– Тогда что я тут вообще делаю? – решившись, прямо спросил Матвей.
– И себя, и меня спасаешь, – коротко и предельно откровенно признался голос. – Святославу недолго уж осталось. Выходит срок его. А после про меня и вспомнить некому будет. Потому он тебя и искал.
– Меня? Или просто человека старой крови, кто станет тебя мысленно поминать, в бой идя? – уточнил Матвей.
– Тебя, – отрезал голос. – Знаю, что ты думаешь.
– И что же?
– Что толку от того поминания немного будет. Что блажь это старческая. И что тебе это ничего стоить не будет. Так ведь?
– Ну, примерно, – смущённо признался парень.
– Ошибаешься. Я хоть и забыт, но ещё кое-что могу. Или ты решил, что перенёсся из своего времени сюда так просто. От одной только молоньи?
– Вот этого я так и не понял, – помолчав, честно признался Матвей.
– Оно и понятно. Не дано тебе знать, кто и как это сделал. Ту молонью я послал. Я тебя перенёс и года тебе прежние вернул тоже я.
– Но зачем? Тут ведь свой Матвей был, который мог бы тебе служить. Или я чего-то не знаю?
– Верно. Не знаешь. Не дожил бы тот Матвей. Болен он был. И болезнь та глазу не видима. Изнутри его ела. Да только через год от того дня, когда ты здесь оказался, он бы прямо в кузне у наковальни помер. Я потому и решил сменить его на тебя. Одна кровь, один род. Не хотел, чтобы линия эта прервалась. Родовых, настоящих, всё меньше становится. Плохо это. Очень.
– Скоро ещё меньше будет, – не сумел промолчать Матвей. – Сам знаешь, что дальше в государстве будет.
– Знаю, – в голосе говорившего прозвучали горечь и досада.
– А сам ты изменить этого не можешь? Что тебе там для настоящей силы нужно? Тризна какая, или подношение? А может, жертва? – осторожно поинтересовался парень.
– Доблесть воинская и ярость боевая, а жертвы я только на тризну прошу, – голос говорившего зазвучал очень уж грустно. – Не дано мне теперь менять что-то серьёзно. Человека вот ещё могу сменить. В бою ему помочь, в делах удачи послать. А на большее сил не хватает. Забыли меня. Совсем. Ладу с Чернобогом и то поболе помнят. Мару и то поминают. А про меня забыли.
Обида, прозвучавшая в голосе, удивила парня. У Матвея сложилось стойкое убеждение, что говоривший отчаянно, почти смертельно этим обижен. Хотя, если вспомнить, что в данный момент он говорит с древним божеством, то о каких вообще эмоциях может идти речь? Хотя, кто их знает, этих древних богов? Ведь по легенде, это не просто божество, а тот, от кого пошли первые люди. То есть основатель рода. Как здесь говорят, пращур. А раз так, то ничто человеческое ему не чуждо.
– Верно, мыслишь, отрок, – снова зарокотал голос. – Я хоть и бог, а к вашему миру всегда близок был. Напридумывали вы, люди, многое, но и правда в тех сказах тоже имеется. Так что, станешь служить мне?
– При капище нет, – решительно ответил парень. – Не смогу я так, как дед, на хуторе жить. Да и люди не поймут. А после другая власть придёт и того капища не станет. Да и меня тоже.
– Забудь про капище, – раздалось в ответ. – Один раз там побываешь после дня сегодняшнего. Тризну по Святославу справишь, когда время придёт, а после живи, как сам захочешь. Одного прошу. В бою меня поминай. Тогда сила врагов твоих ко мне переходить станет. И бейся каждый раз так, словно в последний бой идёшь. Тогда и у самого сил прибавляться станет. Елисей, пращур твой, так славу воинскую и добыл. Добрый вой был. Отчаянный.
– А правда, что он умел волком оборачиваться? – не утерпел Матвей.
