Максим Арх "Эльфийский маг. Кровавый эльф"

Всего друзей: 1 из бесконечно

Персонаж: игрок

Имя: Магастер

Раса: солнечный эльф

Клан: Эрайс

Уровень: 21

Класс: маг воздуха

Репутация с Вами: дружеская

Уровень угрозы для Вас: отсутствует

– Всё, друг, мне пора спать. Пока. Если захочешь поговорить, то я зайду утром перед учёбой на полчасика. Проведу часть медитации и пойду в универ. А на сегодня – всё. Ушёл, – сказал он и вновь замерцал.

– Пока, – попрощался я, наблюдая, как мерцающая фигура мага медленно начинает превращаться в камень.

Через минуту мерцание прекратилось, и сокамерник полностью стал статуей серого цвета.

«Интересно. Вероятно, глядя на статую, можно понять, что игрок вышел из игры», – логично предположил я.

Посмотрел на идентификатор и, найдя нужную страницу, прочитал, что означает «медитация».

Медитационная способность: «Стань лучше»

Вы находитесь взаперти. Ваше тело не может исполнять волю разума, но сам разум свободен. Отбросьте всё плохое, думайте только о хорошем и тогда Вы сможете подняться над собой, стать лучше и чище.

Время действия: 1 час в сутки

Получаемый опыт: 30 единиц

«Ладно, что ж, раз это опыт, то мне это нужно», – сказал себе я, закрыл глаза, сел в позу лотоса и, нажав на кнопку, стал думать о хорошем. А именно о том, что я очень хотел бы, чтобы у проклятого вЫлЫсЫпЫдЫста все колёса восьмеркой пошли и спицы повылетали.

Глава 4

Интерлюдия. Коронер

Лаваилю – юноше рода Дар, с рождения не повезло. Его угораздило родиться в давно разорившейся семье, которая влачила жалкое существование. С самого его детства род жил в нужде, перебиваясь с хлеба на воду. Вокруг жизнь била ключом, а старейшины рода прозябали в нищете и долгах. Те проценты, которые они платили по кредитам и гномам, и гоблинам, не давали даже самой возможности выбраться из кабалы. Попали же они в этот кромешный ад из-за некоторых детей старейшин рода, которые очень часто любили кутить в казино и других игровых заведениях. Род и оглянуться не успел, как два сосунка спустили всё состояние, подписав векселя и долговые обязательства. Род сначала завис над пропастью, а потом со всего маха туда рухнул.

Казалось, что ужас и нищета будут продолжаться вечно, но однажды их большой и уже давно не дружной семье неожиданно улыбнулась удача. Их близкий родственник Филииль закончил магическую школу и каким-то чудесным образом стал писарем в Высшем совете магов.

И хотя сам родственник был жаден и алчен, но всё же честь рода он чтил и, мечтая подняться сам, стал поднимать за собой и род, пристраивая всех своих многочисленных родных во все возможные сферы королевской службы.

Только непосвящённому разумному могло казаться, что обычный писарь – это просто винтик в большой системе. На самом деле доступ к огромным объёмам ценной информации и возможность негласно влиять на некоторые принимаемые администрацией решения часто делали обычного писаря чрезвычайно важным для простого «винтика». А если учесть, что по поручению совета писарь иногда мог контактировать с личным советником Короля Эльфов и Короля Солнца, как величают правителя людей, то он становился весьма влиятельным и уважаемым эльфом.

И многие чиновники обоих королевств об этом были прекрасно осведомлены. Они знали, что писарь, являющийся секретарём великого мага огня лорда Фаербола, может помочь решить практически любые проблемы. Имея хорошие отношения со своим начальником, он мог преподносить нужную информацию таким образом, чтобы то или иное решение советом было принято или, наоборот, предано забвению.

И вполне естественно, что с таким разумным дружить было более чем выгодно. А где дружба, там и взаимопомощь. Для любых чиновников слова «ты мне, я тебе» имеют обыденное и даже рабочее значение. Это с незапамятных времён считается чем-то в порядке вещей.

Вот Филииль-Дар и стал вовсю пользоваться этой пословицей, стараясь поднять и укрепить свой вес в Светлой империи.

А что может быть лучше такой поддержки, как поддержка многочисленных родственников? Вот писарь и пихал всех куда только возможно.

По одной из таких протекций он и смог пристроить своего племянника в Академию права королевства. Не без помощи родственника с успехом закончив её, юный вельможа сразу же получил назначение – он стал главным королевским коронером провинции.

Назначение было крайне необычное, удивительное и в высшей степени неадекватное. Это же надо – главный расследователь целой провинции! А за спиной-то всего четверть года учёбы. Бред! Нереальность!

Но именно такую нереальность вполне способны материализовать реальные деньги. Ещё немного хлопот со стороны имеющего нужные связи эльфа, и безусый юноша въехал в начальственный кабинет, став облечённым властью. Он надел синий бархатный мундир с белыми манжетами и накрахмаленным воротничком и стал королевским коронером первого ранга.

