– Кто из вас такое про меня понарассказывал? Признавайтесь!
Кутузов, хохотавший громче всех, заговорил, прерываясь:
– Откуда нам знать?.. Время этой шутки пока не пришло… Ты здесь по девкам ещё не шастал… а ужо пишешь о размножении…
Глеб продолжил:
– Вопрос к тебе Андрей Кириллович… Литературоведы твоей и последующей эпохи приписывают тебе анонимную публикацию «Известие о некоторых русских писателях», написанную на немецком языке и напечатанную в лейпцигском журнале «Новая библиотека изящных наук и свободных искусств» в 1768 году…
Радищев вдруг взволнованно заговорил:
– Так вот оно что… Удивительно! Я вчера с этой статьёй ознакомился. Чудно ты, Андрей, про Ломоносова пишешь. Вроде бы факты на лицо, но они все в дифирамбовые ореолы облачены, да и только: «Ломоносов – звезда первой величины. Ломоносов – создатель великолепной русской грамматики. В его одах следы прекрасного духа…» А где слова по сути?
Рубановский вскочил:
– Не надо меня обвинять! Если ты веришь этому монаху… Так, он сказал только что – автор статьи там не значится. Не так ли? И я могу сейчас всем заявить, что этот опус я не писал! Негоже вменять мне в ложное достоинство то, чего я не делал. Надумал, ты, Радищев, тут мне судилище устраивать!..
Ушаков поспешил разрядить обстановку:
– «Господин титулярный советник!» Хорошая карьера… Андрей! Не кипятись ты! Ну не писал, так не писал. Пусть потомки разбираются. Авось автора найдут…
Видно было, что сложившаяся за столом ситуация, была Ушакову не по душе:
– Я думаю, никто из присутствующих обременять себя будущим больше не желает. Будущее для нас пока не существует. Прошлое ушло в небытие. Настоящее не устойчиво и преходяще…
Не глядя на Глеба, Ушаков продолжил:
– Расскажи-ка нам, достопочтенный монах, о будущем вон того субъекта за соседним столом, которого, как нам поведали, зовут Гёте. Ты ранее начал нам вещать о том, что это будущий известный немецкий поэт. Так, продолжай! Нам легче слушать правду о других, чем о себе.
Радищев тихо обратился к Ушакову:
– Фёдор Васильевич! А не пригласить ли этого Гёте к нашему столу? Пусть о себе послушает.
Ушаков задумался:
– Пригласить-то можно. Сейчас переговорю с Беришем… Только как наши кульбиты на этих дружков подействуют. К тому же они нам не ровня – пьяны до нельзя. Но попробовать можно…
Ушаков встал и направился к столу Бериша и Гёте.
Глеб посмотрел на притихших студентов. Все с нескрываемым любопытством и подозрительностью смотрели на него.
Глеб обратился к Радищеву:
– Александр! В вашей компании так принято, не спрашивать гостей об их согласии? А вот так сразу, как само собой разумеющееся, использовать их в угоду своих желаний? Я своего согласия на беседу с Гёте не давал, хотя это для меня трудностей не представляет.
Радищев хотел что-то ответить, но его опередил Рубановский:
– Я тебе, Григорий, первый поверил… И даже с твоей помощью в своё ближайшее и далёкое будущее заглянул… А не поведал бы ты нам, Григорий, о себе и о своём времени, и о твоём чудесном перемещении в сегодняшнее прошлое? Я удивляюсь, почему об этом тебя никто не спрашивает… Понимаю, что про свою судьбу узнать боятся… Вдруг там скорая, безвременная смерть… или горе какое-нибудь. Заинтересовались будущим поэтом Германии… Зачем? Мне, к примеру, от этого ни холодно, ни жарко…
Вернулся Ушаков:
– Ваш Гёте не желает, чтобы все мы о его будущем узнали, а потом судачили. Сказал, что время и место не подходящее. Оба не в настроении – граф, у которого Бериш гувернёром служил, выгнал его, потому что Бериш отпрыску евоному оплеуху отвесил. Друзья горе заливают… Что это вы тут нахохлились? Сидите как голуби обдриставшиеся…
Радищев доложился:
– Упросили мы, Фёдор Васильевич, гостя непрошенного, о себе рассказать, да о времени, из которого он к нам свалился.
– Дельная затея!
