Холодный, осенний ветер тут же забрался ему под рубашку и лизнул шею, заставляя все тело покрыться мурашками. Серые облака ползли с высоких пиков Алькады. Их тени тягучими кляксами укрывали постепенно желтеющий ковер высоких трав. Кроны деревьев все тише и тише шелестели, теряя свои, как говорил дедушка – “летние перья”.
Арди почувствовал знакомый запах и улыбнулся. Он повернул голову в сторону и увидел высокого, плечистого мужчину. В коричневой, кожаной куртке, в высоких сапогах, местами потертых, а кое-где и несколько раз починенных, в плотном жилете и с извечной кобурой у правого бедра. Он сидел на ступенях дома и курил трубку.
Мальчик часто спрашивал у отца, зачем тот вдыхает этот горький и едкий дым, на что тот отвечал:
– Главное, не повторяй моих ошибок, когда вырастешь.
Голос отца, глубокий и звонкий, как и всегда подействовал на Арди успокаивающе. Он подошел поближе, сел рядом и уперся головой в предплечье Гектора. Он ощущал себя так же, как и когда сидел в роще, прислонившись спиной к высокому дубу. Такому, что не сломишь ни ураганом, ни, даже, молнией.
– А где все остальные? – чуть погодя спросил мальчик.
Отец вытащил трубку изо рта и указал ею на подножие горы.
– Там, – ответил он.
Арди опять нахмурился.
– Что они там делают? Мама ведь не спускается в поселок.
Ветер задул чуть сильнее и холоднее, но мальчик не обращал на это внимание. Он сидел, свесив ноги на следующую ступеньку и слушал шелест деревьев. Как и учил дедушка, он пытался услышать их разговоры, но все, что мог различить, это легкое шуршание в вышине и тонкий скрип качающихся стволов.
– Им пришлось, – ответил отец, выдыхая облако серого дыма. Мама постоянно напоминала Гектору, чтобы тот даже не думал курить в доме. – Твоя мама сейчас снимает комнату в салуне у Миссис Бэйрег. Она хорошая женщина. Потеряла мужа, когда они переселялись сюда с востока.
– Но зачем маме там комната?
Отец, словно не слыша вопросов, продолжал говорить, но делал это как-то сухо, монотонно, без эмоций.
– Твой дедушка устроился барменом в том же салуне. Не думаю, что он сможет долго проработать. Он всегда имел сложные отношения с алкоголем. Но пока не подрастет Эртан, у Шайи не будет возможности подрабатывать. Только если прачкой. Но не переживай, они справятся.
Все те же, что и прежде, липкие, холодные пальцы начали ползти по ногами мальчика. Они поднимались все выше и проникали все глубже, пока опять не дотянулись до сердца, заставляя пропускать удар за ударом.
– Папа?
Что-то горячее обожгло щеку мальчика. Он дотронулся до лица и увидел на пальцах соленые капли.
– Я не хотел уходить, Ардан, – очередное облако дыма потянулось к небу, превращаясь там в большую, серую тучу. Ветер шквалом обрушился на крышу дома, пробежался по лугу и заставил волны на реке подняться белой пеной. – Но что случилось, то случилось.
– Пап, я не понимаю…
– Поймешь, – перебил Гектор. – Потом. Не сейчас. Сейчас важно, чтобы ты понял другое, Ардан. Понял, что тебе надо жить. И понять, что эту самую жизнь, кроме тебя самого, никто не сохранит и не сбережет. Никто, кроме тебя, не позаботиться о Шайи и Эртане. Никто, кроме тебя, не позаботиться и о тебе самом, Ардан. Тебе надо стать сильным. Ради твоих мамы и брата. Ради себя.
Мальчик вдруг понял, что его так беспокоило. Все это время, он не мог вспомнить, как оказался в постели, что делал прошлым вечером и почему от отца пахнет не только дымом, но и горячим железом.
Гектор резко обнял мальчика. Крепко. Очень крепко. Так, словно хотел вобрать сына внутрь себя. Никогда не отпускать. Арди оказался в теплой темноте, куда провалился все глубже и глубже. Он уже не понимал, сидит ли на ступеньках рядом с отцом, спит или… жив ли он вообще.
Только темнота и тепло.
– Слушай Эргара, сын, – откуда-то издалека, едва слышно, как из-под воды, доносился голос отца. – Он поможет тебе стать тем, кем я никогда не хотел, чтобы ты становился. Но помни, что лишь половина тебя – матабар…
* * *
Арди открыл глаза.
