– Она со своим характером никогда ни с кем не уживётся. Сейчас главное, чтобы она не села в этот проклятый самолёт. Чем думает этот дядя Вова или как там его. Надо связаться с аэроклубом, у меня вроде был телефон Коваленко. Я, конечно, стараюсь не вмешиваться во всё это, сама видишь – чревато очередным атомным взрывом, но каждый раз, когда она там, я…ох.
– Может быть, этот дядя Вова просто хочет показать своё изобретение, чтобы как-то утешить Кэт, а она подумала, что он зовёт её опробовать машину и полетать.
– Утешить?
– Блин, я обещала не говорить тебе.
– Нет уж, говори. Что там опять стряслось?
– Ну, особо ничего такого, просто Кэт пока не допустили к полётам. Ты только ей не говори, что я тебе сказала, я ведь обещала.
– Не допустили к полётам? Почему?
– Я не знаю точной причины, поскольку услышать от Кэт что-то вразумительное на этот счёт просто невозможно, у неё своя правда.
– В любом случае, это даже хорошо, однако Коваленко я всё-таки позвоню.
– Сейчас? Уже почти ночь.
– Ты права, позвоню утром. Может оно и к лучшему, что не допустили. Всегда боялась летать, а тут ребёнок. Если с Катей что-нибудь случится…
– Кэт, кстати, как-то упоминала, что ты почему-то больше не садишься за фортепиано, не поёшь. Пойдём, сыграем что-нибудь. Сама давно уже клавиш не касалась, всё напрочь, наверное, забыла. Ты так классно умела подбирать песни, разные мелодии. Всегда тебе завидовала, у меня так никогда не получалось.
– Хм. Ты просто…не старалась – ухмыльнулась мама, вставая из-за стола.
Жанна засмеялась. Возможно впервые за долгое время на её бледном, усталом лице, которое, словно зеркало, отражало её внутреннее душевное и физическое состояние, появилась улыбка, глаза вновь загорелись живым светом, который, как и прежде, будто-то что-то незримое, заставлял окружающих «заразиться» излучаемым девушкой энтузиазмом, сжигающим её изнутри.
Словно повинуясь внезапно возникшему порыву, мать и дочь направились в довольно просторную гостиную, где стояло фортепиано, с таким трудом купленное женщиной в голодные девяностые годы. Тогда на одной крохотной зарплате вдовы и матери-одиночки жила вся семья. Однако ни Жанна, ни тем более Кэт, которая в то время ещё была совсем маленькой, даже не догадывались о том, как трудно было их маме, пытающейся сделать всё для того, чтобы у детей было счастливое детство. И ведь оно было счастливым, таким, каким и должно быть настоящее детство.
Женщина уселась за фортепиано, а рядом примостилась, пододвинув стул, Жанна, неотрывно наблюдающая за тем, как её неизменный аккомпаниатор медленно поднимает крышку инструмента и касается клавиш.
– Катя ведь легла спать, да и поздно уже – вдруг встрепенулась мама.
– Мы не громко. Сыграй что-нибудь. Мне так хочется послушать.
Немного помедлив, женщина вновь коснулась клавиш и, наконец, взяла первый аккорд, потом второй, а затем, словно по наитию, заиграла аккомпанемент к песне, так часто звучавшей в стенах этого дома.
– Ты, теперь я знаю, ты на свете есть – вдруг тихо запела мама – и каждую минуту, я тобой дышу, тобой живу и во сне и на яву[6 - Имеется ввиду песня «Ты на свете есть» музыка Марка Минкова, слова Леонида Дербенёва.].
– Пройти, не поднимая глаз, – подхватила Жанна – пройти, оставив лёгкие следы. Пройти, хотя бы раз, по краешку твоей судьбы.
«Пусть, любовь совсем короткой будет, пусть, и долгою разлука…солнечным лучом мелькни в окне, вот и всё, что нужно мне». Боль и нежность сплелись в единое целое, а перед глазами вновь возник образ того, кого полюбила ещё в юности, того с кем так рано простилась, кто уходил у неё на руках, того, чья улыбка теперь светится на лице дочери, наслаждающейся музыкой, звучанием собственного голоса, чьи чуть вьющиеся волосы украшали не заморачивающуюся с причёсками Кэт, сейчас мирно спящую за стенкой.
– Ох, как же хорошо-то – прошептала Жанна, после того, как отзвучала последняя нота. Она откинулась на спинку стула и чуть прикрыла глаза. – Как же хорошо. Надеюсь, наш сосед дядя Костя не придёт ругаться, если мы сыграем ещё одну. Как думаешь?
Хитро ухмыльнувшись, девушка, не дожидаясь ответа, резко выпрямилась и ударила по клавишам. Первые аккорды, будто грубый, но страстный поцелуй, вырвались из акустического сердца, распаляя и заводя ещё больше, требуя не нежности, а яростного натиска, обладания и подчинения, беглости прикосновений тонких, музыкальных пальцев.