Глеб встал:
– Всё что я расскажу, покажется вам странным. Для понимания нужна аналогия, которую мне будет очень трудно подобрать. Нас разделяют более трёх веков. Я выброшен в прошлое по воле обстоятельств из 2030 года. Сначала пройдусь большими скачками по главным историческим событиям. Прошу не судить меня строго за суждения и оценку истории. Я придерживаюсь хронологии, которую запечатлели историки разных эпох.
В русско-турецкой войне Россия одержит убедительную победу. Крым станет российским. Екатерина вторая будет интенсивно населять Крым русскими и в этом преуспеет.
Кто-то из сидевших за столом крикнул «Ура!»
Сразу же после этого в России произойдёт крестьянское восстание под предводительством Емельяна Пугачёва…
Радищев уточнил:
– Нас ждёт крестьянский бунт?
Глеб повернулся к Радищеву:
– Нет! Это не локальный бунт. Это повсеместная крестьянская революция против крепостнического засилия. Революция, грандиозная по размаху и кровавым событиям – массовым убийствам крепостников, лиц дворянского сословия. Александр, отец твой вынужден будет скрываться в лесах близ Аблязова, чтобы избежать пугачёвской виселицы. Но ваши крестьяне уважали твоего отца за справедливость и не сдали его повстанцам.
Глеб увидел какое удручающее впечатление произвели его слова на Радищева.
– Пугачёвское восстание будет жестоко подавлено регулярной царской армией. Самого Пугачёва казнят в Москве – обезглавят, четвертуют.
Социальные преобразования начнутся после царствования Павла, сына Екатерины. Их возглавит Александр Первый (сын Павла и внук Екатерины). Как отмечают историки, «Александр – властитель лукавый, шагнул к трону через труп отца». Однако общественное переустройство продлится недолго. Реформаторов напугает первая французская революция 1789—1794 г.г., результатом которой станет ликвидация дворянства как особого высшего сословия, подчинение духовенства государству, выработкой мертворождённой конституции, казнью короля Людовика XVI. Далее идёт череда переворотов, массовые казни. Революция захлебнулась в собственной крови.
Все молча слушали. Каждый думал о чём-то своём.
– Затем начнётся война с Францией, против вторжения Наполеона в Россию. Русский народ объединится против общего врага. В российскую историю эта война войдёт как отечественная война 1812 года. Она закончится полной победой русских и коалиционных войск над Наполеоном. Уместно заметить, здесь в Лейпциге будет воздвигнут грандиозный памятник «Битвы народов» (V?lkerschlachtdenkmal). На этом ваша эпоха закончится. Хотя не все из вас доживут до этого события.
Ушаков вдруг стукнул кулаком по столу:
– Хватит! Нам достаточно нашей истории.
Глеб ответил резко:
– Хватит, так хватит! Не я заказывал обедню! Вы меня попросили!
Радищев возбуждённо заговорил:
– Вся эта кровь от неравенства человеческого! Бунты в России от чего идут? У нас крестьян как скот продают, отрывают от семей – жён от мужей, детей от родителей, «враздробь с приплодом» так это называется.
Ушаков осуждающе посмотрел на Радищева:
– Друг мой, Александр, а ты согласишься иметь равные права с крестьянами, осуждёнными жить в труде? На равных правах вместе с ними пахать землю станешь? – Нет равенства в природе человека – не будет его и в гражданской жизни! Каждый борется за свои права… Я, вот, только против казней.
