Олеся еще валялась в постели, когда он зашел в комнату и, чмокнув ее в щеку, спросил:
– Какие планы на день?
– У меня брови в шесть. Забери меня с Пражской к восьми.
Богдан бросил на нее тяжелый взгляд.
– Что? – не поняла девушка. – Тебе трудно забрать любимую жену?
– Мне совсем не по дороге, – попытался оправдаться Богдан.
– То есть любимая жена должна добираться на метро? Или с каким-то чукчей в такси? – она удивленно на него посмотрела.
– Хорошо, – махнул он рукой.
– Вот и славно. Давай я тебя за это поцелую? – она притянула мужа за лацкан пиджака к себе и чмокнула в щеку. – До вечера.
И зачем ей только приспичило ехать на Пражскую в салон красоты. Это Мирослава виновата! Это она вбила Олесе в голову, что ей срочно нужны новые брови. И только ее бровист делает такие, какие и модно, и красиво. Да, это она, любимая подруга, убедила Олесю и записала на единственное возможное время. А ведь если бы не эти чертовые брови, Богдану не нужно было приезжать за ней и они бы не возвращались по МКАДу домой.
Нет, все-таки Богдан был замечательным мужем: готовил еду, баловал Олесю, любил… Это было ключевое слово – он ее любил. Сильней, чем родители. Сильней всех на свете!
Олеся заскулила. Нет, надо прекращать думать об этом, а не то она сойдет с ума.
С такими мыслями девушка заснула, а проснулась опять засветло. Крутилась, вертелась, представляла, как она будет одна стоять у гроба, и слезы снова наворачивались на глаза.
Ровно в шесть она не выдержала и набрала телефон Андрея:
– Прости, – тихо заскулила она в трубку.
Андрей молчал.
– Я обзвонила всех друзей Богдана, но почти никто не придет. Ты же знаешь, у него родителей нет, родственники только в Якутии, они оттуда не прилетят… Никого почти не будет. И это ужасно. Как представлю себе, что у гроба буду стоять только я, и мне страшно становится.
Андрей ничего не отвечал и тогда Олеся попросила:
– Ты бы не смог приехать?
– Куда? – не понял Андрей.
– На кладбище! – выкрикнула Олеся.
Ну как можно быть таким чопорным и не понимать, о чем она говорит? Но у Андрея наверняка такое не укладывалось в голове, потому что он тоже крикнул:
– Олеся, ты в своем уме? Ну ладно, организовать. Но как ты себе представляешь, когда любовник жены усопшего вместе с ней стоит надо гробом и говорит: да будет тебе земля пухом и гроб кроватью?
– Хорошо, посидишь в машине. Просто мне очень страшно. Ты же знаешь, как я боюсь покойников. Я даже Беллу похоронить не могла, у меня начинались истерики.
– Ладно, я приеду за тобой к одиннадцати, – ответил он и отключился.
Быстро накинув на себя черные брюки, она не смогла найти в своем гардеробе черную футболку, поэтому надела темно-синюю. Все равно там никого не будет и осудить ее не смогут.
Андрей заехал с водителем ровно к одиннадцати, и они направились на Хованское кладбище.
– Я подожду тебя в машине, – он посмотрел на часы: – Гроб через пять минут привезут к храму, там твоего Богдана отпоют и далее похоронят. Если даже никто не придет, не переживай.
– Да нет, все ок, – Олеся указала рукой на людей, которые стояли рядом с церковью, – три его коллеги, два одноклассника и даже его первая любовь, вон та, в черной длинной юбке. Я пойду.
Она вышла из автомобиля и направилась к храму.
Все, кто пришли проводить Богдана в последний путь, коротко кивнули, и только его коллега Олег подошел и обнял Олесю. Девушка сразу расплакалась, он приобнял ее, и они отошли, уступая дорогу катафалку.
Это были вторые похороны, на которых присутствовала Олеся. Лет десять назад умерла ее бабушка и мама заставила надеть черное платье и черный платок, чем разозлила Олесю. Девочка ненавидела черный, и в ее гардеробе даже сейчас почти не было этого цвета, а только яркие, лучше сказать, кричащие оттенки.
Прощаться с Богданом было тяжело. Олеся даже не думала, что будет так сложно. Гроб оказался открытым, хотя видно было только лицо, и лежал Богдан как живой, даже не верилось, что она его больше не увидит. И это было страшно. Чего-чего, но такой участи она ему не желала. Любить не любила, долгосрочное будущее с ним не планировала, но и смерти никогда бы не пожелала.
