– Не очень оригинально, – с трудом нашлась я.
– Она слышала это на спектакле в Оксфорде или где-то еще, – объяснила Ундина. – Но сказала, что эти слова идеально соответствуют де Люсам из Букшоу.
– Возможно, она права, – сказала я, демонстрируя ангельское смирение, но внезапно почувствовала себя грязной.
Что я могу сделать, чтобы воссоединить расколотую семью? Что бы отец подумал обо мне?
Внезапная смерть отца стала для меня сильным ударом. Все утратило смысл. Сначала я пыталась изолироваться и притвориться, что он все еще жив и просто недоступен, как обычно: где-то возится со своей чертовой коллекцией марок. Но шли дни, недели, тянулись месяцы, и я все чаще и чаще просыпалась посреди ночи в слезах. И при виде промокшей от влаги подушки я ощущала в глубине души стыд, причины которого не могла – или не хотела – объяснить даже самой себе.
Жена викария отвела меня в сторону для, как она обозначила, «короткой беседы». Она понимает, что значит быть одиноким, но я не должна чувствовать себя плохо из-за этого; одиночество – это не грех.
Когда кто-то переступает невидимую границу, отделяющую вашу частную жизнь, это всегда неловко. Пусть даже вам желают добра, но граница нарушена и уже никогда не будет такой непроницаемой преградой, как прежде.
Я поблагодарила ее за заботу, но не стала говорить, что меня пожирает не одиночество, а нехватка любви, и это тоже не грех.
Кроме того, есть кое-что еще.
Я первая соглашусь с мнением, что меня нельзя назвать обыкновенной девочкой в привычном понимании, но дело в другом: в моей жизни начало оформляться что-то странное и тревожащее.
Как будто между мной и реальным миром образовывается стеклянная стена – почти прозрачная, едва ощутимая: изолирующая меня мутная дымка. Нужно что-то предпринять, пока не стало слишком поздно: пока я не оказалась в ловушке, откуда нет пути на другую сторону.
Мне нужна подпитка.
Но начнем с практических вещей. Сначала лопаты и зубила, потом храмы.
Ундина наклонилась над могилой неподалеку, ковыряя в носу и притворяясь, что читает надпись.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я.
– Доггер попросил меня сходить за тобой и привести домой, – ответила она. – Немедленно.
– Есть конкретная причина?
– Я знаю только то, что смогла подслушать через дверь, – ответила Ундина. – Дело в миссис Мюллет. Кажется, она кого-то убила.
2
Мы неслись по асфальту, и шины «Глэдис» пели под дождем. Ундина, похожая на изломанного аиста, сидела передо мной в корзине, держась за руль и во весь голос распевая какую-то языческую песню с припевом «Унга-бунга». Я была слишком занята мыслями, чтобы заставить ее прекратить.
Убила? Миссис Мюллет? Вряд ли в это можно поверить. Кого?
Доггер поступил правильно, послав за мной Ундину. Единственный человек, кроме нас, кто оставался в доме, это Даффи. Моя сестра Даффи.
Я еще сильнее надавила на педали.
Пусть она… пусть она…
Мы пронеслись через ворота Малфорда и влетели на длинную каштановую аллею. Впереди я уже видела черный «Уолсли»[4 - «Уолсли Моторс» – в описываемое в романе время самый крупный производитель автомобилей в Великобритании. Существовал до 1975 года.] инспектора Хьюитта, припаркованный перед входом в Букшоу и внушающий дурные мысли. На водительском месте кто-то сидел – молодой констебль с ничего не выражающим лицом. Когда мы подъехали, он уставился на нас. Я его не знала. Он явно находится тут, чтобы помешать преступникам сбежать из дома.
Я резко затормозила, отчего Ундина полетела на гравий, еле удерживая равновесие на тощих дрожащих ногах.
– Осторожно, – сказала я. На самом деле я не хотела причинить ей вред.
Она пронзила меня взглядом из-под шляпы, но у меня не было времени на анализ.
Проходя мимо машины, я отсалютовала пальцами констеблю, но его крупное белое лицо за стеклом было неподвижно, как невыпеченная буханка хлеба.
Я влетела в дом и понеслась прямо в кухню. Я знала, что миссис Мюллет не позволит допрашивать себя за пределами своего царства.
Она сидела за кухонным столом с неподвижным лицом, но, как только она меня увидела, маска треснула, и она разрыдалась.
– О, мисс Флавия, – прорыдала она. – Вы должны сказать им… никого я не убивала… Я не… не могла!