– Всё одно ведь не поверишь, – иронично усмехнулся голос в ответ.
– И всё же?
– Мог. Ему я тогда помогал. Хазары народ ваш из степей изгнать готовы были. Бились свирепо, люто. Вот он мне тура на капище в жертву и принёс. Помощи просил. Знать хотел, что орда затевает. А как узнаешь, ежели рядом с юртой их не окажешься? Вот я его обороту и обучил. Силу нужную дал.
«Хренасе, пельмень! – охнул про себя Матвей. – Страшная сказка на ночь».
– Не сказка то. Быль натуральная, – вздохнул голос. – Великое то время было. Лютое, страшное, но великое. Малым войском орду громили, на принцессах каганов хазарских женились. Но отстояли землю свою. А вот веру после потеряли. Уступили. Хоть и не сразу.
– Единая власть в стране нужна была, – понимающе кивнул Матвей.
– У казака одна власть. Круг казачий. Забыл?
– Помню. Да только живут казаки давно уж не на своей земле, а на землях империи.
– Сами и отдали. Ну да ладно. То дела минувшие. Ты на вопрос ответь.
– Ну, ежели служба моя будет заключаться только в бою, согласен. А чего говорить-то?
– Просто всё. Удар нанося, произнеси: «Тебе, батюшка».
– И всё?
– Всё. На тебе моя метка будет, потому и жертва эта сразу мне пойдёт.
– Что мне делать? – решившись, спросил парень.
– Разум очисть. Все дела, беды, мысли отринь. Стань, словно сосуд пустой. Сумеешь?
– Попробую, – мысленно кивнул Матвей, припоминая правила медитации.
Когда-то, занимаясь рукопашным боем, он изучал подобные методики, чтобы перед серьёзными схватками держать все чувства в железном кулаке. Вот и теперь, сделав глубокий вздох, он на некоторое время задержал дыхание и, медленно выпуская воздух через нос, постарался избавиться от всех мыслей и чувств.
– Не ошибся я. Добрый вой будет, – послышалось одобрительное ворчание. – А теперь терпи.
То, что случилось дальше, описать словами было не просто сложно. Невозможно. Стало одновременно холодно и жарко. Сыро и сухо. Темно и светло. В общем, на парня навалились одновременно все противоположности, которые только можно представить. И среди всех этих ощущений выделялись боль и блаженство. Такого Матвей ещё никогда не испытывал. Хотелось одновременно заорать, послать деревянного идола куда подальше и продлить эти ощущения.
Но сил не было. Вообще. Парень даже не понимал, дышит ли он вообще, и что от него осталось. Тело словно растворилось. Остался только разум. Точнее, та его часть, которая отвечала за восприятие ощущений. Сколько продлилась эта пытка, Матвей так и не понял. Но неожиданно всё оборвалось. Остались только полная, звенящая пустота и чувство необычайной лёгкости. Казалось, подпрыгни, и взлетишь прямо в стратосферу.
– Молодца, казак. Всё снёс. Не ошибся я. Сильна в тебе старая кровь. Добрый вой вырос. Теперь ступай. Делай, что тебе Святослав скажет. Он худого не посоветует. Дорог ты ему.
– Почему? – нашёл в себе силы спросить Матвей.
– Родич ты ему дальний. Давно это было, да только он помнит. Да ещё отец твой знает про то. Старые то дела. Тебя уж не касаемо. Ступай. И помни, что в бою говорить надобно.
– Ещё один вопрос. По делу, – опомнившись, зачастил парень.
– Спрашивай.
– Слова те только в рубке говорить надо или, стреляя, тоже можно?
– Можно. Главное, чтобы ворог от твоей руки пал. А уж как ты его сразил, не так важно.
Эта странная связь вдруг оборвалась, и на Матвея разом навалились звуки, ощущения, эмоции, в общем, всё то, чем обычно живёт и пользуется обычный человек. С грехом пополам разлепив веки, парень поднял голову и попытался оглядеться. Рядом раздались быстрые шаги и чьи-то сильные руки накинули ему на плечи тяжёлую медвежью шкуру. Потом всё те же руки с неожиданной силой вздёрнули парня на ноги и повели куда-то.