Он снова лежал посреди темной пещеры. Снаружи, завывая, дул ветер. Он принес с собой молнии и проливной дождь. Тяжелые капли, сливаясь широкими потоками, бежали по камням, чтобы оказаться запертыми в небольшой каменной чаше, из которой лакал воду огромный барс.
– Эр… – мальчик хотел позвать того, но не смог.
Губы тут же растрескались в кровь, причиняя нестерпимую боль. Но сил не оказалось даже закричать. Слипшееся горло лишь издало хрип, наждачной бумагой прошедшийся по гортани. Так Арди и лежал, смотря на то, как барс глотает воду. Мальчику казалось, что он может почувствовать её холодный аромат, слегка напоминавший молоко – настолько сильно ему хотелось пить.
Покрытые коростой глаза плохо видели. Все постепенно сливалось в одну размытую картину, пока, вдруг, морозная влага не коснулась его губ и что-то теплое и пушистое не умыло ему лицо.
Арди смог широко открыть глаза и увидеть, как над ним склонилась усатая, пушистая, белоснежная морда размером с голову пони. Из небольшой щелки между черных полосок, заменявших зверю губы, текла струйка холодной воды.
В синих глазах Эргара мальчик прочитал короткий, строгий приказ. И, судя по тому, как ярко блестели стальные когти, выпущенные из передней лапы, у мальчика имелся весьма небольшой выбор.
И он постепенно запил. С трудом лакал струйку воды с дурным запахом и вкусом. Она напоминала кровь.
Но мальчик этого почти не замечал. Его так сильно мучила жада, что когда струйка иссякла, а барс отошел в сторону, то Арди еще какое-то время машинально лакал воздух.
– А теперь спи, детеныш.
Арди хотел было возразить, но глаза сами собой закрылись и мир опять погрузился во тьму.
* * *
Арди просыпался от самых разных ощущений. Помнится был даже случай, когда жарким летом он не опустил на окно москитную сетку, натянутую между четырьмя досками. В итоге, каким-то неведомым чудом или, может, Скасти решил разыграть, но в комнату пробралась змея. Мальчик тогда еще не умел разбираться в этих пренеприятнейших существах и потому, почувствовав что-то холодное и немного мокрое, ползет у него по ноге – вскочил, как ужаленный.
Благо, никто в действительности его не жалил, а змейка оказалась безобидным ужиком.
И до этого момента, Арди полагал, что тот эпизод с ужом являлся воистину его самым неприятным пробуждением. Увы, как говорил дедушка, в этой жизни нет ничего постоянного.
Пробуждение, с тянущим чувством в груди, буквально воющим животом и стучащими от холода зубами – вот теперь безусловной король всех неприятных пробуждений Арди. Все так же лежа посреди глубокой пещеры, он едва нашел в себе силы, чтобы приподняться на локте и оглядеться.
Ничего не поменялось – все тот же влажный свод со свисающими каменными конусами и пол, устланный костями, кусками слипшегося меха и подгнившими останками, от которых тянуло мерзким запахом, забивающимся куда-то аккурат под череп. Вдалеке, на небольшом возвышении, лежал Эргар. Он делал вид, что спал, но по слегка качавшемуся хвосту Арди понял, что барс притворяется.
Мальчик повернул голову ко входу. Он не знал, сколько времени проспал, но в небольшой каменной чаше все еще осталось немного воды.
– Пить, – с трудом прохрипел ребенок.
Тишина. Не та, которая повисает в опустевшей комнате, а лесная. Тишина с примесью шепота ветра, далеких криков птиц, ночного пения сверчков и редкого воя волков, идущих по лунной тропе. Арди хорошо знал все эти звуки. Он родился среди них.
Но там, среди стен родного дома, они звучали как-то иначе. Нет так остро, не так резко и совсем не так… опасно.
– Пить, – повторил мальчик.
Эргар приоткрыл левый глаз, затем лениво потянулся, зевнул и перелег на другой бок.
– Вода там, – ответил он, качнув хвостом в сторону чаши.
– Но…
Барс, совсем как огромный кот, отвернулся от мальчика и накрыл нос правой лапой, спрятав его от ветра. Пещера снова погрузилась в тишину. Арди почувствовал, как плотный ком опять сдавил горло. Что-то горячее вот-вот было готово хлынуть из глаз, как вдруг, среди ночного многоцветия звуков, он различил тихий, знакомый голос:
“Тебе надо стать сильным. Ради твоих мамы и брата.”
Арди отвернулся от барса и снова посмотрел на чашу. От живительной влаги его отделяло шесть метров. Шесть метров мокрого, неровного пола с острыми каменными зубьями, наточенными костями, бурыми пятнами застывшей крови и порывов горного ветра, задувавшего в пещеру.
