так же бурно, как и чужому поражению.
Омерзительное зимнее утро пускало солнечные зайчики мне в лицо, не позволяя оставаться в безкошмарном сонном мире как можно дольше (предпочтительно – вечно). Все же алкоголь позволял спать сладко и крепко, а не блуждать по лесу, как Красная Шапочка, в поисках приключений. Сощурившись от яркого теплого луча, я недовольно скривилась.
–– Просила же, шторы закрывать, – пробубнила я и, откинув одеяло, поднялась с кровати. – Ну что за человек?
Пульсация в висках являлась побочным действием моего красного полусладкого снотворного. Коснувшись их пальцами, я вспомнила Курганова, не соблюдающего инструкцию и продолжающего пичкать меня этой крепленой гадостью, превышая все допустимые дозы. Позже, оказавшись в кухне, я вспомнила генерала Скобелева, а вот какое он имел отношение к Курганову, понять мне так и не удалось. Наполнив высокий стакан водой и отправив туда же две большие таблетки аспирина, я уставилась на пузырьки, поднимающиеся пеной на поверхность.
–– Он целовал меня? – спросила я кого-то несуществующего и, оказавшись у окна, взглянула на купола Александро-Невского храма, отражающего теперь уже солнечный свет. – Вот черт! – вырвалось у меня.
Я вспомнила все. Абсолютно.
–– Черт, – повторила я уже намеренно и, осушив стакан, поплелась назад в спальню.
Необходимо было срочно привести себя в порядок и явиться в офис немедленно, если, конечно, я не желала слушать в пятисотый раз лекцию отца о том, что журналист – это прежде всего пунктуальность. Мои регулярные опоздания приводили папочку в бешенство (впрочем, как и оправдывающие меня несуществующие пробки на Московском, находящемся на другом конце города и от дома, и от издательства), и он внезапно вспоминал о своих родительских обязанностях: воспитывать и поучать, несмотря на то, что мне уже тридцать пять и я тяжело и неизлечимо замужем.
Душ смыл следы передозировки снотворным, декоративная косметика сделала лицо чуть довольнее и добрее, волосы, стянутые на затылке в хвост, вычли из возраста немного лишних цифр. Впихнув свое все еще подрагивающее тело в классический костюм, я прихватила куртку, дабы окончательно скрыть от посторонних нездоровую дрожь, и покинула квартиру. На такси добравшись до «Каймана», я не с первой попытки выбралась из салона, зато с первой закрыла дверь раритетной развалюхи, с горем-пополам доехавшей до клуба по ухабистым дорогам «горячо любимого» мною города.
Оставалось всего несколько шагов до моей безопасности, всего несколько шагов до моего недружелюбного вечно бурчащего и злобно рычащего алого защитника, как где-то недалеко послышался легко узнаваемый звук мотора. Машинальный поворот головы – и я застыла на месте, забыв о безопасности и о желании оказаться в ней. Черный «Коммандер», больше не вызывающий у меня насмешливой улыбки, как-то торжественно въехал на парковку. Не хватало только барабанной дроби и звука фанфар для более триумфального его появления, теперь вызывающего у меня не совсем положительные эмоции.
Автомобиль замер справа от входа в клуб и заглох. Из салона выбрался Курганов, застегивая на ходу полы пиджака. Нащупав на брелоке кнопку разблокировки замка, я прижала к ней подушечку большого пальца, продолжая с опаской поглядывать на Руслана, пока еще не замечающего меня. Он достал из машины несколько разноцветных папок и, сунув их подмышку, закрыл дверцу. Понимая, что Руслан все равно заметит меня (дело времени) и эта неподвижность бесполезна, я наконец аккуратно нажала на кнопку, словно от моей аккуратности эта злобная сущность беззвучно отключит сигнализацию. Но не тут-то было! «Демон» пикнул нарочно громче, чем обычно, еще и замками щелкнул демонстративно. Тихое зимнее утро, отсутствие транспорта на второстепенной дороге, прилегающей к парковке, полное безветрие – все это сделало меня центральной фигурой театра абсурда. Курганов повернулся и, машинально сунув свободную руку в карман брюк, каким-то странным взглядом осмотрел мою фигуру, облаченную в маскировочный костюм цвета мокрого асфальта. Вот только я не учла, что на фоне красного автомобиля эта маскировка произведет противоположный эффект. Он продолжал нагло рассматривать меня, щуря глаза то ли от яркого солнечного света, то ли от слабости собственного зрения. Резко дернув дверь на себя, я впрыгнула в салон и, ткнув дрожащим пальцем в кнопку «Старт», вцепилась в рулевое колесо. Тремор рук, от которого я сегодня ночью с таким трудом избавилась, вернулся вновь. С силой вжав газ в пол, я вывернула руль влево, еще раз глянув на неподвижного Курганова, на лице которого отражалась нехорошая, недобрая улыбка. Разозленный моей грубостью и резкостью «Демон» зловеще зарычал, уничтожая тишину улицы громким звуком выхлопа, и рванул с места, свистнув противно колесами. Расслабиться я смогла только тогда, когда клуб остался далеко позади.
