Приподняв брови, я жду, когда она сложит два и два. У Макса мои глаза стального цвета, мои темные волосы. Нет никаких сомнений, он мой.
– Ладно, – смеется она, поднимая руки. – Глупый вопрос.
– Я уже столько пропустил, что боюсь пропустить что-то еще. – В помещении становится пугающе тихо, тишина пронзительна. – Прости, – приношу я свои извинения. – Слишком поздно для того, чтобы тебя этим грузить.
– Меня никогда не поздно грузить, папочка-бейсболист.
С моих губ срывается изумленный смешок, и он снимает напряжение.
– Не смеши меня.
Она улыбается, и мне это очень нравится. Мне хочется смотреть на нее, я хотел бы рассказать ей очень много всего, когда она так на меня смотрит. Но вместо этого я ныряю под воду и плыву прочь, пока не чувствую, что она следует за мной по пятам, плывя по той же дорожке бассейна.
Вынырнув на глубине, я зависаю на месте, пока она тоже не выныривает на поверхность.
– Что, черт возьми, ты делаешь?
– Плыву следом за тобой через весь этот клятый бассейн, пока ты не расскажешь мне остальное.
– Что – остальное?
– Продолжение истории. Почему ты никому не доверяешь своего сына. Почему ты не доверяешь мне. – Она слишком часто двигает руками и ногами, чтобы просто удержаться в воде в вертикальном положении. – Кроме того, я не очень хорошо плаваю, так что, если я утону, это на всю жизнь останется на твоей совести.
– Я тебе доверяю.
Она замолкает, ее зеленые глаза широко раскрываются, и она начинает медленно тонуть.
– Хорошо, Майкл Фелпс[47 - Майкл Фелпс – американский пловец, 23-кратный олимпийский чемпион.]. – Протянув руку, я обнимаю ее за талию и притягиваю к себе. – Не нужно жертвовать своей жизнью. Я расскажу.
Наши ноги переплетаются под водой, мы скользим друг по другу кожей. Вода довольно теплая, но я чувствую, как под моей ладонью по спине Миллер пробегают мурашки. Я обвиваю рукой ее бедро, ее ноги обхватывают мою талию, взгляд медленно опускается к моим губам, потому что они слишком близко.
Откашлявшись, я возвращаю нас на мелководье. Добравшись до глубины, на которой она может стоять, я по-прежнему не отпускаю ее.
Когда Миллер пытается убрать ноги с моих бедер, я сжимаю ее еще крепче. Она приятна на ощупь. Слишком приятна. Я действительно понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как меня в последний раз касалось женское тело, но не хочу, чтобы это заканчивалось прямо сейчас.
– Ты мне доверяешь? – шепчет она.
– Думаю, да.
– Почему?
– Боже, я понятия не имею. Ты как слон в посудной лавке, так что, возможно, я просто не в своем уме.
Я медленно подвожу ее к выступу, усаживаю, но сам не ухожу. Остаюсь стоять между ее раздвинутых ног, мои ладони лежат на бетоне, рядом с ее бедрами.
– Задавай свои вопросы.
– Почему ты увольнял всех нянь?
Она спрашивает напрямик, но я колеблюсь. Опускаю голову, бедра Миллер прямо передо мной, и мне приходится сжать руки в кулаки, чтобы не коснуться их.
– Могу я сказать тебе, почему? – тихо спрашивает она. – Я думаю, ты хочешь перестать играть в бейсбол. Я думаю, ты переживаешь, что пропустишь важные моменты, которые могут достаться тому, кто будет присматривать за Максом. Думаю, ты так зациклился на том, что пропустил, что отчаянно хочешь больше ничего не пропустить.
Вдыхая через нос, я отступаю в воду, потому что мы чересчур близко, и она видит слишком многое.