Мальчик сцепил зубы и попытался подняться на ноги. Помогая себе руками, цепляясь за стену, разрывая кожу на подушечках пальцев, ломая ногти, Арди кое-как поднялся на дрожащих, негнущихся ногах. Сделал шаг и… второй уже не смог. Рассекая ладонь о стену и разбивая коленки и плечо о пол, мальчик рухнул там же, где и стоял.
Из горла вырвался не то крик, не то стон. И не столько от боли физической, сколько от другой, которую Арди прежде еще никогда не ощущал. Болело где-то внутри. Там, где все всегда было целостно, заполнено до краев, вдруг появилась пустота. Жадная и голодная, как дикая собака, впервые почувствовавшая вкус крови. И почему-то Арди знал, что она уже больше никогда не исчезнет.
Сколько бы он не пытался её заглушить и чем бы он не пытался её наполнить, она всегда будет возвращаться. Раз за разом откусывая от него все новые кусочки, пока от того Арди, что прятался на утесе, наблюдая за тем, как орлы летают на перегонки с облаками, не останется даже воспоминаний.
“Тебе надо стать сильным.”
Всхлипывая, глотая сопли и слезы, сквозь мутное нечто, Арди смотрел прямо перед собой. На чашу с водой. Отец никогда и ни о чем не просил Арди. Он только всегда молча делал все, что требовалось их семье. Невзирая ни на что. И только теперь после своей… после своей… после того, как Гектор ушел, он попросил лишь об одном.
Позаботиться о маме.
Позаботиться о брате.
Приглядеть за дедушкой.
Арди еще раз шмыгнул носом и, с трудом, сквозь боль и все те же слезы, вытянул перед собой правую руку. Он схватился окровавленными пальцами за каменный выступ и потянул тело вперед.
Острые грани пола царапали кожу и рвали одежду, с каждым новым движением мальчик оставлял за собой все новые кровавые следы. Его маленькое, хрупкое, истощенное тельце покрывалось змеящимися красными полосами и болезненными пятнами самых разных оттенков.
И те шесть метров, что он прошел бы и не заметил, Арди проделал едва ли не за пол часа, если на этой горе вообще существовало время.
Скуля, скрипя зубами, иногда вскрикивая от боли, глотая слезы, мальчик сумел приподняться и поднести лицо к чаше. Сил оставалось только на то, чтобы изредка складывать губы трубочкой и, вместе с воздухом, всасывать еще и воду.
Утолив жажду, ребенок вновь рухнул на пол, но на этот раз он уже ничего не почувствовал – силы окончательно покинули его, унося куда-то во мрак.
* * *
Арди никогда не думал прежде, что можно ощущать то, как поднимаются веки. Помнится, прошлым летом они вместе с отцом тащили по натянутым веревкам сбитые доски на крышу. Те неохотно скрипели и терлись о стены дома, заставляя мурашки бегать по всему телу.
Сейчас мальчик испытывал похожие ощущения. С той небольшой разницей, что мурашки, поднимавшиеся под обрывками одежды, причиняли нестерпимую боль.
Как бы Арди не повернулся – все болело, ныло и саднило. И, наверное, он бы заплакал, если бы в глазах осталось хоть немного слез. Но вместо них – лишь жгучее ощущение где-то под все теми же веками и колючий комок, давивший изнутри на горло.
С потрескавшихся детских губ сорвался едва различимый, тихий стон, тут же потонувший в вое ветра, радовавшегося тому, что приближается его царство, а тихие и спокойные летние дни уходят в прошлое.
– Хорошо, что ты проснулся, детеныш, – громкое, мокрое чавканье заставило Арди повернуть голову в сторону пещеры. Сам он лежал практически около выхода. Как только не замерз – загадка. – Ночью мне казалось, что духи забрали тебя к твоим предкам.
Эргар опять грыз чью-то лапу. Нечто среднее между горным козлом и небольшим оленем.
Арди не помнил, как называлось это животное. А может и не знал. Дедушка всегда рассказывал, что в лесах и горах старой Алькады можно встретить осколки легенд и былин прошлого, еще не утонувших в пыли истории… чтобы это не означало.
В животе заурчало и, на удивление, при виде окровавленного мяса, которое барс разрывал клыками вместе с кожей и костями, Арди скрутил не рвотный рефлекс, а приступ голода. Хотя прежде, когда отец и дедушка, иногда, пару раз в месяц, просили у мамы оставить им сырого мяса, Арди всегда уходил с кухни. Его тошнило от одного вида окровавленных лиц старших родственников, не говоря уже о запахе.