И тут Глеб услышал уже знаковые ему суждения, которые Ушаков в прошлый раз озвучил перед своей кончиной:
– Смертная казнь в обществе не токмо не нужна, но и бесполезна. Люди по своей природе не злы, не добры… Человеческий характер от физических и гражданских условий зависит, в которых они воспитываются… Необходимо разум людей ко благу нагибать… А, прежде чем наказывать, должно до того, причины, порождающие зло уничтожить…
– Фёдор Васильевич! Дай сказать. Молчал я, слушал. Накипело…
Трион зашептал внутри Глеба: «Посмотри на говорящего подольше, чтобы я его опознал… Кажется, это Челищев Пётр. Прославился через своё „Путешествие по Северу России в 1791 г.“ … Только это „путешествие“ не художественно-политическое, как у Радищева, а этнографическое. Он пол России объездит, узнает проблему изнутри…»
Глеб видел – Ушаков был недоволен, что его перебили. Он хлебнул пива из кружки:
– Говори Челищев, говори. Я никому рот не затыкаю…
– Я о нас, о русских, слово сказать хочу. Когда мы от пресмыкательства отойдём? Ничего своего нет! Мы тупо всё народное презираем. А равенства хотим. Рабски чужеземный внешний лоск и иностранное гражданское устройство заимствуем. Тут сказывали, к чему оно ведёт. К братоубийству ведёт! А мы берём в пример себе. У нас и культуры-то своей нет. Царь-батюшка, Пётр Великий с бородами всю культуру русскую напрочь выстриг. Всех нас по-французски, да по-немецки писать и балакать научили. Вон, Рубановский Алексей… Вольтера и того с французского на немецкий, а не на русский переводит. В Россию вернёмся, на каком языке с народом разговаривать будем? Да многим из нас русскому языку заново учиться придётся. Немецкие учителя нас скоро русскому языку обучать будут…
Кутузов скривил мину и как бы про себя заговорил:
– Крамольные речи мы тут ведём. Дай Бог, что среди нас доносчиков не окажется. Бокум нас за это опять под арест посадит. Послушай, гость из будущего, – он взглянул, улыбаясь, на Глеба. – Ты на нас обиду не бери, что мы тебя всё время прерываем. И до конца не дослушали… Главное, что я из сказанного тобою усвоил – это похожесть и повторение истории. Вся история – это война за собственность между людьми и между государствами. Каждый норовит отхватить себе кусок побольше и пожирнее. А чтобы страсть к обогащению и кровожадность в глаза не бросались, мы наши деяния в правильные словесные одёжи облекаем – моральные, этические и философские. Таким способом для самоуспокоения оправдываемся. Во всех воззрениях на общественное устройство культ рационализма господствует. Я против того, чтобы общество под флагом голого разума создавалось! При строительстве гражданского общества сообразно руководствоваться не разумом, а сердцем. И верой в Бога, его помыслами и заповедями! Без всякого церковного принуждения. Нужно такое общество построить, в котором ни наёмников, ни рабов не будет. Бюрократическое, полицейское государство должно исчезнуть! Навсегда! Истинная вольность состоит в добровольном повиновении законам Божества. Создатель не ошибается! Святые законы – это гарантия прав человека и гражданина.
Ушаков с сомнением на лице:
– Не верится мне, Григорий, что люди святые законы без принуждения соблюдать будут. Начитался ты идиллий Геллерта! Не преодолеть человеку конфликт бедности и богатства…
За столом разгорелась жаркая дискуссия. Каждый из присутствующих желал высказать своё собственное мнение по данной проблеме. На Глеба никто не обращал внимания, как будто его тут не было.
Глеб почувствовал недовольство Триона:
– Похоже мы с тобой, Глебушка, лишние на этом умственном пиршестве. Я-то, грешным делом, подумал, что они заинтересуются нашим будущим и от вопросов отбоя не будет. Не понятен мне этот феномен. Приземлённые ребята. Далёкое будущее их не интересует. Как справедливо запоэтизировал это поколение Михаил Юрьевич Лермонтов: «Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее – иль пусто, иль темно. Меж тем, под бременем познанья и сомненья, в бездействии состарится оно». Вставай Глебушка! Уходим, молча, по-английски. Сначала в отхожее место. Переваренное пиво просится на волю. Какая тут у них антигигиена!
Глеб, незамеченный никем, вышел из-за стола, подошёл к официанту, расплатился и покинул погребок.
«Огненный шар»
Глеб брёл по тёмному переулку в направлении постоялого двора. Шел дождь. Студенческий мундир, подаренный ему Фёдором Ушаковым, изрядно промок. Башмаки хлюпали. К горлу подкатывала пивная отрыжка. В животе урчало. Хотелось есть.
Вдруг на пути его как из-под земли вырос чёрный силуэт. Перед ним стоял огромный детина. Глеб остановился и вдруг почувствовал тупую боль в голове. Падая, понял, что его ударили чем-то тяжёлым сзади… и провалился в темноту.
Когда Глеб очнулся, первое что он заметил – он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Потом услышал внутри себя голос Триона: «Здорово мы с тобой влипли, Глебушка. Утратили бдительность. Как я не подумал… Тащиться в серое время суток, по безлюдным переулкам… Вот оно пагубное воздействие немецкого пива на искусственный биомозг…».