Окончательно очнулся Матвей уже в хате деда Святослава. На его лежанке, застеленной толстой периной. Прислушавшись к своему многострадальному организму, парень вдруг понял, что чувствует себя живым и вполне здоровым. Даже вечно ноющая спина унялась. Та выматывающая нервы боль исчезла. Совсем. Словно её никогда и не было. Глубоко вздохнув, Матвей медленно сел и с ходу наткнулся взглядом на взгляды старика и отца.
Сидя за столом, с неизменным чаем, оба казака коротали время, ожидая, когда он придёт в себя. Стремительно поднявшись, дед Святослав в два шага оказался у лежанки и, склонившись к парню, заглянул ему в глаза. Потом, откинув бурку, которой он был укрыт, старик внимательно осмотрел его торс и, едва заметно улыбнувшись, выпрямился, тихо выдохнув:
– Свершилось. Принял батюшка кровь твою.
– Чего б ему не принять, коль сам всё устроил? – не понял Матвей. – Зачем тогда затевать всё это было?
– Не всё так просто бывает. Иной раз и пращур ошибиться может. Сил у него мало теперь. Так что всякое бывает, – наставительно ответил старик и тут же сменил тему, решительно приказав: – Вставай. Вон там, на лавке исподнее чистое возьми, и в баню ступай. Там уж готово всё. Тебя только ждали.
Помня, что старик в этом деле главный распорядитель, Матвей покорно поднялся и, прихватив заботливо приготовленное бельё, вышел из дома. До бани он добрался без приключений. Даже не запнулся на вымерзшем, тёмном дворе. Три свечи тускло освещали помещение бани, топившейся по-чёрному. Плеснув на каменку ковш кваса, разведённого водой, парень с удовольствием вдохнул приятный аромат и, взобравшись на полок, принялся обмахиваться веником.
Отмывшись до скрипа, он выбрался в крошечный предбанник и, подхватив льняное полотенце, принялся утираться. Но когда, опустив голову, наткнулся на рисунок у себя на груди, растерянно замер, не понимая, что это такое и откуда взялось. Ровно напротив сердца тонкой линией виднелся странный рисунок, очень напоминавший шрам. Коснувшись его пальцем, Матвей отметил, что никаких неприятных ощущений не испытывает, и удивлённо хмыкнул.
Рассмотреть сам шрам толком не получалось. Требовалось зеркало, но парень почему-то был уверен, что это та самая метка, о которой говорил идол. Называть его богом или по имени Матвей не рисковал. Почему? Да самому бы понимать. Помнил только, что и Святослав, и отец, и старый Елисей всегда называли его иносказательно. Пращур, батюшка, громовержец, но никогда по имени. У самого же парня древнее божество ассоциировалось именно с идолом.
Может, не слишком почтительно, но достаточно точно. Увлёкшись самосозерцанием, он не услышал, как в предбанник вошёл Святослав. Увидев парня за этим странным занятием, старик едва заметно усмехнулся и, махнув рукой, проворчал:
– Одевайся уж. Хватит самого себя лапать. После в зерцало разглядишь, что там. Хотя мог бы и так понять.
– И что там? – не сдержал Матвей любопытства.
– Волк бегущий. Ты ж Лютый, – пожал старик плечами.
* * *
В доме старого Святослава они провели двое суток. Утром третьего дня Григорий запряг в дроги коней и, поклонившись старику, уселся на передок телеги. Стоявший у крыльца Матвей растерянно вздохнул, не понимая, что именно сказать или сделать, и вообще, как правильно выразить свои чувства и мысли в отношении всего произошедшего. Святослав, глядя, как парень мнётся и перетаптывается, словно застоявшийся конь, только усмехнулся и, подойдя, тихо произнёс:
– Не журись, казачок. Всё добре будет. Ты только делай так, как тебе батюшка велит. И постарайся в бою больше белым оружием воевать. Ну не любит он огненного бою. Совсем.