Взлёт по карьерной лестнице был невиданным, и Лаваиль-Дар, помня о совсем недавнем бедственном положении как рода, так и себя самого, относился к своему благодетелю с благоговением и почтением.

Одно только плохо: работу свою юный коронер категорически не любил.

Тут дело оказалось в том, что Лаваиль-Дар больше всего на свете предпочитал всему прочему песни и поэзию. Он был творческим юношей, который с самого раннего детства тяготел к рифме. Для него не существовало реальности, её заменяли звуки и складывающиеся буквы, которые, в свою очередь, магическим образом преобразовывались в слова, фразы, предложения.

Он искал звучание и гармонию, рифму, слог. Пытался работать в разных стопах стихосложения, таких как хорей, амфибрахий, анапест, дактиль и даже ямб. Он летал в эмпиреях. Ему не нужно было оружие, ведь оружием для него являлось слово. Ему не нужны были преступники и стражники, правые и виноватые. Ему требовалась лишь муза. И именно она оказалась истинной страстью, целью и самым главным судьёй его творчества.

Новая должность очень тяготила аристократа. Он не знал, куда от неё деваться.

Да, хорошее и даже очень хорошее жалование. Да, свой двухэтажный особняк, в котором только спален было четыре штуки. Да, карета, слуги, смотрящие начальству в рот подчинённые. Всё это – да! Но в то же время всё это – нет! Ну не лежала душа юноши к судейскому делу. Не хотел он забивать себе голову всякой ерундой. Не желал ни казнить, ни миловать. Да и вообще не желал принимать хоть какое-то участие в жизни упорядоченного общества!

А желал он одного – писать стихи и быть бардом-менестрелем! Да, он желал воплотить два различных начала в одно. И именно поэтому каждую ночь, возвращаясь из таверн и кабаков, он распевал песни и читал стихи на все лады и на всю округу. Душа просила праздника, и душа праздник получала!

Вот и сейчас, сидя за столом и подальше отодвинув рапорт о поимке на рынке разбойника-воришки четырнадцатого уровня, он, в задумчивости покусывая гусиное перо, пытался мобилизовать все внутренние ресурсы и таки суметь придумать ёмкую и всеобъемлющую рифму.

Он работал, он думал, он сочинял, он разрабатывал, невзирая ни на какие трудности, болезни, хандру и дела, он ежедневно хотя бы на немного старался увеличить свой навык мастерства стихосложения.

И нужно сказать, упорство дало свои результаты, ведь не зря же в народе говорят: «Терпение и труд всё перетрут!»

В одних из прекрасных дней Лаваиль-Дар проснулся рано утром с пришедшей, казалось бы, простой, но, по сути, гениальной идеей.

– Хватит заниматься стихами как дилетант! Хватит этого ребячества! Хватит быть наивным! – воскликнул в небо эльф и, подбежав к столу, стал чиркать пером новую, никем ещё не виданную концепцию массового придумывания стихов.

Да, именно так он решил назвать свою работу.

В дальнейшем, естественно, коронер надеялся описать сей труд более детально и уже затем представить его на рассмотрение в Академию изящных искусств, но на первом этапе он делал набросок в виде эксперимента, пытаясь понять – работает его идея или нет.

Для того чтобы эксперимент прошёл в не специально сфабрикованных сознанием случайных условиях, он выглянул в окно, увидел там квохчущих кур и записал об этом пару фраз на пергаменте.

– Куры, квохчут, – подумал и добавил: – Улица, окно, корм. – А затем ещё несколько слов: – Я смотрю. Окно. Утро. Улица. Солнце.

Естественно, со стороны любой другой наблюдатель не мог бы ничего понять. Однако для эльфа эти слова являлись ключами. Да не просто ключами, а возможными ключами к славе, почёту, признанию и богатству.

– А теперь ищем рифму! – буркнул он себе под нос. – Улица… гм… Не улица, а улицу… улицу – курицы. Окно, гм – всё равно.

«Хорошо? Вроде ничего. А теперь смысловая нагрузка…»

Через полминуты у него получилось:

Я смотрю на улицу

В открытое окно.

Там гуляют курицы,

Мне же всё равно.

– Легко и непринуждённо! – хохотнул эльф, весело покачав ушами. – Ай да молодец!! Ай да… гм. – Но что-то ему всё же в его стихоплётстве не понравилось. – А как, кстати, правильно пишется – куры или курицы? Гм… по-моему, куры… Тогда не так… Гм… Ага… Тогда будет вот как… И менять-то особо ничего не надо. Просто вставляем нужное слово, и получается:

Я смотрю на улицу

В открытое окно.

Там гуляют куры,

Мне же всё равно.

Конечно, рифмы между первой и третьей строчкой нет – «улицу» – «куры», но из-за того, что рифма есть в строчках два и четыре – «окно» – «всё равно», четверостишье приобретает именно форму стиха, а не просто набора различных слов.

– Отлично! – воскликнул он, ощущая будоражащую дрожь по всему телу. – Просто великолепно!