Напротив нее неподвижно стоял инспектор Хьюитт с блокнотом в руке. Он кивнул мне.
– Мисс де Люс.
Так вот, значит, как теперь будет? Официально до кончиков ногтей? Мы с ним не раз сталкивались в прошлом, и каждый раз был другим, каждый раз мы начинали все сначала, как будто видим друг друга впервые.
– Инспектор, – сказала я, – не могли бы вы объяснить, что здесь происходит?
Лучше утвердить свой авторитет с самого начала, подумала я. В конце концов, это мой дом. Как мне объяснили сухие седые мужчины с огромными руками, он достался мне по сложно составленному завещанию матери.
Кажется, я застала инспектора Хьюитта врасплох. Возможно, он прочитал мои мысли по лицу.
Нас с инспектором объединяло неоднозначное прошлое. Он никогда не знал, чего от меня ожидать, в то время как я читала его как открытый телефонный справочник. Я много раз помогала ему в расследованиях, но, как со всеми, у кого власти больше, чем у нас (и о которых святой Петр завещал молиться Фоме: «за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте»[5 - 1-е Послание Тимофею 2:2, цит. по Синодальному переводу.]), это ничего не значило. Мои усилия оказались тщетны.
Именно в этот момент появился Доггер – внезапно, тихо и очень вовремя, как он умеет. Секунду назад его не было, и вот он стоит у входа в кухню. Он молчал, и я сразу поняла, что он хочет, чтобы на него не обращали внимания.
Доггер – наша опора: мастер на все руки, советник, садовник, защитник и друг. Он был в военном плену вместе с отцом, и шрамы на его душе до сих пор не зарубцевались. В один миг он мог быть несокрушимой стеной, в другой – хрупким дрожащим листом. Я коротко улыбнулась ему.
– Некая персона мертва, – наконец сказал инспектор. – Возможно, миссис Мюллет может предоставить объяснения.
Очень разумно с его стороны. Я знала, что правила запрещают ему делиться информацией публично, но миссис Мюллет вполне могла проговориться о том, о чем раньше умолчала. Хорошая игра, инспектор, подумала я.
– Инспектор говорит, это майор Грейли, – сказала миссис Мюллет, утирая глаза передником. – Он мертв. Вы знаете, что я готовлю и убираюсь у него в коттедже «Мунфлауэр», с тех пор как ваш отец… то есть полковник де Люс… простите, мисс Флавия… я не хотела…
Я сжала ее плечо.
– Он умер, – повторила она.
Но о ком она говорит?
Насколько я знаю, майор Грейли вышел в отставку несколько лет назад и обосновался в маленьком домике на окраине Бишоп-Лейси. Я его не встречала, но мне казалось, что он предпочитает уединение. Мелкий госслужащий – так он отрекомендовал себя викарию. Зачем кому-то убивать такого человека?
– Я знала, он любит грибы на завтрак, – продолжала миссис Мюллет. – И я пособирала немного по пути в его коттедж. Они растут за перелазом на поле Грейнджера. Вы знаете это место. Приготовила их и подала ему вместе с тостами. И бамц! Он мертв. Грибы оказались ядовитыми, и это моя вина, и ничья больше.
Грибы! Я не могла поверить своим ушам. Должна признать, что я долго молилась богу, Деве Марии и всем святым, чтобы мне подвернулось старое доброе отравление грибами. Не то чтобы я желала кому-то смерти, но зачем наделять девочку склонностью к науке, точнее, к химии, и не давать ей возможности пользоваться своими талантами?
Кроме того, миссис Мюллет собирала и готовила грибы уже лет сто и отлично разбиралась во всех их видах, как и любая женщина, живущая в сельской местности. Это она когда-то преподала мне основы, как разбираться в съедобных грибах, – задолго до того, как я углубилась в изучение более редких ядовитых веществ.
Тем временем миссис Мюллет продолжила тихо рыдать. Инспектор взглянул на нее с таким видом… что это было? Сомнение?
– Кто-то догадался послать за мужем миссис Мюллет? – спросила я, стараясь не смотреть на инспектора Хьюитта. При взгляде на него у меня появлялся странный привкус во рту. Мозг предварительно обозначил это ощущение как новую разновидность злости.
– Да, – сказал инспектор, – но его еще не нашли.
– Он ушел рыбачить, – прошептала миссис Мюллет. – Я говорила ему взять болотные сапоги, но он забыл.
Я положила руку ей на плечо.
– Все в порядке, миссис М., – сказала я. – Уверена, что здесь какая-то ошибка. Мы во всем разберемся.
