Я взяла из её рук засохшую горбушку и крынку с водой. Но благодарить её не спешила, а только спросила:
– Когда меня освободят?
– Освободят? – удивилась тощая карга. – Ты здесь до казни. Аббат Фалло приказал тебя сжечь на праздник Всех Духов.
– Это когда?
– Через четыре дня, ты что, и этого не знаешь? – огрызнулась зло монахиня. – Да… Ты воистину великая грешница, верно сказал наш настоятель!
– А что с моей дочерью? – перебила я ее нетерпеливо.
На это монахиня как-то недовольно поморщилась и отвернулась. Она быстро направилась прочь по тёмному коридору.
– Что с моей дочерью, ты гадкая мегера! – громко прорычала я ей в спину.
Но эта зараза так и не ответила. Скрылась во мраке.
Разве можно быть настолько бессердечными существами?
Не аббатство, а какое-то тёмное сборище нечисти.
Присев опять на кучу тёплой соломы, я посмотрела на засохшую горбушку серого хлеба. Есть совсем не хотелось, несмотря на то, что я не ела с самого своего попадания сюда. Конечно, не считая того крохотного кусочка ароматного шоколада. Потому я только попила воды из крынки и, поставив ее на каменный пол, положила хлеб на нее.
Уже совсем стемнело. Но, слава Богу, ночь была ясная, и все было хорошо видно.
Снова прикорнула на ворохе соломы и задремала.
– Мамочка, ты здесь? – вдруг в тишине раздался детский знакомый голосок.
Я резко поднялась с соломы и приникла к оконцу с решеткой. Элиза, присев на корточки, заглядывала внутрь моей темницы. Моя камера находилась ниже уровня земли.
– Детка, ты пришла ко мне, – выдохнула я радостно, обхватив сверху её маленькие ладошки, которые держались за железные прутья.
Мое сердце наполнилось радостью. Хоть кто-то в этом жестоком мире любил меня, и я была кому-то нужна.
– Моя бедная мамочка, – пролепетала жалостливо Элиза и попыталась поцеловать меня в щеку, но прутья решетки не дали ей этого сделать. – Монахини выгнали меня из аббатства. Сказали, что я дочь демона.
– Вот злобные мегеры, – процедила я.
Ну разве можно быть такими чудовищами? Выгнать маленького ребенка, можно сказать, на голодную смерть, да ещё и наговорить гадостей.
– Ты не слушай их, Элиза. Твой отец был добрым, достойным человеком. Никаким не демоном. Поняла меня?
Конечно, я врала. Я даже не знала, от кого родила. Воспоминания Мари мне не передались. Но надо было как-то утешить несчастного ребенка.
– Да, мамочка, я поняла. Я ждала ночи, чтобы пробраться сюда.
– Ох, Элиза, наверное, это опасно. Монахини разозлятся, если увидят тебя.
– Они все дрыхнут, мамочка. Никого здесь нет, – помотал головой ребенок. – Скажи, тебя правда сожгут?
– Не знаю, детка, – ответила я уклончиво. Не хотела совсем пугать ее. – Но всё может случиться.
– Я не смогу без тебя, мамочка, – захныкала она.
И по ее лицу потекли слезы. Я поджала губы и почувствовала, что сама на нервах от всего происходящего.
– Элиза, не надо, не плачь, всё будет хорошо, – лепетала я, гладя ее по щечке пальцами, вытирая её слёзки. – А то я сейчас тоже заплачу, и так тошно.
– Прости, мамочка, но я не хочу, чтобы ты умирала.
Я нахмурилась. Я и сама едва сдерживала рыдания. Но держалась, не хотела показать ребенку, что страдаю. Ведь если она видит меня в последний раз, пусть запомнит меня неунывающей и спокойной. А не нервной плачущей истеричкой.
– Ты голодна? – спросила я и тут же взяла свою черствую горбушку с крынки и протянула девочке. – Вот, возьми.
– Спасибо, – сказала она, беря хлеб. – А я тебе ничего не оставила, мамочка. Я съела твою булочку еще днем.
– Не страшно, Элиза, – улыбнулась я. Видя, что она перестала плакать, спросила: – Дочка, а у нас есть ещё кто-то из родни? Там: тёти или дяди какие? Дальние родственники может быть?