– А мне сказал, что и так можно, – растерянно буркнул Матвей.
– Можно-то оно можно, да только после такого сил ему меньше приходит. Потому и говорю. Клинком работай. Ну, или на худой конец ножами своими. Так оно вернее будет.
– Добре, дядька, запомню, – всё так же растерянно кивнул парень, пытаясь понять, с чего вдруг такая разница в показаниях.
– Не любит он слабость свою показывать, – ещё тише проворчал Святослав в ответ на его мысли. – И то сказать, какой вой такое любит? А он в первую голову роду заступник.
«Блин, и у богов свои комплексы имеются», – фыркнул про себя парень и, кивнув, снял папаху.
В пояс поклонившись старику, Матвей уселся на телегу и, оглянувшись, с лёгкой улыбкой спросил:
– Дедушка, а в гости-то к тебе приезжать можно?
– От дурень, – рассмеялся Святослав. – Ты же мне наследник, неужто я тебе в доме откажу?
– Ты и правда, думай, чего говоришь, Матвейка, – смущённо проворчал Григорий, тряхнув поводьями.
Застоявшиеся кони дружно навалились на постромки и, с ходу перейдя на рысь, поволокли телегу в сторону станицы. Матвей, наслаждаясь погодой и чувством полного здоровья, весело улыбнулся и, потянувшись, оглядел степь. Денёк и вправду был роскошным. Температура стояла около нуля или чуть ниже. Ветер стих, а из-за туч выглянуло солнышко, едва заметно пригревая землю.
Они были уже на полпути, когда из-за пологого холма рысью выехали пятеро всадников и, едва увидев дроги, с диким гиканьем понеслись следом.
– Гости у нас, бать, – хищно усмехнувшись, сообщил парень.
– А я и не понял, – фыркнул Григорий в ответ. – Карабин возьми. Многовато их для нас двоих.
– Пятеро всего. Сам управлюсь, – отмахнулся Матвей, вытягивая из кобуры револьвер.
– Не дури. Они тоже не с кистенями скачут, – попытался осадить его кузнец.
– Бать, дай кровушку разогнать да размяться, – заканючил Матвей. – Да и не любит батюшка, когда стреляют. А мне его поблагодарить надобно. Вылечил ведь, – напомнил он, внимательно отслеживая реакцию отца.
– А ежели они палить станут? – не сдавался Григорий, даже не пытаясь подгонять коней.
– Я сейчас стрелять стану, а ты после не вмешивайся. Только ежели кто в спину ударить решит, или на тебя попрёт, – азартно усмехнулся Матвей и, встав в телеге на колени, вскинул револьвер.
Степняки приблизились уже метров на сто, так что вполне могли видеть каждое его движение. Всадники тут уже рассыпались в стороны, при этом даже не пытаясь взяться за винтовки. Подобное оружие было видно у всех. Более того, двое из пяти принялись натягивать луки. В воздух взвились стрелы, и Матвей на всякий случай сдвинулся в сторону, успев крикнуть:
– Батя, стрелы!
Сидевший на передке кузнец одним толчком сместился на самый край телеги и, оглянувшись, презрительно скривился:
– Живыми взять хотят. Стреляй, Матвейка. Не к добру это.
– Погоди, бать. Пусть поближе подойдут.
– Да стреляй ты, бес упрямый, – рявкнул кузнец, плавно смещая дроги в сторону, чтобы снова сбить противнику прицел.
Кони, шедшие всё той же ходкой, размашистой рысью, словно почуяв опасность, перешли на короткий галоп сами. Дроги начало трясти и подкидывать, так что требование отца выполнить в таких условиях было невозможно при всём желании. Выждав, когда степняки подберутся метров примерно на сорок, Матвей снова встал на колени и, прицелившись, спустил курок.