Ощущение было такое, будто бы он нашёл золотую жилу.

«Что бы написать ещё? Какую тему попробовать?» – стал вертеть головой королевский коронер, пытаясь зацепиться взглядом хотя бы за что-нибудь более-менее годное.

Но, к его несчастью, в комнате ничего такого, подходящего для эксперимента, не было.

– Эх, – раздосадованно произнёс он, – где бы взять тему? Где бы темочку взять бы нам?

Вновь посмотрел в окно и, ничего, кроме кур, не увидев, совершенно расстроившись, с размаху хлопнул ладонью по лакированному столу. Да так сильно ударил, что даже ладонь немного отсушил. Посмотрел на «давший сдачи» предмет, обрадованно вскликнул и полез в ящик стола.

Через минуту он уже открывал дело № 555.

– Итак, что тут у нас? – произнёс он.

Выхватил первый попавшийся исписанный показаниями лист бумаги, быстро пробежал по нему взглядом, а затем стал выписывать слова.

Разбойник. Рынок. Шмат сала. Окорок. Потерпевшая. Стража. Месяц тюрьмы.

– Гм, – хмыкнул поэт, откинувшись на стуле.

Поднёс листок с выписанными словами поближе к глазам, прочитал вслух, попробовав все слова на «вкус», и, согнувшись над сукном стола, принялся искать и находить рифму.

Сейчас он собирался подобрать несколько необычную для его творчества рифму. Как правило, он рифмовал первую строчку с третьей, а вторую с четвёртой. Но не в этот раз. Сейчас он хотел сделать более сложную работу. Первая строчка должна была быть зарифмована со второй, а уже третья строчка с четвертой строфой соответственно.

Для простого обывательского глаза несведущего в этих делах такая рифмовка могла показаться сущим пустяком. Но коронер знал, что это лишь поверхностное суждение. На самом деле такое стихосложение было очень сложным, ибо оно должно нести в себе чёткую информационную нагрузку. И если хоть что-то пошло бы не так, это моментально могло бы обрушить всю структуру и глубину четверостишья.

– Итак, пусть окончанием первой строфы будет слово вор. Тогда второй строфой… – Он почесал нос, хмыкнул и начал подбирать: – Вор… вор… ор… гм, сор? Ну, в общем-то, да, но всё же это вроде к траве… гм вор… а что у нас воры делают? Ответ прост, как два пфеннига: воруют. Так. Воруют – не подходит… А вор… гм… – Он зажмурился, поморщился, пытаясь выдавить из себя мысль, и всё-таки сумел это сделать, выдохнув: – Спёр…

Посмотрел в окно и сам себе кивнул.

«Вор – спёр» – с любовью записал окончание второй строчки.

Теперь предстояло придумать последние слова строчки номер три и строчки номер четыре.

Что же за смысл должен быть в этих строфах? И даже не просто смысл, а призыв. В них должна раскрываться сама суть отвратительного деяния преступника. И конечно, в конце должно быть суровое, но справедливое наказание.

– Гм, наказание… Какое же наказание за это преступление? – пролистал судейскую книгу, нашёл нужное положение. – Гм, от двух недель до месяца исправительных работ на благо города. Ни дать ни взять, а наказание абсолютно не суровое – лёгкое наказание.

В голове застряла фраза: «Ни дать ни взять».

«Гм, сложная фраза. Придётся поработать. Придётся потрудиться», – воодушевился коронер, записывая фразу в конце третьей строчки.

Фраза была действительно не к месту и очень усложняла задачу, но тем интереснее казалось найти для неё решение. Тем интереснее справиться и вывести на чистую воду столь любимую его сердцу поэзию.

Через пятнадцать минут мучений, исправлений, записей и перезаписей в руках дознавателя находился листок, на котором аккуратным каллиграфическим почерком красовалось набело написанное четверостишье:

И поступью лёгкой пробрался на рынок тот вор.

Он стоял, наблюдал, а потом взял да и спёр!

Ни стыда, ни совести в нём нет, и негде их взять.

И получит за кражу разбойничий сын лет этак пять!

– Гм, пять лет тюрьмы? – прокашлялся он и вновь посмотрел в судейскую книгу: – Гм, а тут до месяца тюрьмы, гм… проблема – слово месяц никак не рифмуется, гм. – Секунду подумал и, слегка поморщившись, махнул рукой: – Ну, пять так пять. Буду рекомендовать её светлости высочайшей судье закрыть этого пройдоху по полной программе и даже более того. Ну а что делать? Рифма есть рифма. От неё никуда не денешься.

С любовью осмотрев дело рук своих, он убрал стихотворение-приговор в папку с делом № 555 и собрался продолжить раскрывать преступления в том же духе, уже потянувшись к делу № 556, в котором речь шла о пропаже подковы, но не успел.

В коридоре за дверью что-то ударилось, упало, в дверь стукнули, и, не дожидаясь ответа, в помещение влетел запыхавшийся слуга.