– Нет. Ты одна у меня, мамочка.
– Блин, ну что за непруха, – пробормотала я. – Даже некуда пристроить малышку.
Реально, Высшие Силы выбрали для несчастной Мари самую жуткую судьбу, которую можно было только придумать.
Я вздохнула. Но, конечно же, я знала, что свою судьбу в этом воплощении выбирает сама душа. Она сама решает, где и как ей жить и через какие испытания пройти. Так что винить было некого.
И, похоже, прежняя душа хозяйки моего тела выбрала такую жесть.
Наверняка, и я попала в это тело неслучайно. Ведь случайностей не бывает. Всё происходит по желанию души. Значит, и моя душа захотела попасть сюда и прожить эту нелёгкую жизнь.
Ладно! Хватит депрессировать. Надо как-то помочь Элизе. Уже была ночь, а несчастный ребёнок на улице.
Глава 8
– Ладно, Элиза. Уже ночь-полночь. Тебе надо найти какой-то дом, где поспать.
– Я не хочу без тебя, мамочка, – замотала головой девочка.
– Пока ты должна позаботиться о себе сама. Понимаешь, детка? – продолжала я как можно ласковее, гладя ее ручку. Она медленно кивнула. – Скажи, Элиза, есть ли в городке какой-нибудь добрый трактирщик? Ну, который жалостливый и принимает на постой нищих и убогих?
– Не знаю, – замотала головой Элиза. – Хотя есть одна женщина. Но она не трактирщик, а Чёрная графиня. Она живет за городом, на отшибе, одна. Ее выгнали из нашего города. Но она точно добрая. Однажды она подарила мне яблоко. А в другой раз отогнала от меня злых собак, которые хотели меня укусить. Я же тебе рассказывала про неё, мамочка. Ты разве не помнишь?
– Вспомнила, дочка. Точно, Чёрная графиня, – соврала я, воодушевившись ее словами. – Так, Элиза, ты сможешь найти особняк этой графини?
– У нее не особняк, а маленький домик, вспомни, мамочка.
– Помню. Значит, слушай меня. Сейчас пойдёшь к этой графине и скажешь, что ты сирота и тебе некуда идти. Может, она примет тебя на ночь и накормит. Поняла, Элиза?
– Я не хочу туда идти. Я хочу остаться здесь с тобой, мамочка.
– Нет, детка, здесь нельзя со мной. Смотри, холодает как. Ты вся дрожишь. Ступай к этой Чёрной графине. И скажи ей то, что я велела. Я прошу, Элиза, ради меня.
– Хорошо, мамочка.
– И еще. Если ты вдруг увидишь, что эта графиня хочет причинить тебе зло, то немедля убегай из ее дома. Поняла меня, Элиза?
Я уже инстинктивно опасалась всех окружающих меня людей. Все они были какими-то злыми и жестокими. Потому изначально начала думать обо всех плохо. Но всё же решила уточнить:
– Элиза, а ты не помнишь, отчего эту графиню выгнали из города?
– Она же ушла от мужа, который её бил. А потом аббат отлучил её от церкви оттого, что она не захотела вернуться к мужу. Все говорят, что она большая грешница.
– Ясно, – хмыкнула я. Видимо, эта графиня такая же «грешница», как и я. Это общество точно больно на всю голову с этими своими непонятными грехами. И явно эта графиня не была опасной. – Всё, Элиза, ступай. Сделай то, что я сказала.
В день моей казни утро было ясным и тёплым.
Почти шесть дней я томилась в этой убогой камере. Ежедневно мне приносили кусок сухого хлеба и воду: это был весь мой паёк. Три раза ночью меня навещала тайком Элиза. У девочки вроде было все хорошо.
Это единственное, что утишало меня в то печальное утро, когда я должна была умереть.
Малышка Элиза теперь жила у Чёрной графини. Престарелая женщина с радостью приняла мою дочку у себя. Даже кормила вкусной кашей по утрам, а вечером – сытной похлёбкой. И действительно, графиня оказалась очень доброй: даже обустроила Элизе маленькую комнатку на чердаке. Так рассказывала девочка.
Потому я велела ей жить с графиней, когда меня не станет. Да, графиня была ей не родной, но все же лучший вариант, чем бродить, как бездомная собака по улице.
Наконец послышался скрип открывающейся двери.