– Я знаю, каково это – когда с тобой нет родителей, – говорю я ей. – В тот день, когда меня призвали в армию, Исайя был единственным в толпе провожающих, и то же самое произошло, когда подошла его очередь. Кроме того, только я оставался рядом с ним, когда он получал водительские права и когда ему впервые разбили сердце. Последнее, кем я когда-либо буду, – это отсутствующим отцом. Я не пропущу ничего важного, и более того, я не хочу упускать повседневные, незначительные моменты. Они нужны мне все.
Когда Миллер входит в воду, ногой задевая меня по ноге, между нами воцаряется тишина.
Ее обычно уверенная манера общения становится мягкой.
– Где были твои родители?
– Моя мама умерла.
– И моя тоже.
Она садится на выступ, и я перевожу взгляд на нее.
– Рак, – поясняет она.
– Автомобильная авария.
– А твой отец?
Ладно, на сегодня хватит.
– Долгая история.
Кажется, она понимает, что мне нужно сменить тему.
– Тебе стоит хоть немного повеселиться.
Я невольно улыбаюсь.
– Поверь, в двадцать лет мне было очень весело. Как только Исайя обосновался в лиге, я стал жить полной жизнью. Я был глуп и безрассуден, и мне не нужно возвращаться к этому теперь, когда я должен растить сына.
– Тебе не стоит возвращаться, но ты мог бы найти баланс между «тогда» и «сейчас». А теперь ты все время ворчишь, – она понижает голос, передразнивая меня, – Я одинаково ненавижу игру в бейсбол и людей, которые присматривают за моим ребенком.
– Я не ненавижу бейсбол. На самом деле я люблю его. Я просто ненавижу, что он отдаляет меня от Макса.
– А люди, которые присматривают за твоим ребенком?
Мои губы кривятся.
– Нужно быть решительным.
Она смеется, ударяя меня в грудь тыльной стороной ладони, но я перехватываю ее, прежде чем она успевает отдернуть руку.
– Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мама?
В воздухе снова повисает тишина.
– Пять.
– Боже, – выдыхаю я. – Я и не подозревал, что Монти был так молод, когда потерял жену.
– О, они никогда не были женаты. На самом деле они встречались всего около года перед тем, как мама умерла. – Миллер соскальзывает с выступа в воду между моим телом и бортиком бассейна. – Он мне не родной отец.
Что?
Она уплывает от меня, но, как она сама сказала, она не очень хорошая пловчиха, так что далеко ей не уйти. Она всю ночь гонялась за мной в бассейне, но теперь я сам твердо решил ее поймать.
– Продолжай, – настаиваю я, когда она появляется над водой.
– Он удочерил меня. – Она стирает с лица капли воды. – За день до своей смерти моя мама попросила его удочерить меня. Это была нелепая просьба. Ему было двадцать пять лет, и он профессионально играл в бейсбол. Я – просто ребенок его девушки, но он все равно это сделал. Моя мама была матерью-одиночкой и до тех пор растила меня одна. Мой родной отец был мужчиной на одну ночь. Монти усыновил меня, сменил мою фамилию на его, потому что мама этого хотела. Он ушел из лиги и устроился тренером в колледж, чтобы заботиться обо мне, потому что у меня больше никого не было. Это самый бескорыстный поступок, который кто-либо когда-либо для меня совершал, и из-за этого я чувствую себя ужасно.
Я застываю на месте, ошеломленный уязвимостью, которую Миллер никогда не демонстрировала в моем присутствии. Она обычно смягчает наприяженнуые моменты юмором, но сейчас это не так, потому что Монти заслуживает признания. Она хочет, чтобы я понял, какой он замечательный. Как он важен для нее.
Мне чертовски нравится этот парень.
– Он беспокоится, что ты уйдешь из спорта так же, как и он, – продолжает она.
Я думаю об этом каждый день. Это избавило бы меня от многих стрессов. Конечно, я отказался бы от карьеры, которую люблю, но ради работы, которую люблю еще больше.
– Не делай этого, – шепчет она. – Прислушайся к словам ребенка человека, который отказался именно от того, от чего ты собираешься отказаться. Макс будет жить с чувством вины до конца своих дней.
