– Вот увидишь, все происходит вовремя, – добавила принцесса, чувствуя смятение во взгляде Скаврон.
Парни, взъевшиеся на Ганса, опешили от такого поворота событий. Розочка в руках дурачка выглядела не менее острой, нежели в руках заядлого жулика. Уж такой прыти от этого мямли никто явно не ожидал. Теперь неуверенность поглотила их самих. Вроде, с одной стороны, как-то паскудно было убегать с таким-то численным перевесом, а с другой, никому не хотелось оказаться тем неудачником, которого порежет взвинченный, напуганный незнакомец. Да и неприятно это, когда в разорванной стеклянными челюстями ране остаются мелкие, вечно голодные до плоти скребущие по кости и жилам осколки. Некоторые из них знали об этом не понаслышке.
– Эй, пацан, не глупи! Брось погремушку! – попытался договориться здоровяк. Его челюсть больше не была так дерзко выдвинута вперед. Теперь она снова скрылась под занавесом розовых обвисших щечек.
– Ты где тут «погремушку» увидел, клоун? – выдал Ганс, чем вызвал блеск восхищения в глазах Зои и уважение у принцессы. Побывавший в подобных ситуациях офицер оценивающе кивнул.
– Собирайтесь и проваливайте отсюда! – стиснув зубы, проговорил Ганс.
– Да не кипишуй ты! Мы все здесь люди культурные, что, не решим вопрос? – рассудительной интонацией попытался утихомирить парня верзила, миротворчески расставив руки в стороны.
– У вас был шанс решить вопрос. А теперь валите! Что, не понятно? – прорычал Ганс. Дерзость давалась ему не очень просто. Он будто бы вытягивал из тихого стойла своего упирающегося пыльными потрескавшимися копытами и поросшими паутиной рогами старого ленивого демона.
– Нашелся тут культурный! Считаю до трех… – вошел он в роль и начал быстро считать, не давая выродкам возможности успеть что-либо предпринять.
– Ладно, воля твоя! – поднял руки верзила.
Ланге лишь на миг отвлекся на него, внутренне ликуя от победы. И как раз в этот момент парень с мокрыми от навара из шиповника штанами резко выхватил спрятанный под выпущенной рубашкой позади брюк нож и собирался уже было пустить оружие в ход. Но только он двинулся в сторону Ганса, пытаясь ударить парня исподтишка, как к его горлу прислонилось что-то невероятно острое и холодное, подпираемое твердой, словно железо, рукой.
– Только двинься – и тебе конец! – предупредила Тори Бецу.
Полячка успела лишь заметить, как что-то промелькнуло перед глазами. Зато принцессе хватило времени, чтобы перескочить через стол, в полете достать катану из сая и рассчитать расстояние до горла отморозка, чтобы не прирезать его, как свинью.
– Вам что-то не ясно? Валите отсюда! – процитировала она слова Ганса.
Рыбак, подняв руки, стоял с приставленной к горлу катаной. Взгляд его машинально скользнул по безупречно выполненному лезвию оружия. Казалось, оно резало глотки одним лишь беспощадным блеском, который отталкивался от изящной удобной рукояти, останавливаясь лишь в самом конце острия. Парень замер, когда увидел изображенную на конце лезвия выгравированную символику. Он узнал эту печать. Мурашки побежали по его телу. Это была «Цветущая Сакура», как та, что изображалась на обратной стороне монет. Но, в отличие от денег, такой искусно выкованный меч мог позволить себе лишь великий самурай.
В течение пары мгновений от банды в кафе уже и след простыл.
Уверенной походкой Ганс подошел к хозяину заведения и вежливо попросил вилку. Ведь он еще не доел свою запеканку из лосося. «Присаживайтесь! Я сейчас принесу вам свежую порцию запеканки и вилку с ножом!» – теперь уже уважительно, кланяясь после каждого слова, предложил хозяин забегаловки.