Глеб вдруг почувствовал, как руки его зашевелились независимо от его воли и начали шарить по карманам. Трион сначала радостно воскликнул:
«Я могу управлять нашим телом! Счастье можно испытать только на фоне беды! Ты, Глебушка, отдохни пока. Поживи на втором плане, в роли внутреннего наблюдателя, как я раньше. А я поуправляю телом. Душа у нас, кажется, одна на двоих. Правильнее было бы сказать – душа одна, но она двоится! Можешь делиться своими впечатлениями по поводу случившегося и предстоящих наших действий. Но поучать меня не пытайся, это излишне. Зря я тебе передоверился. Надо было „идти другим путём“. Фу-ты, классика полезла!».
Трион запустил руку во внутренний карман и замолчал. Потом заговорил грустным тоном: «Что и требовалось доказать… Уличные немецкие бандиты лишили русского квазистудента и странствующего псевдомонаха Василия последней надежды! Экспроприировали кошелёк со всеми внутренними накоплениями раба Божьего Ушакова! Для начала надо выбраться на большую дорогу в буквальном смысле. Выходить на большую дорогу в переносном смысле, надеюсь, не придётся».
Трион направился в дом «Гроссе Фойеркугель» на улице Ноймаркт, где проживал Гёте:
«Будем брать будущего немецкого гения на живца!».
Когда подошли к гостинице, Трион воскликнул с восхищением:
«Да это же дворец! Хорошо иметь богатых родителей! А русские студенты в трущобах ютятся. Кстати, во всех энциклопедиях название этой гостиницы переводится на русский язык как „Огненный шар“. Переводчики немецкое слово Kugel перевели как „шар“. На самом деле это „пуля“. „Зажигательная, или огненная пуля“ (Feuerkugel) была выпущена шведами по этому зданию во время Тридцатилетней войны. К счастью, большого ущерба не было, пожара не случилось. Вот и назвали эту гостиницу в честь этого события. А вот британцы в 1943 году изрядно потрудились и разбомбили это здание до основания».
Глеб высказал своё мнение:
«Шведская зажигательная пуля была круглая, т.е. имела форму шара. Потому и назвали «шаром».
Трион вспылил:
«Не оправдывай переводческие ошибки! У настоящих русских это название вызывает неправильную ассоциацию. Они думают, что гостиница имеет круглый купол и вся светится, как солнце! Для русского сознания „огненный шар“ – это яркое солнце».
Ждать пришлось недолго. Расставшись со своим другом Беришем, Гёте поспешил к себе в комнату и на лестнице столкнулся с Трионом:
– Кто здесь?
– Вольфганг, мне нужна твоя помощь! Я тот самый русский студент, про которого в погребке говорили тебе мои друзья. Я ушёл пораньше… По дороге на меня напали и ограбили…
– Ограбили? Разве может такое произойти в просвещённой Германии? Да, мне твои соотечественники о каком-то предсказателе рассказывали. Я так понял, что это шутка… Ну, что ж заходи… Сейчас что-нибудь придумаем.
Гёте впустил Триона в квартиру, зажёг свечи, спросил:
– А, что конкретно с тобой произошло? Я заметил, ты прекрасно говоришь на немецком, без акцента. Не похож на иностранца.
– Меня сзади по голове ударили. Я потерял сознание. Когда пришёл в себя, обнаружил, что у меня кошелёк вытащили…
– А почему ты со своими земляками не остался, а ушёл? И почему именно ко мне пришёл после того, как тебя ограбили?
– Я вообще-то в университете не учусь. Только недавно приехал. У наших ночевать, стеснять их… Там строго. Да и, как говорят, пора и честь знать. Я хотел себе комнату получше подыскать. В этом вашем фойеркугеле… Тут и поесть вкусно можно… А вот теперь и не знаю, что делать…
– Да. Положение твоё незавидное – без средств к существованию в чужой стране, в незнакомом городе остаться… Так и быть, сегодня я тебя на ночлег пристрою. Поговорю с хозяином, у него имеются свободные комнаты. Заплачу… И за пропитание тоже… А завтра, решай свою проблему сам. В Лейпциге есть, наверное, русское представительство. Они тебе помогут до дома добраться. В Россию переправят…