Тяжёлая пуля ударила одного из всадников в плечо, заставив его выронить лук и повалиться на луку седла. Переведя ствол на ещё одного всадника, парень всадил ему пулю в бедро и едва успел найти взглядом третьего, когда в плечо ему ударила стрела. От удара Матвея чуть развернуло, но кроме тупой боли, парень ничего не почувствовал. Опустив взгляд, Матвей удивлённо хмыкнул. Стрела оказалась не обычной. Предположение Григория, что их собираются брать живыми, подтвердилось.
Вместо наконечника, к стреле был прикреплён глиняный шарик. Таким степняки обычно старались бить в голову, чтобы жертва потеряла сознание. Быстро оглянувшись на отца и убедившись, что с ним всё в порядке, Матвей снова вскинул револьвер и всадил пулю в плечо ближайшему лучнику. Вскрикнув, тот покачнулся в седле и едва не выпал, но опыт взял своё. Кое-как выровнявшись, кочевник оглянулся на выпавший из раненой руки лук и снова ударил коня пятками.
– Батя, отъезжай и карабин бери. Прикроешь, – скомандовал Матвей, выхватывая из сена отцовскую шашку и выпрыгивая на дорогу.
– Куда, бешеный! – взвыл кузнец, натягивая поводья.
Разогнавшаяся пара пробежала ещё метров тридцать, когда дроги, наконец, встали. Схватив карабин, Григорий соскочил на землю, ловко передёргивая затвор. Матвей же, едва оказавшись на дороге, спокойно выпрямился и, подняв револьвер, дважды нажал на спуск. Теперь все пятеро степняков были ранены. Именно этого парень и добивался. Лишить их возможности воспользоваться огнестрельным оружием или луками.
– Ну что, косоглазые, спляшем?! – выкрикнул он, выхватывая шашку.
– Заман багадур! – раздалось в ответ, и степняки взялись за сабли. Ну, те, кто имел такую возможность.
Глядя, как кочевники разворачивают коней для атаки, парень только зло усмехнулся. В стороне от боя не остался никто из них. Даже те, кто был ранен в правое плечо, взялся за рукоять сабли левой рукой. Разогнав коня, ближайший степняк вскинул саблю и, привстав в стременах, нанёс мощный, стремительный удар, норовя зацепить противника самым кончиком клинка. Такой удар нанесёт длинную рану, но не убьёт. И пока боец будет приходить в себя после удара, его можно будет пленить.
Вся эта тактика противника пронеслась в мозгу парня, словно курьерский поезд. Мгновенно. Чуть усмехнувшись, Матвей сделал короткий шаг в сторону и отбив саблю ударом по плоской стороне, обратным взмахом подрубил степняку ногу. Вскрикнув, тот покачнулся в седле и, вцепившись в гриву коня, начал заваливаться на бок. Второй степняк направил своего скакуна прямо на парня, норовя просто сбить его с ног. Одним прыжком уйдя от линии атаки так, чтобы оказаться от противника слева, Матвей успел полоснуть его по спине, в районе пояса и тут же развернулся к третьему.
Кочевник не стал разгоняться. Наоборот, придержав коня, степняк принялся наносить резкие, сильные удары, пользуясь тем, что находится выше противника. Легко отбивая все его выпады, Матвей уже выбирал момент, чтобы нанести ответный удар, когда конь степняка, зло оскалившись, попытался укусить парня за правую руку. Недолго думая, парень сделал шаг назад и тут же ударил левым кулаком прямо по конским ноздрям.
Как и у любого животного, нос у лошади – место весьма чувствительное. Обиженно заржав, конь кочевника затряс головой, одновременно вскидываясь на задние ноги. Не ожидавший от него такой выходки степняк покачнулся в седле, успев ухватиться за луку. Но для этого ему пришлось бросить саблю. Левая рука мужчины висела плетью.