Позавтракав, ребята заплатили хозяину за еду и нанесенный ущерб ровно 5 серебряных лун и 47 медных месяцев. Тучами никто не расплачивался в общепитах или других общественных заведениях, это было неприемлемо и неуважительно по отношению к работнику, обслуживающему посетителя. Но иногда это делалось намеренно, если гостю, например, не понравилось качество услуг или отношение обслуживающего персонала. Но делалось это редко. Хозяин кафе знал эти правила и, несмотря на то, что оскорбления алюминиевыми грошами со стороны гостей вовсе не было, он все же отказывался брать оплату с принцессы и ее друзей, но те настояли. Затем Ганс лично подошел к старику, чью бутылку он превратил в оружие, и с улыбкой поставил ему на стол новый сосуд, наполненный лучшим алкоголем, что был в этом заведении. Старик открыл пробку, понюхал, скривился, и недовольно поплелся на выход, ворча себе под нос что-то несвязное: «Уж перед смертью не дадут глотку смочить. Барьер-то он не вечен. Попомните мои слова! От Сенегальской нечисти, что чумой разлетится по континенту, никто не спрячется».
Скрипучая дверь захлопнулась за его спиной.
В зале грязной кафешки воцарилась гробовая тишина. Слова старого пьяницы заставили присутствующих встревожиться. Всех, кроме хозяина заведения. Он никак не реагировал на сказанное странным гостем. Он потом рассказал, что недовольному старику больше по душе была та жидкость со скверным запахом под названием «Неочищенное Саке», бутылку от которой Ганс использовал в бою в качестве розочки. А по поводу его слов о барьере в Сенегале, собственно, о самой Колыбели Апофиса, он поведал следующее:
– Этот несущий ахинею пожилой китаец участвовал в возведение защитного барьера в Сенегале после падения астероида. Тогда он был немного моложе, и маразмы не так часто посещали его голову, как сейчас. И, как большинство зрелых мужчин, испытывающих в то время серьезные трудности с поиском работы, воспользовался возможностью подзаработать на строительстве барьера вокруг территории пораженного астероидом Сенегала. Там неплохо платили, кормили, у каждого работника было чистое место для ночлега и один заслуженный выходной день. День… – сентиментально ухмыльнулся хозяин кафе и покачал головой, будто бы рассказывал о том, как в первый раз влюбился. – Старик, видимо, и тогда любил приложиться к стакану, – продолжил он, – вот к старости от мозгов ничего и не осталось. Улетучились с парами спирта. Осталась лишь пустая черепушка, словно чан для заполнения вонючим пойлом да всякими бредовыми идеями! – улыбнулся он. – То-то он постоянно твердит о выживших неведомых существах, которые явятся из окованной и по сей день электрическим барьером территории Сенегала. Мол, еще тогда, чуть ли не сразу же после падения Апофиса, на пораженной земле, которое правительство планировало тщательно сокрыть от посторонних глаз, начали появляться странные существа. Сначала некие видоизмененные жуки, черви, пауки… а однажды он увидел неизвестного вида грызуна с пастью, усеянною множеством мелких зубов в несколько рядов. Вроде бы та тварь даже не откусила, а оторвала вместе с костью и жилами палец одному из его знакомых копальщиков траншеи для фундамента барьера. Тот говорит, что полез вытаскивать товарища из передряги, но тварь оказалась сильнее, и, оторвав бедняге палец, уволокла его с собою в нору. Но мы-то знаем, что это все бред! Скорее всего, его товарищу просто чем-то тяжелым придавило палец, он запаниковал и оторвал его, пытаясь быстро освободиться. А ему еще и второй дурило помог с этим, пытаясь оттянуть в сторону. Дурья башка! Не дергался бы, был бы цел. В общем, видимо, солнышко макушку напекло нашему старичку с богатой фантазией, поэтому он и обезумел. Как он говорил, что после этого случая разорвал контракт со строительной организацией, осуществляющей проект по строительству барьера, и уехал восвояси, а затем даже успел поучаствовать в возведении Великого Козырька, – почтенно произнес хозяин заведения. – Но эта его скверная фраза сильно въелась мне в мозг, никогда ее забуду, – резко перевел тему он после небольшой паузы, – «От малого, до великого – разница в одно поколение. Ровно столько, сколько спит Змей. И не жди добра от дремлящего Змея, – это он говорил про мифического Апофиса, – пояснил мужчина, – ведь когда тот откроет глаза, проснутся и твари, что принес он с небес на своем грязном, черном теле».
