Это сигнал, на который мы всегда сбегаемся. Который бередит мою кровь. Это Брин зовет нас всех на место сбора.
На очередное кораблекрушение.
Глава 4
ЗВУЧИТ ВСЕГО ВТОРОЙ СИГНАЛ, а я уже подбегаю к обрыву. С трудом спускаюсь по каменистой тропинке, перескакивая заросли дрока и папоротника. Судя по солнцу, сейчас слегка за полдень, и оно вовсю палит в чистом небе. Впереди бежит Брин, за ним следом – Агнес, и, оглянувшись, я вижу, что меня вот-вот нагонит Кай. После собрания он так и сияет, словно наконец обрел надежду. Давно потерянную, и теперь на вкус она слаще ягод.
– Второй день подряд! – кричит он, напролом продираясь через дрок.
Я подстраиваюсь под его шаг, упиваясь разлившимся по телу предвкушением.
– Пять кексов ставлю, в этот раз будет золото! – перекрикивая ветер, отзываюсь я.
Он смеется, а я улыбаюсь в ответ и уже у пляжа притормаживаю. Быстро скинув ботинки, кое-как стягиваю носки и швыряю прямо на обочину тропы. На пляже мне они не пригодятся. Песок очень мелкий, ноги в нем так и тонут.
– Про золото ни слова – нельзя испытывать судьбу, не то еще повернется спиной, – отвечает Брин, хотя сам ухмыляется.
Высмотрев корабль в подзорную трубу, он передает ее мне. Приладив ее у скулы, я прищуриваюсь и заглядываю в линзу. Вижу корабль и его разбитое о скалы нутро. Но ни следа груза. Одна только набухшая древесина и паруса. Я передаю подзорную трубу Агнес, а сама оглядываюсь на Брина. Морщинки возле его глаз как будто выдают настороженность, но она в тот же миг исчезает, сменяясь довольной ухмылкой. Может, я просто ошиблась.
– Об этом корабле ты тоже знал?
Он качает головой. Пару раз в году Брин отправляется в Порт-Тренн, ближайшую материковую гавань, откуда ходят многие торговые суда. Только так можно перехватить ползущие шепотом слухи, на которых мы и держимся. От моряков и контрабандистов мы узнаем о тактике и маневрах дозорных, а за звонкую монету покупаем информацию о маршрутах торговых судов. Оттуда же до нас доходят байки о свирепых созданиях, в чьих венах струится магия.
– Мои осведомители не могут знать обо всех судах. – Он хлопает меня по спине. – А что, боишься на канате выходить?
Я отпихиваю его руку.
– Шутишь, что ли.
– Ну вот, другое дело.
Постепенно из деревни стекаются люди, и я хочу рассказать Брину про Сета. Но он уже идет распределять людей по группам, приободряя всех, и молодых, и старых, задавая лихорадочный тон. Значит, поговорим позднее, после того как вытащим груз и найдем выживших. Меня греет мысль, что этот корабль мы не заманивали. Он сам пришел к нам в руки, так что дурного мы тут не делаем. А то, что заберем у них груз… так это вполне справедливо, даже если дозор и арнхемские законы говорят иначе.
Канат уже разматывают и спускают на пляж, так что я вливаюсь в общую толчею и несу его со всеми к кромке океана. Канат еще не просох с прошлой ночи, весь набряк от соли и водорослей, и скрученные жгуты врезаются в ладони. Корабль в этот раз дальше от берега, и он меньше вчерашнего. Скорее, это даже шхуна, и, судя по всему, напоролась она прямо на Висельный камень. Я хмурюсь. Все мы знаем этот камень и откуда он получил свое прозвище. Слишком уж много кораблей налетало на Висельный камень, поэтому его нанесли на все карты и сообщили о нем всем торговым судам, каждому капитану. Это один из немногих торчащих из-под воды камней, о котором все подробно осведомлены. Кто же умудрился направить корабль прямо на него?
– Все готовы? – окликает нас Брин.
Я отбрасываю все переживания и привязываюсь канатом – Агнес спереди, а Кай у меня за спиной. Я делаю глубокий вдох и расслабляю плечи. Есть нечто, связанное с этим кораблем, что не дает мне покоя…
Вся в отца, волнуюсь по любому поводу. Нельзя допустить, чтобы это стало нашей семейной чертой.