Приходит ночь, я на танцпол спешу.
Уроки подождут, я танцевать хочу.
Хоть не умею я дрыгать ногами
Мне всё равно, я ведь с друзьями.
Пам, пара-пара, пам (парам пара)
Пам, пара-пара, пам
Пам пара пара-пам…еее
Ещё не рассвет, мама не зови.
Ещё рок-н-ролл, джига, попурри
Плевать мне, что будет завтра
Тебе, моя ночь, отдаюсь без остатка.
Пам, пара-пара, пам (парам пара)
Пам, пара-пара, пам
Пам пара пара пам…еее
– Сейчас будет бридж, помнишь? – выкрикнула Жанна, продолжая ускорять темп.
По улицам тихим, асфальту босые
Торопимся в новый бесконечный рассвет
И нам всё равно, по камням, что нагие
Летим, чтобы Солнцу крикнуть «Привет!»
Чтобы крикнуть «Привет»!
Вау!
Приходит ночь, я на танцпол спешу.
Уроки подождут, я танцевать хочу.
Хоть не умею я дрыгать ногами
Мне всё равно, я ведь с друзьями.
Пам, пара-пара, пам (парам пара)
Пам, пара-пара, пам
Пам пара пара пам…еее
Внезапный тяжёлый стук, больше похожий на грохот, развеял ожившую, но хрупкую иллюзию, возвращая к действительности. Кто-то настойчиво, продолжая стучать по батареям, словно в набат, насильно вытаскивал посмевших уйти в другое измерение. Жанна неожиданно звонко рассмеялась, как будто потешаясь над бесцеремонностью, с которой вломился тот незримый, приходивший всякий раз, когда по его разумению музыка должна смолкнуть.
– Ну, хоть бы в ритм попадал! Ничего не меняется – улыбаясь, проговорила девушка, устремив взгляд в потолок.
– Подожди, сейчас, как опять заявится к нам и с порога начнёт читать длинную отповедь о необходимости тишины в ночное время – усмехнулась мама.
– Знаешь, а я ему была рада, когда он приходил. Можно было сразу под благовидным предлогом улизнуть от этих бесконечно нудных этюдов и гамм. Вот ненавидела я их.
– Не сомневаюсь. Ну ладно. Уже действительно поздно, надо рано вставать.
– Да – проговорила девушка, внезапно посерьезнев – мне завтра никак нельзя опаздывать, у нас планёрка и очень много сложных дел, по которым я ещё практику не смотрела, а судья, скорее всего, с меня её спросит.
Жанна торопливо закрыла крышку пианино, встала и, не дожидаясь пока мама выключит свет, пожелала ей спокойной ночи, а затем направилась в комнату, которую когда-то делила с Кэт. Открыв дверь «детской», девушка на ощупь добралась до кровати уже приготовленной ко сну, сняла с себя одежду и облачилась в ночную сорочку. Кэт как обычно устроилась у стенки, с головой укутавшись одеялом, предоставив старшей сестре спать на самом опасном месте – на краю, ведь именно из-под дивана мог кто-нибудь вылезти и схватить за ногу.
– Кэт! Ты спишь? – В ответ была лишь тишина. – Прекрати дуться! Мы же о тебе беспокоимся, а ты на всех за это кидаешься. Ты, наверное, не так поняла своего друга, он, вероятно, просто хотел показать тебе своё изобретение. Кэт, ты меня слушаешь или нет? – девушка хотела было одернуть сестру за плечо и развернуть к себе, однако, едва коснувшись одеяла, оно просело, что говорило лишь об одном – кроме Жанны в комнате никого не было.
Ночные полёты
Майская ночь была короткой и светлой, а псковские улицы – пустынны. Лишь на больших автострадах города царило оживление, а со стороны центральной площади доносились веселый смех и музыка, под которую так любила танцевать современная молодежь. Жанна пыталась словить такси, чтобы хоть как-то добраться до аэродрома, а мама судорожно искала в записной книжке номер Коваленко, намереваясь поднять и его на ноги, несмотря на поздний час.
– Может она и не на аэродром пошла вовсе, до него шагать и шагать – предположила девушка, продолжая набирать все известные номера служб такси.
– Куда тогда она могла пойти? – нервничала мама.
– Не знаю, может быть к кому-то из одноклассников.
– На ночь глядя? Все спят давно. Никак не могу дозвониться до Коваленко.
– Поехали на аэродром, может быть, по пути встретим Кэт. В конце концов, этот дядя Вова позвал её утром смотреть самолёт, а Кэт как раз к утру туда и доберётся.
– Если до этого с ней что-нибудь не случиться, она же одна – с тревогой проговорила мама, безрезультатно продолжая набирать телефон Коваленко.