– Но почему вы ему не верите? Он ведь правда мог что-то видеть! – возмутился Ганс.
– Не вижу смысла спорить о таких вещах. Немало странностей произошло за последние десять лет. Но неведомые твари – это уже слишком.
– А как же корри и анубисы? Они-то откуда взялись? – немного даже вышел из себя парень.
– Я ведь тебе рассказывала, что и то и другое – результат разработок обезумевших ученых! – неожиданно вступилась за хозяина кафе Зоя Скаврон, чем и закончила этот нелепый спор. На самом деле ее до самых костей пронзали ледяные стержни жути от только что услышанного рассказа. Ей совершенно не хотелось верить в то, что это все может оказаться истинной правдой, и впереди их ожидают еще большие кошмары и встречи с неизвестными созданиями.
3
Солнце пока лениво поднимало свою макушку над горизонтом. Но на автомобиле уже запросто можно было двигаться по дороге без включенных фар, не боясь наткнуться на упавшее трухлявое дерево или осыпавшийся оползень. Становилось заметно теплее.
На въезде в Токио ребят встретили друзья Тори: Шин и Чоу.
– Остановите машину! – попросила принцесса и спешно выскочила на улицу.
Кинувшись на шею молодому парню со спадающей на глаза густой черной челкой, Тори начала целовать его в щеки, ликующе выкрикивая: «Шин, друг мой, я так рада, так рада тебя видеть!» Они прыгали в обнимку и просто кричали от счастья. Затем к ним подбежала девчонка со смешной прической на голове в виде большого бантика из длинных, выкрашенных в синий цвет волос. Ее звали Чоу, что на японском означало «Бабочка». Чоу не выпускала из рук белого откормленного ухоженного кота, судя по физиономии которого явно прослеживалось если не отвращение, то точно пренебрежительное отношение к коллективным объятиям. Это пушистое с виду, но ненавистное внутри животное звали Ватрушкой. Кто знает, может, именно поэтому кот и ненавидел весь мир?!
Спустя некоторое время Тори подошла к офицеру-водителю и сказала, что больше не смеет его задерживать и дальше они последуют своим ходом. Она очень хотела показать гостям с запада свой дивный город, да и просто утомилась от долгой езды.
– Но я обещал доставить вас прямо к порогу дворца императора! – встревожился мужчина.
– Не беспокойтесь! С этим мы сами разберемся.
Офицер недовольно буркнул и отправился восвояси. Мужчина понимал, что инспектор Юл обязательно отчитает его за эту недоработку. Но изменить что-либо было невозможно. Все равно своенравная принцесса не станет выслушивать обычного офицера или сопереживать ему в грядущем наказании за некачественно выполненные служебные обязанности. Здесь уже каждый был сам за себя.