«День промчался незаметно…» Дописанная мною пилотная статья о клубе была распечатана и помещена в папку. Она с нетерпением ожидала встречи с Кургановым, в отличие от меня. Такое дискомфортное волнение я не испытывала никогда ранее. Вспоминая этого странного мужчину, я непроизвольно кусала губы, практически этого не замечая. В чем заключалась его странность, вот так навскидку определить было невозможно, но она, несомненно, была. Курганов мне не нравился абсолютно, он раздражал и злил своей напыщенностью и необоснованной самоуверенностью, но при всем при этом вызывал желание оказаться в его обществе. Я всегда опасалась собственных желаний, ведь они не делали меня счастливой. Желания, которым я потакала, безжалостно уничтожали меня, делали жизнь невыносимой и обременяющей. Одно из таких желаний сейчас целиком и полностью контролирует мою жизнь. Оно всегда запирает клетку перед уходом и старается не открывать ее даже по возвращении. Это желание, сулившее счастье, взаимопонимание, уважение, доверие, свободу, равноправие и независимость сейчас держит меня мало того, что в клетке под замком, так еще и в опутенках.
Выдвинув верхний ящик тумбы, я достала подаренный братом сборник стихотворений и, разместив его перед собой на столе, внимательно осмотрела лицо красивого молодого мужчины, вызывающего не только теплые положительные эмоции, но и леденящую душу боль, сожаление и неприемлемую мною жалость. Эти голубые глаза привлекали внимание, а завитки на голове цвета спелой пшеницы вызывали желание прикоснуться к ним пальцами. Часто рассматривая в зеркале отражение собственных глаз, я видела в них то же, что вижу сейчас на этом изображении, в этих светлых глазах: отсутствие счастья. «А что, если в глазах цвета ясного неба в принципе не бывает счастья? В глазах брата тоже не было ничего подобного, даже когда на его шею вешали золотую медаль, там, в бескрайней голубизне радужки, я не замечала того, что хоть немного бы походило на эту эфемерную эмоцию. Да и в холодных глазах мужа тоже нет никакого счастья. А есть ли оно вообще?» – погружалась я в грустные мысли, рассматривая обложку книги с изображением Сергея Александровича Есенина до какого-то нездорового трепета любимого мною. Открыв сборник где-то посередине, я тяжело вздохнула и грустно улыбнулась. Он, словно отвечал на вопрос, пытаясь развеять все мои сомнения. Читая эти прекрасные строки, я с трудом сдерживала ставшие обыденностью слезы:
О верю, верю, счастье есть!
Еще и солнце не погасло.
Заря молитвенником красным
Пророчит благостную весть.
О верю, верю, счастье есть…
Вернув книгу в шкаф, я поднялась с кресла и несмело коснулась папки со статьей кончиками пальцев.
–– Я должна, – прошептала я, поднимая ее со стола дрожащей рукой. – Процесс достижения цели не уживается с трусостью.
Стянув куртку со спинки кресла, я прижала папку к животу и вышла из кабинета, продолжая мысленно убеждать себя в том, что мой характер позволит выполнить все пункты негласного плана и не отступить ни на шаг.
Спустя полчаса автомобиль оказался на парковке, которую так стремительно покинул утром, оставив черные следы от покрышек на очищенном от снега асфальте. Я взглянула на по-прежнему стоящий «Джип» гендиректора у входа и, выдохнув напряженный воздух, подняла папку с пассажирского кресла и покинула теплый салон. Дрожь в ногах от волнения не позволяла передвигаться уверенной грациозной походкой, что превращало меня в маленькую неуверенную в себе девочку, готовую сдать позиции и подчиниться трусости, которая всегда жила во мне, просыпаясь в самые неподходящие моменты.