Когда учредитель похорон попросил всех пройти к гробу и попрощаться, Олеся оказалась последней. Она вцепилась в бархатную ткань гроба и не смогла оторваться, пальцы как будто судорогой связало. Олег заметил это, подошел, отцепил ее пальцы и отвел от гроба. Она рыдала как сумасшедшая и, пройдя пару метров, упала на колени на землю, закрыв ладонями глаза. Понимание того, что она больше никогда не увидит мужа, убивало ее.
Олег подхватил девушку, поставил на ноги и повел к дороге.
Чуть успокоившись, она посмотрела на парня и спросила:
– Как я буду жить без него?
Олег пожал плечами.
– Ты на машине? – спросила Олеся.
Он кивнул.
– Подвези меня, пожалуйста. Я заказала столовую, помянем его.
Олег удивился:
– Мне казалось, ты приехала на машине…
– Это водитель… моей подруги. Не хочу к нему сейчас возвращаться. Подвезешь?
Олег нахмурился:
– Мне вообще-то в офис надо, – но посмотрев еще раз на ее заплаканное лицо, согласился, – подвезу.
В столовую, кроме Олеси и Олега, никто не поехал, остальные несколько человек, которые пришли проводить Богдана в последний путь, отказались, ссылаясь на срочные дела и работу.
Олег с Олесей тоже долго не задержались. Девушка выпила сто грамм водки за упокой мужа, закусила пирогом с капустой, Олег только осушил стакан минералки. На выходе официант предложил забрать всю еду с собой, но Олеся махнула рукой:
– Накормите нищих.
В машине ехали молча. Олег подвез девушку до подъезда.
– Спасибо, – поблагодарила она его, он холодно кивнул и умчался в свою жизнь.
Только поднявшись к себе в квартиру, Олеся вспомнила, что не позвонила Андрею и не сообщила ему, чтобы он ее не ждал.
Чертыхнувшись, она взяла телефон в руки, но побоялась звонить и набрала сообщение: «Прости, я уехала без тебя. Разбита. Спасибо за организацию. Наберу, когда приду в себя» и отключила телефон.
Месть сладка, но не слишком питательна
За окном была ночь, но Богдану не спалось. Он не был верующим, но, когда Валентина ушла домой, громко выдохнул «Слава Богу».
Нет, с одной стороны его радовало, что жена этого господина, в чье тело он попал, его любит, заботится о нем и хотела провести возле его кровати ночь, но, с другой стороны, она его раздражала. Девушка, которая являлась дочкой Геннадия, Богдану понравилась. Он даже позавидовал, ему и самому хотелось бы иметь такую искреннюю и добрую девочку.
А еще ему очень хотелось попасть на собственные похороны, но Богдан понимал, что это маловероятно.
Из головы не выходила фраза Олеси про «жуткое месиво». У кого бы разузнать про аварию и сколько человек пострадало?
Он хорошо помнил ту минуту, когда жена сообщила ему, что беременна, но потом зачем-то сказала, что ребенок не от него…
Пошутила! Конечно, она пошутила! Чтобы разозлить его, чтобы вывести на эмоции! И ей это удалось! Он вспомнил, как утопил педаль газа в пол и машина рванула вперед.
Богдан тяжело выдохнул. Чувствовал он себя прескверно. На душе было тяжело, да и голова раскалывалась. Когда Валентина ушла, он попробовал встать, но ему удалось только спустить ноги с кровати.
«Наверное, к такому тучному огромному телу надо привыкать», – подумал Богдан, да и голова кружилась.
Он попробовал проанализировать ситуацию, в которую попал, и посчитать плюсы и минусы. Для этого прочитал биографию Горячева Геннадия Вячеславовича. С телефона читалось тяжело, зрение подводило, приходилось увеличивать шрифт, но главное Богдан понял.
Плюсов было много: он богат. Он очень богат. Он очень-очень богат. Почему-то о другом уже не думалось. Для парня из детского дома деньги были одним из важнейших факторов для счастливой жизни. Вторым пунктом шла любовь, которую он так, к сожалению, и не получил. Ну хоть сам испытал, и за это спасибо.
Геннадий Вячеславович Горячев входил в двадцатку самых богатых людей России. Сначала Богдан не поверил этой информации. И хоть палата, в которой он находился, и медперсонал, который ходил по струнке, были на высоте, но сама больница была не частной и далеко не самой лучшей в Москве. Но потом он нашел статью о том, как Геннадий Вячеславович заработал свои миллиарды. Оказалось, что у Горячева были и есть два друга детства, которые всегда были ему преданы. Им он и помог подняться, когда сам достиг достаточных высот. Первым был доктор, который и заведовал в этой больнице, – Евгений Владиславович Плетнев. Второй друг – Богдан попытался внимательно рассмотреть фотографию, чтобы при встрече узнать, – Григорий Васильевич Шмых. Ему Горячев купил мебельную фабрику «Три кита».