Шин и Чоу жили неподалеку от фешенебельного центра мегаполиса – в районе под названием Тайто, квартале искусных гейш – Асакуса, почти на самом берегу реки Сумида. Но даже на таком не большом расстоянии от центра разница в архитектуре, культуре общения и чистоплотности самих жителей была слишком заметна. Прогуливаясь среди хоть и полуразрушенных частыми землетрясениями небоскребов самого центра, ребятам чаще встречались улыбающиеся, красиво одетые, приятные интеллигентные люди, но только они покинули его пределы, как над городом словно нависли тяжелые серые тучи. Улыбки жителей Тайто казались какими-то перевернутыми, а лица вообще были вдоль и поперек изрезаны смятыми усталыми морщинами. Здания тоже казались обветшалыми и неухоженными. «Зато здесь можно достать все, что угодно!» – похвастался задорный парень Шин, как бы оправдывающий свое мещанское происхождение. Но ребятам было плевать, кто он и откуда пришел. Он был хорошим парнем, и это было самым главным его достоинством, скрывающим любую шагрень глупых формальностей. Чоу казалась слегка легкомысленной. Но это на первый взгляд. Девушка, судя по рассказам Тори, могла уговорить самого упрямого человека на планете. Её личико с небольшими ямочками на щеках, очаровательная улыбка были способны растопить даже ледяную поросль, словно мох, налипшую на сердце какого-нибудь бедняги.
– Проходите! – пригласил ребят Шин, приоткрыв дверь. – Чоу, ставь воду! Я хочу угостить друзей своим фирменным чаем! – радостно добавил он.
С виду небольшой двухэтажный домик с двускатной крышей и большими окнами оказался достаточно просторным и уютным внутри. Правда, умещалось-то в нем всего две комнаты. На первом этаже расположилась столовая, объединенная с гостиной, а на втором спальня Шин и Чоу. Они были парой, хоть долго этого и не признавали. Как и сами ребята, домик был светлым и теплым. Гостеприимным. На скрипучих половицах повсюду лежали теплые ковры, глубокие деревянные подоконники, на которые падали первые, еще совсем слабенькие, лучи Солнца, блестели от свежей краски, на стенах висели развернутые картины-свитки с различными пейзажами и иероглифами, а по углам расставлены ароматические свечи и благовония в глиняных чашах. Вроде бы ничего особенного, но вместе все это создавало невероятную атмосферу домашнего уюта, где хочется еще ненадолго задержаться. Как оказалось, в этом помещении долгое время находился небольшой участок полиции. Под самой верхушкой двускатной крыши, над окном второго этажа, прямо со стороны входа, так и осталась висеть соответствующая символика страж порядка еще цивилизованной Страны Восходящего Солнца. Спустя некоторое время участок был расформирован, а двухэтажное здание выставлено на продажу. Через пару лет безуспешного простоя на рынке недвижимости цена на здание была сильно снижена, и отец Шина купил его. За два года помещение сильно обветшало: крыша кое-где просела и начала течь, покоробились половицы, да и оконные стекла заметно помутнели. Тогда новый хозяин отремонтировал помещение и переделал его в жилое. У него было много недвижимости во владении. Он заботился о приданом для своих потомков. И после ремонта этот домик сразу же был вписан в завещание Шину. Он мог стать его полноправным владельцем в день своего совершеннолетия, достигнув 20-ти лет. Но разверзлись небеса, затем грянул гром, и на Землю упал астероид Апофис. Затем спустя шесть лет планета прекратила вращение вокруг своей оси. В 2035 году, в первую ночь, растянувшуюся на целых полгода, Шину как раз и стукнуло двадцать. И, несмотря на всю суровость условий, больной пневмонией отец сделал сыну подарок. Через год отца Шина не стало. Лихорадка и недомогание все же свалили его, как и многих других, большинство, так и не сумевшее подстроиться под рваный темп флейты мастера, исполняющего пьесу известного композитора постапокалиптической современности под названием: «Долгий рассвет после долгого заката».
Послышался стук в дверь.
– Оперативно! – неожиданно выдала Тори.
Никто не понял, что она имела в виду.
– Шин, открой, будь любезен! – попросила принцесса. – Наверняка это отец прислал за мной своих людей. Если что, скажи, что меня нет дома, – прошептала Тори. – Я пока не готова, – объяснила она ребятам.
За дверью действительно оказался слуга императора. Человек в нарядном бежевом кимоно поклонился хозяину дома. Шин сделал соответствующий жест в ответ.