Раздается свист Брина, и мы выдвигаемся. Волны хлещут по телу, но ощущаю я только тепло. Словно ушедшее под воду солнце согревает ночную темноту моря. Я держусь у самого каната и, как только надо мной нависает волна, резко ныряю вперед.
Мы держим темп, и все как один плывем на место крушения. Море сегодня разбушевалось: пихает нас, таскает из стороны в сторону. Я чувствую, как оно цепляет меня за ноги, тянет назад. Чем сильнее мы удаляемся от берега, тем больше мне кажется, что это предостережение – словно море пытается нас удержать. Отряхнув с лица соленую воду, я продираю глаза и только прихожу в себя, как Брин уже забирается на борт корабля.
Деревянный корпус его ветхий, весь растрескавшийся, а вот края пробоины ровные.
Я пролезаю к дверце каюты, ведущей вниз, проверить, нет ли выживших. Но людей словно никогда и не было, да и груза тоже. Я провожу рукой по внутренней стенке корабля и, улавливая запах застарелой плесени от долгого пребывания в соленой воде, снова хмурюсь. Слишком уж он дряхлый и отяжелевший, чтобы перевозить пассажиров; просто плавучий хлам. Я так и чувствую призрачный дух корабля. Точь-в-точь как из рассказов отца – такие ходят под парусами в тумане, а на борту никого, сплошь дурные знамения.
Что-то здесь неладно.
– Везде пусто, – говорит Брин с порога каюты у меня над головой.
Агнес подползает и берет меня за руку. Ее трясет, и явно не от заплыва. Я сжимаю губы, и в душе клокочет смятение, на которое уже не закроешь глаза. Мы возвращаемся на палубу к остальным.
– Это крушение подстроено, – говорит, отплевываясь, Кай и отирает от морской воды лицо. – Ни матросов на борту, ни погибших, ни груза, только поднятые паруса. Как будто призраки сюда корабль завели. – Его мятущийся взгляд вдруг обращается к берегу.
Я отпускаю руку Агнес и поворачиваюсь в сторону пляжа.
Все мы думаем об одном. Хоть у нас на Розвире и не водится магии, мы наслышаны о ведьминских чарах и зельях, что продаются в аптекарских лавках. Проклятьях, которые можно купить, были бы деньги.
– Это корабль-призрак, – тихо произносит Брин.
Я высматриваю, что творится на берегу. Наши люди стоят на пляже врассыпную, настороже. А прямо к ним приближается…
– Дозор, – вырывается у меня.
Брин кидается к веревке, а следом и мы. Канат в воде провисает, и я в ужасе смотрю, как те, кто держал его на пляже, падают, будто в замедленной съемке. Воздух прорезают выстрелы, словно щелчки кнута.
– Винтовки.
Даже не подумав привязаться к канату, я бросаюсь в воду, и сердце заходится от страха. Мир вокруг растекается, словно я одна в бескрайнем океане, и с губ слетают пузырьки воздуха.
Другой конец каната держал в том числе и мой отец.
До пляжа вплавь три минуты. По ощущениям – все три часа. Борясь с течением, наперерез приливу, я вижу лишь его лицо. Не мог он быть среди упавших. Просто не мог.
Я выбираюсь на берег и выжимаю волосы. Пляж окутан дымом, и паника на нем разгорается точечно – то тут, то там из пелены слышатся крики. Первым делом я кидаюсь к раненым, но отца среди них нет. Упало всего трое – двоих с перебитыми ногами, орущих во всю глотку, оттаскивают за камни в укрытие. Третья, женщина, неподвижно лежит в ужасающих брызгах крови.
Пляж наводняют дозорные, и местные, побросав тележки, опасливо нащупывают тропки вверх по скалам, в укрытие. Брин выскакивает рядом на песок и подталкивает меня ползти следом. Но я не могу. Не могу оставить отца. Алые мантии дозорных струятся по песку, словно кровь, и я, не выдержав, бросаюсь наперерез. Остальные бегут врассыпную, а те, кто выходил на канате, скрываются от винтовок дозорных. Но я должна его разыскать.
– Отец! – кричу я, мечась по пляжу. – Отец!
В воздухе опять гремят выстрелы, и я валюсь на песок, прикрывая голову руками. Замираю, и дыхание панически сбивается. Он погиб? Где он? Или сбежал?