Мальчик, ощущая не только боль, но и пусть и немного, но больше сил, чем вчера, пополз в сторону еды. Движения все так же давались ему непросто и каждый рывок или толчок оставляли новые царапины, ушибы и даже порезы. Но что-то новое, пока тихое и незаметное, внутри Арди заставляло его со все большим усердием и даже каким-то остервенением двигаться к цели.
И когда до мяса оставалось, в буквальном смысле, рукой подать, Арди заметил, что Эргар застыл. Барс так и завис с бедром в клыках. По его серебристому меху стекали вязкие, с кусочками плоти, капли крови. Они капали на пол, разбиваясь дождем алых брызг, отражавшихся в глазах зверя. Зрачки, сузившиеся до состояния тонких полосок, неотрывно следили за мальчиком.
Арди вдруг ясно, как если бы это была его собственная мысль, осознал, что если он двинется к мясу еще хоть немного, то…
Мальчик бросил быстрый взгляд на длинные когти, которыми Эргар удерживал добычу.
– Еда, – прохрипел Арди.
Барс издал звук, похожий одновременно на рык и фырчание.
– Это моя добыча, детеныш, – произнес зверь строго и грозно. – и я не помню, чтобы ты участвовал в охоте. Мой голод еще не утолен. Когда я закончу – ты сможешь заняться своим.
Мальчик, привыкший, что каждое утро его ждал вкусный завтрак, вечером – сытный ужин, а любое угощение или редкая сладость всегда доставалась в первую очередь именно ему, лежал на холодном полу и смотрел, как клыки и когти рвут плоть и огромные шматы мяса исчезают в бездонной глотке барса. Даже маленького кусочка от каждого из них было бы достаточно, чтобы утолить голод ребенка, но барс был непреклонен.
Тянулись минуты, пока, наконец, барс, не срыгнув часть крови и обломков костей, не отошел в сторону от того, что некогда являлось “добычей”. Теперь же на полу лежал каркас животного с небольшими ошметками мяса, которые барс не стал отдирать от обслюнявленных, обглоданных костей.
– Можешь приступать, – будто с насмешкой произнес барс и растянулся на своем ложе, принявшись вылизывать шерсть от крови.
Арди поднял с пола небольшую кость. Сказать, что она воняла – отвесить весьма нетривиальный комплимент этому понятию, так как простое слово “вонь” явно не дотягивала до того серно-металлического, с легким оттенком гнильцы и испражнений, запаха, которые источала кость. Вот только мальчик этого почти даже не почувствовал.
То “нечто”, что заставило его, невзирая на боль, усталость и ломоту в теле, двигаться в сторону пищи, точно так же – заставило буквально вгрызться зубами в остатки мяса на кости. Арди не заметил, как проглотил первую порцию, затем вторую, третью и… остановился он лишь когда понял, что уже некоторое время обсасывает “голую” косточку.
Отбросив её в сторону, мальчик с ужасом смотрел на окровавленные, покрытые непонятной слизью, ладони. Осознание произошедшего накрыло его волной, гребнем которой выступал все тот же запах. Только теперь Арди не только его вдыхал, но и каждым движением языка воссоздавал внутри собственного рта.
Живот забурлил и ребенок едва сдержал рвотный позыв.
Что-то подсказывало ему, что если он сейчас расстанется с пищей (мысль об этом снова скрутила желудок) то неизвестно, когда в следующий раз ему удастся поесть.
Барс, лежавший вдали, грубо и с толикой презрения профырчал:
– Человек.
* * *
Так и потянулись дни, сменяясь неделями.
Арди просыпался, каждым новым утром замечая, что одежда на нем истончается и рвется, подставляя все больше и больше стремительно темнеющей кожи под далеко не ласковые прикосновения осеннего ветра. После пробуждения, приходящего все легче и приносящего все меньше боли, мальчик выпивал то, что скопилось за ночь в каменной чаше.
После этого, забившись в самый дальний и темный угол пещеры, мальчик просто лежал там, пока силы не покидали его и на начинался новый круг пробуждения, воды и сна. Иногда, целыми днями, Арди мог лежать в пещере совсем один. Обычно после этого Эргар возвращался с новой добычей и тогда мальчик мог утолить голод небольшим количеством мяса на кости.
Единственным занятием, которое ребенок смог для себя найти – порой выбираться из пещеры, но не далеко – всего на пару метров. За несколько недель у него даже получилось составить примерную, как говорил дедушка, “зрительную карту”.