– Приветствую тебя! – обратился человек императора. – Ходят слухи, что дочь нашего императора Хиро-сама[13 - – сама – суффикс, демонстрирующий максимально возможное уважение и почтение.] сейчас в городе. Позови ее, будь любезен!
– Она отлучилась! – торопливо проговорил парень, что вызвало подозрения у доверенного правителя.
Слуга императора уставился на парня. Но Шин был непоколебим. Тогда тот попытался заглянуть в дом, но хозяин вышел на улицу и захлопнул за собой дверь, чтобы больше не провоцировать посланника великого Хиро Бецу.
Ребята замерли в тишине, дожидаясь возвращения Шина. Через полупрозрачную занавеску дверного окна было видно лишь как два размазанных силуэта что-то сумбурно обсуждают и как один из них кланяется, затем уходит, садится в дорогой автомобиль и уезжает.
Шин спешно вернулся и замкнул дверь изнутри.
– Ну что там? – тут же набросилась на него Тори.
– Фу! У твоего отца все слуги такие мерзкие и дотошные? Не удивительно, почему ты сбежала! – возмутился Шин. – Да ничего… – наконец ответил он на вопрос, – попросил передать, что император ждет тебя к семи часам на ужин. И, как бы случайно, упомянул о том, чтоб ты оделась поприличнее.
Тори непроизвольно скривилась и подкатила глаза.
– Ура! Мы идем за платьицем! – радостно захлопала в ладоши славная Чоу.
– Как же мне надоели эти его правила! – разозлилась принцесса.
– Ну, перестань, Тори, мы ведь так давно не ходили по магазинам. Сделай это хотя бы ради меня. Ну, пожалуйста! – вытянула губки Чоу, а Ватрушка, нагло развалившийся на мягких ручках хозяйки, заманчиво протянул: «Мррр», будто поддерживающий ее и намекающий принцессе: «Ну, чего ты выпендриваешься?! Соглашайся уже, не томи!»
– Хорошо-хорошо! Только ради тебя, девочка моя, – не устояла перед милыми упрашиваниями своей подруги Тори. Вредному коту принцесса показала язык. – Большего ты не заслужил, лентяюга! – сказала она ему.
Кот даже всполошился, поднял голову вверх, будто понимая, что фраза адресована ему.
– Через час начинаем чайную церемонию, чтоб к этому времени были дома! – возмутился Шин.
Тори, Чоу и Зоя захихикали и убежали выбирать вечернее платье для принцессы.
Магазин находился неподалеку. Пока они топали по оживленным улицам, Чоу повернулась к Зое и объяснила, что место, куда они направляются, это магазин-мастерская известнейшей швеи женских кимоно во всем Токио по имени Асэми Ода. На удивление полячки помещение располагалось даже не на центральной улице. В ответ на что Чоу процитировала восточную мудрость нового времени: «Совершенно не важно, где пишется легенда, если позже она оказывается в библиотеке императора».
В помещении приятно пахло отпаренным хлопком, льном, шелком и вишневыми кисловатыми благовониями, разбавляющими стойкий сухой запах чистоты. Зоя начинала влюбляться в Восток. Эта земля была настоящим убежищем от той гнетущей реальности, которая царила на просторах Венца Фрачека. Ее это радовало и угнетало одновременно, ведь она знала, что где-то далеко, в ее родной Западной Пальмире, да и не только там, еще остались хорошие люди, которым выживание дается великим трудом. И речь идет не то что о магазине модной традиционной одежды, а о том, что оным жителям даже чистой воды иной раз не всегда удается достать. Но здесь, в империи, словно находясь под действием мощных афродизиаков, Зоя все чаще начинала терять связь с реальностью. Красота мест завораживала, а чувство защищенности отвлекало от правды и нагло выталкивало здравый рассудок из переполненного гнезда ощущений. Но это была утопия, самая настоящая утопия! Яркое пятно мягкого мха средь болот, оазис в пустыне, остров изобилия посреди океана… все! Но только не убежище. И уж точно не последнее. «Никто не выживет по исходу следующей ночи, даже искусственно созданный жителями Объединенного Востока Рай. В конце следующей ночи срок годности прекрасной империи истечет», – понимала в глубине души полячка.