Вот почему она вернулась на прошлой неделе. Должно быть, Монти сказал ей это, чтобы она дала мне еще один шанс.
– Миллер, я измотан. Все это чертово время…
– Разреши мне помочь тебе. Позволь, я помогу тебе обрести равновесие.
Она серьезно относится к этому, к чувству вины, которое несет в себе. Но почему? Я знаю Монти. Знаю, что он за человек. Он отказался от всего ради своего ребенка, так же, как и я. Как она этого не понимает? Когда у тебя появляется ребенок, в твою жизнь приходит любовь другого рода. Монти не жертвовал своей карьерой, он просто изменил направление своей деятельности из-за того, что сильно полюбил эту маленькую девочку. Настолько, что он берет с собой ее софтбольную фотографию на каждую выездную игру, чтобы поставить на свой стол и смотреть на нее.
Она умоляюще заглядывает мне в глаза, но, прежде чем я успеваю ответить, ей в лицо бьет ослепительный свет фонарика.
– Эй! – кричит охранник. – Бассейн закрыт!
Повернувшись, я прикрываю Миллер своим телом, становясь к ней спиной, отчасти для того, чтобы заслонить ее лицо от света, но в основном потому, что чувствую себя настоящим собственником, глядя на нее в крошечном зеленом купальнике, и у меня нет планов делиться с кем-то этим зрелищем.
Она разражается смехом у меня за спиной.
– Извините! – Я вскидываю руки вверх, вынимая их из воды. – Мы уходим.
Миллер продолжает хихикать.
– Это все ты виновата, Монтгомери. Я провел с тобой всего одну ночь и уже нарвался на неприятности.
– Поверь мне, – смеется она. – Я собираюсь доставить тебе гораздо больше неприятностей, чем эти.
Вот это-то меня и волнует.
12
Кай
Мы в разъездах, проводим матчи с техасскими командами. С тех пор как мы уехали из Чикаго, нам не выпало ни единого выходного, и у меня не было возможности поговорить с Монти наедине. Ребята шумно топают по туннелю, направляясь на поле, но пока команда готовится к разминке, я тайком проскальзываю в кабинет тренера.
– Привет, Эйс, – едва взглянув на меня, говорит Монти. Он стоит над столом, просматривая скаутские отчеты. – Чем могу помочь?
Тихо прикрыв за собой дверь, я обхожу стол и, не говоря ни слова, заключаю Монти в объятия.
На мгновение он замирает с бумагами в руках, но я не отпускаю его. В конце концов он бросает их на стол и обнимает меня в ответ.
– Ты в порядке?
Да. Нет. Как мне сказать ему, насколько я впечатлен и в то же время раздосадован? Как мне выразить свою благодарность за то, что он сделал для Миллер, не показав при этом, что я чертовски привязался к его дочери?
Отстраняясь, я толкаю его в грудь.
– Да иди ты, – смеется Монти, поднимая руки в знак капитуляции. – Чувак, я получаю очень противоречивые сигналы.
– Ты отговорил меня уходить на пенсию, а сам поступил точно так же по той же гребаной причине.
Карие глаза Монти смягчаются, его грудь вздымается при вздохе.
– Она тебе рассказала.
– Да, она мне рассказала, и ты тоже должен был это сделать.
– Присаживайся.
Раздраженный, я делаю, как он говорит, сажусь на стул по другую сторону стола.
Монти откидывается на спинку стула, подпирая пальцами подбородок.
– Я не рассказывал тебе, потому что мы с тобой разные.
– Монти, в этом отношении мы совершенно одинаковые. Ты уволился, чтобы заботиться о своем ребенке. Почему я не могу?
– Потому что я был не таким, как ты, Эйс. У меня не было твоего таланта. Я был не в твоем возрасте. Я не располагал такой помощью, как ты. Как думаешь, почему я так непреклонен в том, чтобы организация делала это для тебя? Я знаю, как это тяжело. Черт, Кай, я знаю, через что ты проходишь, но ты не один. А я был один.
Проклятие.