В мою темницу вошли три монаха. Без предисловий они подняли меня с соломы и выволокли из темницы. Потащили по каким-то мрачным коридорам. Через пару минут мы оказались у выхода из аббатства.
Утренние лучи солнца осветили нас, едва мы вышли наружу. Я даже зажмурилась от яркого света.
Как не хотелось умирать!
Я же только попала в эту новую жизнь. Да, непростую и не очень приветливую ко мне. И окружающие люди тоже были так себе. Но всё же я уже начала привыкать ко всему этому: к вони, нищете, диким средневековым нравам. Я даже почти смирилась со своим пухлым телом!
Конечно же, всё познается в сравнении. Теперь мне казалось, что не так уж и плоха моя жизнь в этом теле. Я была молода, вроде здорова, и у меня был даже близкий человечек – Элиза. Которая так горько плакала, когда вчера тайком опять приходила к моему оконцу.
Потому не стоило горевать. Если теперь я здесь и вынуждена как-то выстраивать своё существование в новом мире, значит, буду выживать здесь.
Именно так я думала все последние пять дней заточения в темнице.
Но эта казнь была прямо какой-то вопиющей несправедливостью.
За что? Почему? Отчего меня хотели сжечь? Оттого, что я отказала развратнику аббату? И не стала блудницей? Это же чудовищное беззаконие, и правда!
Бред какой-то!
Монахи провели меня по небольшой улочке, примыкающей к аббатству, потом по другой. И мы вышли на некую многолюдную площадь. Здесь было полно народу.
Я подумала, что есть шанс сбежать, но у меня были связаны руки, а эти два вонючих монаха держали меня с яростной силой.
Монахи уже заволокли меня на помост посреди площади и начали привязывать к столбу. То и дело со всех сторон слышались едкие смешки и проклятья горожан. Внизу, у помоста стояли монахини во главе с аббатом Фалло и довольно наблюдали за всем происходящим.
Они все реально считали, что убить человека просто так – это будет во благо их душам?
Ненормальные фанатики.
В этот миг мне казалось, что моя новая жизнь – это верх невезения, который только мог случиться со мной. Не успела даже освоиться как следует в этом мире и уже все. Конец. Худшего попаданства и представить себе было трудно.
Я чувствовала, что веревки, которыми меня привязали к столбу, сильно врезались в кожу, причиняя боль.
– Боженька! – взмолилась я, поднимая лицо к небу. – Ну, пожалуйста, помоги! Обещаю, что больше не буду жаловаться на свою полную фигуру и тяжелую жизнь! Только помоги! Я хочу жить!
– Что ты бормочешь там, проклятая ведьма? – огрызнулся монах-палач, который уже подкладывал хворост к моим ногам. – Никто тебе не поможет! Все грешницы идут в ад, и мы поможем тебе туда отправиться.
Он злобно и ехидно оскалился. Я даже не обратила внимание на его гадкие слова. За последнюю неделю я научилась абстрагироваться от злых слов окружающих людей. И они совершенно не трогали меня. Я же не считала себя грешницей. Почему мне должно быть важно мнение каких-то невежественных людишек?
Я видела, как монах зажег факел от небольшого костровища, что было рядом, и направился ко мне.
Глава 9
Зажмурив от страха глаза, я начала еще яростнее шептать просьбы Богу. О том, чтобы мне было не так больно умирать.
Я уже чувствовала запах горелого дерева, который, видимо, исходил от факела в руке монаха, но упорно продолжала шептать, обращаясь к Богу и Высшим силам.
– Отправляйся в ад, грешница! – раздался истошный возглас одной из монахинь, стоящих внизу.
Я чуть приоткрыла глаза, отмечая, как монах начал поджигать первые хворостины, лежавшие у моих ног.
Снова зажмурилась. И едва не заплакала от безысходности. Но старалась держаться. Не стоило показывать этим злобным людишкам свою слабость.
Я уже ощущала под ногами жар и слышала треск первых горящих хворостин. Желала только одного: чтобы все поскорее закончилось. Я так устала бояться за эту неделю.
И вдруг что-то влажное упало мне на лоб.
Потом ещё и ещё. Я резко распахнула глаза. Огонь уже поглотил первые дрова рядом с моими ногами, а дым слепил глаза.
И тут с неба хлынул ливень!