Наконец они добрались до магазина Асэми Ода. Разнообразие кимоно производства талантливой мастерицы завораживало. Например, летняя воздушная юката, такая популярная в длительный дневной сезон новой эпохи заставляла девушек порхать от одного лишь нежного прикосновения к коже мягкой ткани. Повседневный прогулочный комон радовал своей практичностью благодаря сдержанной цветовой гамме и скромности линий изгибов. Однотонное спокойное иромудзи, предназначенное также для чайных церемоний, умиротворяло и не отвлекало от красоты окружающего мира, искусства и гармонии природы. Яркие кимоно вида фурисодэ привлекали толпы незамужних молодых девушек, желающих выделиться из толпы. А куротомесодэ и иротомесодэ, наоборот, совершенно были лишены пестроты и вульгарности, и акцент в этой одежде делался на семейный ценности благодаря изображенному на одежде гербу, который здесь называли «Камон».
Тем не менее, все эти виды женских нарядов казались полячке вполне типичными. Они не тронули ее девичье сердце. Да и Чоу, описывающая тот или иной вид кимоно, делала это без особого энтузиазма. Точно как это сделал бы любой гид, изо дня в день проводящий экскурсии для иностранцев. Но, как оказалось, у Чоу была своя миссия. Японка копила эмоции для действительно потрясающего наряда.
– Все, что видела ты до этого, – начала Чоу, – не беря в расчет отменное качество пошива одежды, на самом деле можно купить на каждом шагу, в каждом бутике или подземном переходе. Забудь и выкинь из головы! Именно сюда, к Асэми Ода, мы пришли лишь за одним кимоно! – воодушевленно произнесла она последнюю фразу, взяла полячку за руку и потащила за собой.
Раздвигая вешалки с кимоно, «Бабочка», что на японском означало имя «Чоу», и как иногда ее шутливо называли друзья, вместе с Зоей настырно пробиралась вглубь магазинчика, где находился настоящий шедевр мастерицы.
– Знакомься, это Аметистовый Хёмонги! – широко раскрыв глаза, сказала Чоу.
На лоснящееся на свету ярко-розовое шелковое хёмонги, со свисающими ниже кистей широкими рукавами, накинутое посреди комнаты на манекен, с потолка было направлено несколько софитов. Большие белые и бледно-розовые изящные лепестки цветущей сакуры, растущие на тонких ветвях дерева, украшали своей пышностью и слегка оттеняли броский ослепительный фон всего наряда. Контуры искусно выведенной картинки плавно переливались на этом ласковом мелодичном фоне. Ветви, украшенные молодыми цветками, будто бы спадали с плеч хозяйки и рассыпались у самых пят. В области поясницы фон плавно переходил из ярко-розового в нежно-кремовый цвет, и это создавало впечатление, будто с небес сыплется дождь из лепестков сакуры. Левый рукав был полностью розовым. Он являлся частью картины с изображением ветвей. А правый указывал на плавно переходящий из одного оттенка в другой ненавязчивый фон. Для талии также был специально соткан широкий аккуратный парчовый белый пояс мару-оби[14 - Мару-оби – старинный жёсткий парчовый пояс. Носится с особенно торжественными кимоно.] с искусным узором из золотой нити.
Полячка, наконец, ощутила эстетический восторг. Это было настоящее произведение искусства. Даже воинственная Тори потеряла дар речи от этой игры изящества, традиций, оттенков и фантазии. Цена за комплект из хёмонги, мару-оби и еще нескольких аксессуаров превышала тридцать золотых лучей. Хороший автомобиль в Токио можно было купить дешевле, чем этот наряд. Но он того стоил, поскольку такой хёмонги был единственным в своем роде. Истинный ценитель кимоно отдал бы за него даже легендарный платиновый орион с вкраплениями самоцветов. Но ориона почти ни у кого не было, а у кого был, не стал бы тратить его на барахло. Просто не тот тип людей. Просто с другими ценностями, целями и предпочтениями.