И тут я слышу его голос. Зовущий меня. Предостерегающий. Я вскакиваю, озираясь, ищу его глазами.
Вдруг замечаю, и сердце у меня обрывается. Отца схватили дозорные. Его и Брина – руки заломили за спину, заковали в кандалы. Выругавшись, я устремляюсь к ним. Их там целая толпа, этих дозорных – сплошь красные плащи, винтовки и мрачные, кровожадные лица. Я насчитываю по меньшей мере пятнадцать человек, большинство взяли в кольцо отца и Брина, а другие все еще обыскивают пляж с оружием наперевес.
Присев на корточки, я нашариваю в песке камень. Я могу освободить их. Могу их отбить.
– Нет!
Кто-то сбивает меня с ног, и я опять падаю на песок, прямо на больной бок. Закашлявшись, заношу повыше камень, чтобы обрушить его на того, кто вздумал мне помешать. Но это Агнес. Наваливается всем телом, вжимая меня в песок, аж волосы забиваются в рот и нос. Вцепившись мне в запястья, она что-то лихорадочно шепчет.
Но глаза мне застилает красная пелена.
– Пусти! Они же их уводят… А потом…
– Хватит, Мира! Ты им ничем не поможешь.
– Мой отец, у них мой отец!
Я рвусь в сторону, но проворства Агнес не занимать. Она влепляет мне пощечину, так что голова идет кругом. От потрясения перед глазами все плывет.
– Нет, – свирепо отрезает она, снова навалившись на меня всем весом. – Нас никто не видел. Не высовывайся. Не хватало еще и тебя потерять.
Видя, как отца, толкая в спину, уводят дозорные, я судорожно всхлипываю. Брина тоже уводят под винтовками, их обоих подгоняют тычками, так что они, спотыкаясь, то и дело падают на песок.
Тут из толпы дозорных один выступает вперед. Похоже, тот самый новый капитан, о котором мы уже наслышаны, капитан Спенсер Легган. Он заводит руки за спину и, подставив лицо всем ветрам, окидывает взглядом пляж. Затем поднимает руку, и дозорные тотчас стихают и замирают. А мы, прячась за валунами, даже дышать не смеем.
– Мой предшественник относился к вам терпимо, жители Розвира. Даже с некоторой теплотой… – Он смахивает волосы с лица, кривя при этом губы. – Отныне ваше положение значительно изменится. Я не потерплю потопления кораблей. А также контрабанды. Вы убедитесь в том, что никто из вас, без исключений, не вправе нарушать законы этой страны. Законы, установленные советом старейшин. А для пущей наглядности… – Он делает еще шаг вперед, и у меня кровь стынет в жилах.
Капитан обводит взглядом пляж, как будто видит сквозь завесу дыма, сквозь валуны, спрятавшихся нас.
– Я забираю вашего предводителя. И одного из тех, кто держит на пляже канат. А если я найду того из вас, кто выплывает на место крушения, то вздерну его на той же виселице.
Отец вдруг что-то неразборчиво кричит, пытаясь вырваться из рук захватчиков, ищет меня взглядом через весь песок и дым. Но тут его со всей силы бьют прикладом в плечо.
В груди у меня закипает жаркая ненависть. Я оглядываю капитана с головы до пят, запоминая каждую мелочь. Его манеру держаться, застывшую на гладко выбритом лице презрительную усмешку… Волосы цвета соломы… Как вздымается и опадает его грудь…
Ярость рвется из груди, я едва не задыхаюсь.
Нет, нет, нет, нет…
– Подумай хорошенько, Мира, – торопливо шепчет Агнес. – Дозорные только того и ждут, чтобы ты рванула за ними. Они хотят увидеть наши лица и узнать, кто входит в семерку. Не поддавайся.
– Их же повесят. Его повесят.
У меня пресекается дыхание, когда отца и Брина уводят с пляжа. Следом, вышагивая в своих алых плащах, уходят остальные дозорные и их капитан, а мы, прижавшись друг к другу, продолжаем прятаться и глядим им вслед. Наконец Агнес выпускает меня и перекатывается на спину.
Сев на песок, я морщусь от острой боли в боку. Ушиб с прошлой ночи пока что не зажил. Но мне нужно встать. Нужно догнать их.