Читая статьи о Геннадии Вячеславовиче, Богдан почему-то переполнялся гордостью за этого человека. Этот сильный мужчина начал свой бизнес в лихие девяностые с продажи кроссовок и панамок, но очень быстро попал в металлургию. Вместе с соратниками они продавали уголь, его отдавали на переработку, кокс поставляли металлургам, оплату принимали сталью и ее грузили на экспорт. Разница внутренних и внешних цен, а также бешеная инфляция давали маржу в сотни процентов, и оборот переваливал за сто миллионов в год. По тем временам это были фантастические деньги. Через пару лет Горячев присмотрел себе небольшой заводик, куда поставлял сырье, познакомился с коммерческим директором, организовал быструю скупку бумаг у работников предприятия и стал хозяином уже нового завода «Проммет». С годами его хватка никуда не делась – он скупал акции различных предприятий и на сегодняшний день являлся акционером крупных пакетов как минимум двадцати металлургических заводов.
Правда, уже ближе к утру Богдан нашел статью, где описывалось, каким образом Горячев стал хозяином «Проммет» и эта история говорила о том, что этот человек был не только умен, но и коварен.
В статье утверждали, что металлургический завод перешел к нему методом рейдерского захвата, и приводили доказательства.
В своих немногочисленных интервью, которые Богдан нашел на ютубе, Геннадий Вячеславович говорил, что времена были такие, что им приходилось действовать не так, как бы хотелось.
Что ж. В любом случае, Богдан не имел права его осуждать, да и подсознательно он искал гармонию с тем телом, в которое попал.
Так же он понимал, что ему предстоит большая работа. Нужно не вызвать подозрений и вести себя так, как вел Горячев, нужно поскорей разобраться со счетами, понять, где он хранил деньги, акции, активы и обязательно надо что-то решить с Валентиной.
Интересно, какие у них были отношения? Скорей всего, она самый первый человек, который может заподозрить что-то не то в поведении Богдана.
Да, и еще его дочь. Даша. Тут вроде все замечательно, но нельзя расслабляться. Похоже, у отца и дочери была очень тонкая и нежная связь. Нужно не переборщить, но и ласки девочке дать столько, сколько она привыкла получать.
Заснул Богдан засветло, но его почти сразу разбудил старый друг Горячева – Женя.
– Ну ты как? – спросил он, как вошел в палату.
– Живы будем – не помрем, – ответил Богдан.
– Напугал ты нас всех. Особенно Валюшу. Может, хоть сейчас ты образумишься, а?
– А что не так? – не понял Богдан.
– Что не так? – перекривил его врач. – Тебе сколько лет, а?
Вот тут был полный промах Богдана. Он сразу начал знакомиться с биографией Горячева, но дату рождения не запомнил. Интересно, сколько Геннадию Вячеславовичу? Если в начале девяностых, когда начиналась его трудовая деятельность, ему примерно было тридцать, то сейчас ему шестьдесят? Правда, зеркало говорило, что намного больше. Цифры называть не хотелось, и Богдан промычал:
– Много.
– Вот именно! Может, бросишь ты эту гадину, а? Она же все соки из тебя выпивает! Ты за год постарел на лет десять, не меньше.
Гадину? Богдан очень надеялся, что друг Горячева говорит не про Валентину, и очень скоро он в этом убедился.
– Что ты в ней нашел, ну скажи мне как мужчине? Ей же лет меньше, чем твоей Дашке, да и фигуры никакой – кожа и кости. И губы эти надутые, тьфу! Гена, ну я тебя не как врач прошу, а как лучший друг. Я лично тебе стент поставил. Я лично тебя с того света вытащил. Ну ради меня, ну пожалуйста!
Богдан не мог смолчать и выпалил:
– Да с чего ты взял, что это все…
Евгений Владиславович его перебил:
– Ты совсем ничего не помнишь?
Богдан нахмурился:
– Если честно, то последние дни как-то стерлись из памяти.
Доктор кивнул:
– Такое бывает. Как бил меня, тоже не помнишь?
– Я? Бил?
Евгений Владиславович присел на стул:
– После разряда дефибриллятора ты вскочил, раскидал аппаратуру, распихал в сторону весь медперсонал, кричал, угрожал, в общем, вел себя как медведь в посудной лавке.
– Понятно, – вздохнул Богдан и добавил, – прости.