Даже у дочери императора не было с собой тридцати лучей. Тори Бецу никогда не брала денег у своего отца. А во время службы на Козырьке она заработала столько, что ей едва бы хватило на пару типичных повседневных кимоно.
Жадно глотая слюну, принцесса поглядела на Аметистовый Хёмонги и, развернувшись, собиралась было уйти, чтобы подобрать что-то скромнее, как вдруг позади себя услышала знакомый хрипловатый женский голос:
– Этот наряд я шила специально для тебя, моя прекрасная принцесса, – сказала маленькая пожилая женщина, зажимая в поколотых швейными иглами пальцах дымящуюся сигарету, вставленную в мундштук из темного дерева. – Ты меня вдохновила на создание этого Аметистового великолепия.
– Асэми Ода… – улыбнулась Тори Бецу. Она подбежала к низенькой мастерице и, склонившись, крепко обняла женщину.
– Где же носила тебя судьба, Тори-тян[15 - – тян – примерный аналог уменьшительно-ласкательных суффиксов в русском языке. Указывает на близость и неофициальность отношений.]? – ласково приложив свою, пропахшую папиросой, ладошку к лицу принцессы, поинтересовалась знаменитая Ода.
Зое показалось, что женщина выглядит максимум лет на 65, но никак не на 83-и, сколько было той на самом деле.
– Судьба всегда была строга ко мне, Асэми-сэмпай[16 - – сэмпай – суффикс, используемый при обращении младшего к старшему.]. Но сейчас мне кажется, что я уже надоела ей со своим упрямством и она окончательно решила меня погубить.
– Что ты такое говоришь, моя принцесса! Судьба не наказывает за упрямство, она наказывает за глупость и гордыню. Ты запуталась, дитя мое. Чем я могу тебе помочь?
– Мы хотели бы купить вот эти три иромудзи. Шин пригласил нас на чайную церемонию, – скромно улыбнулась Тори и полезла в кошелек за монетами.
– А еще ей не в чем идти на ужин к отцу… – как бы случайно вставила фразу Чоу.
– Чоу! – возмутилась принцесса. Ей вовсе не хотелось давить на жалость Асэми Ода.
Пожилая женщина нахмурилась.
– Ах, вот в чем оно дело… – странно произнесла Ода, а затем добавила. – Судьба наказывает за глупость и гордыню, не забывай! – напомнила мастерица и принялась снимать Аметистовый Хёмонги с манекена.
– Не стоит, Асэми-сэмпай! Я все равно не смогу за него расплатиться, – еще сильнее смутилась Тори.
– А разве я прошу у тебя денег? Это мой тебе подарок, Тори-тян. Я ведь сказала, что сшила его для тебя. И если бы ты не исчезла в ту ночь, то уже давно бы примерила этот наряд на себя. Да и выставила на продажу его я только от того, что тебя не было рядом. И сейчас ты здесь. Судьба все-таки свела вас с Аметистовым Хёмонги.
Тори не смогла от стыда даже взглянуть мастерице в глаза.
– Все равно это слишком щедрый подарок! Ты можешь выручить за него целое состояние. Ты ведь так старалась! Нет, прости, Асэми-сэмпай, я не приму его! – сказала она.
– Поди сюда, дитя, мне нужно сделать замер.
– Иди уже, не вредничай! – подбадривала ее Бабочка.
Зоя старалась не влезать в их беседу.
Хоть Тори и упиралась, но, в конце концов, все же вошла в примерочную.
Спустя некоторое время Тори и Асэми вернулись в зал.