– Мира, не глупи! – выкрикивает Агнес, когда я с трудом поднимаюсь на ноги.
Тут подходит Кай и хватает меня за запястье, но я, оскалившись, сбрасываю его руку.
– А если бы попался кто-то из твоей родни? – всхлипывая, огрызаюсь я. – Ты бы спрятался и сидел сложа руки?
– Я бы разработал план! А не бежал сломя голову с камнем в руке. Чего ты этим добьешься? У них же винтовки!
Я замедляю шаг, и жар в крови сменяется леденящим холодом. Камень, темный и гладкий, выпадает из разжатой руки. Я делаю вдох и закрываю глаза. Хочется кричать.
– Пойдем обратно с нами. Сразу они все равно ничего не предпримут – ты же знаешь, как у них заведено.
Кай твердой рукой берет меня за плечо. Я оглядываюсь и смотрю в его печальные глаза, вижу тревожно поджатые губы. Склоняю голову, и из горла вырывается всхлип. Руки Кая, длинные и теплые, обвивают меня, и я утыкаюсь ему в грудь. Слезы мешаются с облепившей его одежду солью от морской воды, и весь мой пыл, весь мой гнев иссякают.
Оставляя по себе лишь страх.
Глава 5
Я ВЕРЧУ В РУКАХ маленький портрет. Овальный, в серебряной оправе, с крохотной картинкой, смазанной в силу времени и приливов. Одно из множества сокровищ Агнес. Ставлю его на место и притрагиваюсь пальцами к павлиньему перу, обломку кварца… Вся комната ее уставлена найденными в море безделушками с затонувших кораблей, которые мы не можем ни обменять, ни продать из страха попасться дозору. Агнес та еще сорока, и при виде новой вещички глаза у нее прямо горят. Каждый предмет нашептывает чью-то историю, таит в себе воспоминания о пропавших жизнях.
Воспоминания о каждом заплыве на место кораблекрушения.
Перед глазами у меня встает отец, в бурю выходивший к побережью и державший канат в ожидании моего возвращения. По затылку пробегает мелкая дрожь, и я отшагиваю назад. Я никогда не приносила в дом сувениры с крушений. Агнес упивается такими безделушками из-за пределов нашего родного острова, окошками во внешний мир. Но мне мало мельком глянуть в окошко. Мне нужна дверь. Возможность выбраться, увидеть все своими глазами. А эти все вещицы напоминают о безрадостном круговороте тоски. О горечи по отношению к отцу за то, что держит меня здесь, и неизбежном чувстве вины за то, что из меня не вышло лучшей дочери. Окружи я себя такими же сокровищами, они бы слишком на меня давили. Не давая ни минуты покоя.
– Может, если продадим все бусины, то наберем на взятку, чтобы дозорные их отпустили?
Я оборачиваюсь к Агнес и беру из рук протянутую кружку горячего чая. В нос ударяет его запах, а тепло хоть немного вдыхает жизнь в кончики пальцев.
– Если продадим эти бусины, то мы, считай, у них в кармане, – отвечаю я. – Слишком рискованно отправлять кого-то в Порт-Тренн. Такие блестки… кто-нибудь наверняка их отследит до торгового судна, а потом и до нас.
– Необязательно. Осведомители Брина…
– Наверняка его и предали. Предали всех нас.
Нельзя никого отправлять продавать эти бусины. Дозор наверняка будет прочесывать каждый остров, а может, даже обыскивать материковые порты, как Порт-Тренн, на предмет улик, чтобы заклеймить отца с Брином. В этот раз они, без шуток, взяли нас за горло. А мы попались в их ловушку, как какие-то новички.
Агнес отпила из кружки и устроилась в кресле в углу. Я подула на горячий чай и осторожно отпила. Агнес нравится добавлять в чай лаванду, когда она в цвету. Я ощущаю ее привкус в молочной заварке. И, прикрыв глаза, смакую будничность, обыденность нашей встречи. Потому что знаю: в дальнейшем каждый миг будет все больше отдалять меня от Агнес, от этих кружек чая с лавандой и полного сокровищ безопасного мирка. Стыдно признать, что я сама хочу разлуки. Но только не такой. Не хотелось бы оставлять по себе на прощание лишь опустелый дом.