– Стоя здесь мы лишь тратим впустую время, всё городское такси, как назло, сквозь землю провалилось, а другого транспорта, кроме старых велосипедов из подвала, у нас нет. Если сейчас не начнем крутить педали, к утру мы не успеем.
Всегда уверенная в себе женщина, не боящаяся трудностей и с улыбкой преодолевающая все невзгоды, которых было в её жизни не мало, казалось, сейчас потеряла всё своё самообладание, утратив способность с холодной головой быстро решать возникающие проблемы и находить выход из любой ситуации. Однако внезапно почувствовав чью-то тёплую руку на своей ладони, мама чуть встрепенулась, будто скидывая с себя охватившее наваждение, и, сунув телефон в карман, словно бесполезную игрушку, согласно кивнула, а затем последовала за дочерью в подвальные помещения дома.
Ехали молча, легкий достаточно тёплый ветер трепал волосы, ласково касаясь раскрасневшихся щёк. Дорога была пустынна, только изредка попадались случайные прохожие, среди которых так и не оказалось Кэт. По мере приближения к набережной, улицы становились всё оживленнее и многолюдней, под стенами Кремля гуляла молодежь, шумными компаниями направляясь в недавно облагороженный парк с его красивыми аллеями, велосипедными дорожками и небольшими улочками, ведущими вдоль берега реки Псковы?. На другом берегу виднелись небольшие дома, выполненные в европейском стиле, как будто бы в дань уважения и памяти иноземцам когда-то густо населявшим эти «немецкие» берега.
Едва преодолев Ольгинский мост и оказавшись на противоположном берегу широко раскинувшейся реки Великой, путники натолкнулись на оголтелую толпу, перекрывшую по ширине всю пешеходную часть улицы, что заставило велосипедистов спешиться и идти сквозь горланившую во все горло песни молодежь, спешащую на рок-концерт местной группы.
Наконец город остался позади. В предрассветных сумерках уже можно было различить знакомые очертания заброшенных, полуразрушенных казарм и ангаров некогда действовавшей воинской части, огороженной ещё довольно крепким бетонным забором, украшенным незамысловатыми символами советского прошлого. За периметром, возле самой обочины виднелось «кладбище» заржавевшей армейской техники, так и оказавшейся никому не нужной. Дорога резко поворачивала влево, а затем, как будто бы петляла, становилась неровной, местами ухабистой, а где-то и вовсе разбитой до такой степени, что приходилось либо спешиваться, либо съезжать на обочину и продолжать движение по насыпи или траве.
– Вот и территория бывшего колхоза – с облегчением проговорила мама, когда путники в очередной раз преодолели крутой поворот и перед ними раскинулись обширные поля, поросшие густой травой.
– Может, свернем? – предложила Жанна, указывая на тропинку, уходящую в сторону от дороги.
– Ты думаешь, эта дорога приведет нас на аэродром? – мама с сомнением посмотрела на дочь.
– Не знаю, но учитывая, что учлёты – это в основном школьники, не имеющие личного автомобиля, я бы предположила, что эта тропинка ими и протоптана. В любом случае, мы ничего не теряем.
– Как это не теряем! – воскликнула мама.
– Хорошо, забыли. Едем дальше. До аэродрома ещё два километра – недовольно проговорила Жанна, понимая, что сейчас с мамой спорить бесполезно, однако продолжать путь девушка не спешила. – Давай я поеду по этой тропинке, а ты, будешь следовать по автостраде. Если мне удастся срезать, то…
– Никаких срезать – перебила дочь мама.
– Но…
– Хватит, мы и так потеряли много времени – голосом, не терпящим возражений, проговорила женщина, вновь садясь на велосипед.
– Погоди, постой. Послушай! – Жанна заозиралась по сторонам, пытаясь определить откуда доносится непонятный, тарахтящий звук. – Слышишь? Рокот. Со стороны тех холмов.
Едва различимый гул, похожий на шум мотора, донёсся до слуха, он всё нарастал, делался отчётливым, и наконец, стал настолько узнаваем, что не оставалось сомнений в природе его происхождения. И, как бы в подтверждение страшной догадки, на горизонте, в свете занимающегося рассвета в небе показался совсем ещё крошечный силуэт самолета-биплана.
– Летит! – шёпотом проговорила Жанна, не сводя глаз с чёрной точки.
– Кэт…– мамины руки задрожали, грудь начала вздыматься от участившегося дыхания. Внезапно, будто очнувшись, женщина схватилась за руль велосипеда, намереваясь во чтобы то ни стало добраться до злосчастного аэродрома и сделать всё, чтобы этот чёртов самолёт сел.
– Может это и не Кэт, мам. Она не могла бы так быстро добраться до аэродрома.
– А кто это по-твоему? – резко оборвала дочь женщина, и, не замечая замешательства девушки, съехала на велосипеде с главной дороги на просёлочную, напрочь забыв о всех своих сомнениях.