Да, я была труслива и от этого слаба. Маленькая, беззащитная, слабая, неприспособленная к существованию в недружелюбном стаде, – я предпочитала нападать, а не защищаться. Тяжело держать оборону, когда ты сломлен. Авангард, наступление, напор и натиск, видимость уверенности и решимости – превентивная мера наступления неприятеля. Я никогда не надеюсь на пакт о ненападении, ведь знаю, что оно неизбежно. Благо, у меня было достаточно времени, чтобы в этом убедиться. Поэтому, каждый день переступая через собственную трусость, слабость и беспомощность, я иду в атаку, выставляя вперед штык, но не для самозащиты, а для нападения. Может быть, именно по этой причине все и считают меня невоспитанной и слишком агрессивной? поэтому не стесняются напоминать мне о моей стервозной сущности? поэтому меня воспринимают как равного себе соперника не только женщины, но и мужчины? поэтому стараются сделать больно, вызывая еще больше агрессии и ненависти? Я не божья тварь, я есть творение общества.
Я вошла в освещенное люминесцентными лампами помещение и, сунув пропуск в лицо охраннику, толкнула турникет, продвигаясь вперед. Лифт замер на третьем этаже. Я повернулась к зеркальной стене кабины и еще раз попыталась рассмотреть в лазурной грусти счастье. «Где же оно, Серёжа Александрович?» Вздох разочарования – и я вышла в коридор, прижав папку плотнее к себе. Пальцы коснулись прохладной металлической ручки, а я вдруг подумала о том, что рука брата наверняка тоже прикасалась к ней неоднократно. Запрещая себе погружаться в мысли, лишающие брони, я вошла в кабинет.
Курганов совершенно равнодушно взглянул на меня и, кивнув, указал рукой на кресло.
–– Пожалуйста, присаживайтесь, Дарья Александровна, – голос, такой же равнодушный, как и взгляд, был негромким и монотонным.
Присев на самый край (ибо зашла только отдать), я опустила папку перед Кургановым, вот только он даже внимания на нее не обратил, всматриваясь в мои глаза. «Ищи-ищи, – мысленно сказала я, – его там нет». Я тоже смотрела ему в глаза лишь для того, чтобы он не уличил меня в трусости, которая так ловко дергала за нити, управляя мной, словно низовой театральной куклой.
Наконец-то Руслан, лишившись надежды рассмотреть несуществующее счастье в бледной голубизне, опустил взгляд на папку. Казалось, он удивлен ее загадочным появлением на практически пустом столе. Курганов достал лист с текстом и скользнул взглядом по черным строкам, а затем опять уставился мне в глаза.
–– Это что? – все тот же равнодушный голос не нуждался в ответе. В нем не читался ни интерес, ни любопытство, что говорило о полной отстраненности его обладателя от происходящего.
–– Обещанная мною статья.
–– Ну да, – произнес Курганов, словно согласно регламенту. – Я позже прочту. Вы можете идти работать, – опуская белый лист на папку, добавил он как бы невзначай.
Оказавшись за дверью, я облегченно выдохнула, понимая, что напряжение постепенно растворяется во мне. «А может быть, он не помнит ничего?» – понадеялась я на ненадежную память Руслана, но прекрасно понимая, что помнит он все, да к тому же наверняка в мельчайших подробностях, повторно выдохнула. Эта его бездарная игра в амнезию с примесью безразличного равнодушия наводила на мысль о каком-то коварном замысле. «Несомненно, эта тактика ближнего боя продумана в мельчайших деталях и должна нанести мне сокрушительное поражение, а его привести к победе», – мне безумно понравилась собственная мысль, вот только смысла в ней я не обнаружила. Ни смысла, ни логики. Но все же я была на все сто уверенна в том, что Курганов задумал что-то эдакое, вот только что именно, придумать никак не могла. Понимая, что с фантазией у меня серьезные проблемы, я обреченно махнула рукой и вошла в лифт.
Стоя у восьмиугольной клетки арены рядом с Яном, я наблюдала за молодыми бойцами, погружаясь в воспоминания о сегодняшней ночи: страстный поцелуй с Кургановым, жадный секс с мужем – изводили мысли и расшатывали психику, словно маленькие обезьянки – прутья клетки.
–– Ну что ты творишь?! – воскликнул Ветров, а я вздрогнула от неожиданности и громких нот его голоса. – Димка, да соберись ты наконец! – разозлился он. – Всё, свободны! На сегодня достаточно этого позора! – сказал Ян мужчинам, а те поспешили покинуть арену, дабы не раздражать и без того раздраженного тренера.
–– Что-то не так? – взглянула я на его уставшее лицо.
–– На это просто невыносимо смотреть, – вздохнул тяжело он. – Извини. Просто раньше у Димки был прекрасный партнер. Данила ни на минуту не позволял ему расслабиться, а этот… – Ветров махнул рукой, а я замерла в оцепенении.
–– Данила? – переспросила я.
–– Что? – испуганный, растерянный голос вызвал подозрение.