– Я же говорила, что этот хёмонги шился на тебя, Тори-тян. Ни одной лишней складки, никаких дополнительных швов, ничего! Ты настоящая принцесса, настоящий эталон красоты и изящества, не стоит об этом забывать, дитя! – мудро изрекла мастерица и, когда девушки вдоволь налюбовались великолепным нарядом, принялась упаковывать свое произведение искусства в бумажную коробочку, обтянутую белоснежным хлопком. – Держи, радость моя! – закончив, сказала она.
Тори с благодарностью приняла этот более чем щедрый подарок и вновь со всей нежностью обняла добродушную пожилую женщину. Также девушки взяли три иромудзи разных цветов для чайной церемонии, которую тем временем старательно подготавливал для них Шин в компании Ганса. И за все наряды девушки заплатили лишь символичных сто двадцать серебряных лун, большую часть из которых пришлось выложить Чоу.
Они распрощались с самой талантливой швеей всего Токио – Асэми Ода – и отправились домой. Впереди их ждала душевная японская чайная церемония.
4
Пока девушки примеряли на втором этаже приобретенные иромудзи, парни, облачившись в бирюзовые кимоно и такого же цвета хакама[17 - Хакама – традиционные японские длинные широкие штаны в складку, похожие на юбку или шаровары, первоначально носимые мужчинами.], подготавливали гостиную для знатного традиционного чаепития. Шин не смел тревожить своего гостя. Это было против правил. Нечестиво. Низко. Но Ганс сам настоял на том, что желает помочь хозяину дома. Они вынесли лишний столик на улицу, постелили на его месте плотный льняной желтый ковер в редкую зеленую полоску и расставили в определенной последовательности необходимую церемониальную утварь.
Обычно чайная церемония начиналась со входа во двор, где гостя встречает хозяин и, любуясь пейзажами его ландшафтного дизайна, максимально приближенного к дикой природе, провожает к колодцу, наполненному чистой водой, с бамбуковым ковшиком сверху, чтобы он смог вымыть там руки, лицо и прополоскать рот. Но поскольку в данном случае действо происходило непосредственно в доме, глиняную чашу вместо колодца с ковшиком и сливным тазиком парни установили у лестницы, куда должны будут спуститься девушки. Перила лестницы были густо обвиты искусственными плетущимися растениями. Домашние растения не выжили после столь резкой и кардинальной смены циклов дня и ночи. Но для Шина важнее всего было создать антураж, иллюзию дикого сада. Весь интерьер был исполнен таким образом, чтобы человек внутри дома чувствовал себя спокойным и умиротворенным, открылся окружающему миру, наслаждаясь компанией хозяина и остальных гостей.
В самом конце подготовки Шин вынул из деревянной коробочки некий свиток из рисовой бумаги с жуткой картиной и положил в специальную нишу в стене, также плотно заставленную цветами и курильницей. На картине была изображена площадь с людьми, вокруг которых снуют брюхастые страшные крупные человекоподобные создания. Отвратительные и гадкие. В некоторых местах валялись обглоданные человеческие скелеты. Знатное любопытство Ганса не выдержало. На его вопрос: «Что за чудики изображены на этой картине?» – хозяин ничего не ответил. Шин мог бы сказать правду, но промолчал лишь потому, что хотел немного подразнить парня, не устраивая из культурного мероприятия балаган.
Наконец-то девушки нарядились, сделали себе макияж и спустились вниз.
Сердце Ланге замерло, его бросило в жар, щеки воспылали от страсти и радости, когда он увидел медленно спускающуюся по ступенькам улыбающуюся довольную Зою, плотно окутанную небесно-голубым иромудзи. Формы ее сложно было скрыть, тем более под халатом, создатели которого, согласно истории, ценят в женщине ровность и плоскость. К слову, остальные девушки тоже были обладательницами весьма выдающихся первичных женских половых признаков, с виду привлекательны и экзотичны в изумрудном и синем кимоно, но душа парня тянулась именно к полячке.