Она накрыла мою руку своей ладонью, и я поняла, что мои слова услышаны.
Инспектор Хьюитт стрельнул в меня кривой, горькой улыбкой. Он не хуже меня знает, что закон не запрещает утешать обвиняемых.
– Я не скажу больше ни слова, пока не явится Альф, – заявила миссис Мюллет, утирая лицо фартуком.
Она давала мне дополнительное время на размышления, и я молча вознесла благодарственную молитву.
Тем временем Ундина настороженно рассматривала неподвижно стоящего в дверях Доггера. Бог знает, что у нее на уме.
– Еще несколько вопросов, миссис Мюллет, – сказал инспектор Хьюитт, – и мы отвезем вас домой.
Миссис Мюллет скрестила руки на груди и сердито уставилась в потолок.
– Что ж, – заметил инспектор Хьюитт, аккуратно засунув ручку «Биро» в хитрое отделение своего блокнота и закрыв его. – Тогда только один вопрос. Вчера перед завтраком майор Грейли был в добром здравии? Вы не заметили ничего необычного?
– Ну… он был молчалив. Накануне ездил в офицерский клуб в Литкот. Знал там кое-кого. Был там навроде знаменитости. Братья по оружию любили пропустить пинту и поболтать с ним. Делали ему маленькие презенты – мясо, масло, кока-колу, иногда сигару. То, чего нет в свободном доступе. Какая глупость, янки могут достать все, а мы до сих пор голодаем, хотя война закончилась восемь лет назад.
– Ясно, – сказал инспектор, делая заметки. – До того, как вы подали ему завтрак, он был таким же молчаливым, как после?
Несколько жестоко, на мой вкус, но, возможно, инспектор не имел в виду ничего дурного.
– Меня арестуют и повесят! – миссис Мюллет всхлипнула, вдохнула и зарыдала. – Закуют в наручники, наденут мешок на голову и поставят на помост. Так поступают с убийцами. Я читала в газетах.
Что нашло на миссис Мюллет? Запоздалый шок? Почему обычно практичная и невозмутимая женщина пришла в такое волнение?
– Вы не убийца, миссис М., – заявила я.
– Я приготовила грибы и подала ему своими руками, да? Вы думаете, его отравили, так ведь? Вы думаете, что во всем виновата я, и никто другой?
Она пошла по кругу. Смысла в этом нет.
– Инспектор, могу я увести ее прилечь ненадолго? – Попросила я. – Пока не придет муж миссис Мюллет?
– Думаю, да, – хмурясь, ответил он. – Это не по правилам, но не вижу в этом вреда.
По его голосу я поняла, что он разочарован. Инспектор надеялся на приступ разговорчивости со стороны миссис Мюллет, но лавочка не открылась.
Доггер шагнул вперед и подхватил миссис М. под руку, а я поддержала ее с другой стороны. Мы медленно повели ее через вестибюль и вверх по лестнице. Затем повернули в западное крыло.
– Мы положим ее в комнату Фели, – сказала я.
Офелия все еще совершает гранд-тур по Европе вместе с мужем Дитером, мыча от восторга при виде памятников Моцарту. Должна признать, что ужасно по ней скучаю, даже по ее жестокости. Фели может заставить вас смеяться, даже расчленяя на части. Жить с ней – это сладкая пытка, и я время от времени размышляла, как справляется Дитер.
Когда Фели уехала, в ее комнате воцарилась грустная пустота. Я почти скучала по тем временам, когда она вышвыривала меня из спальни. Странное ощущение – наваждение наоборот.
Мы с Доггером осторожно провели миссис Мюллет, обмякшую, как мешок с влажной мукой, в комнату и уложили на кровать. Доггер закрыл дверь.
Повисла тишина.
Миссис Мюллет громко чихнула и открыла один глаз.
– Ладно, – сказала она и внезапно села. – Этот человек выводит меня из себя, вот что я вам скажу. Ненавижу, когда со мной обращаются как со старой шарманкой. Я знала, что нам нужно потянуть времечко. Надеюсь, вы не против, что я добавила немножко драмы.
Мы с Доггером переглянулись.
– Так это был спектакль! – сказала я.
– И очень профессиональный, если мне позволено сказать, – добавил Доггер.
– Я же играла Офелию в юности, – гордо заявила миссис Мюллет. – «Амлет», так это называлось. Постановка театральной ассоциации. Два раза. В пятницу вечером и в субботу днем, вот как это было.
Она откинулась на кровать, опираясь на одну руку и прикрыв лоб локтем другой. После короткой паузы произнесла:
– «О, как сердцу снесть: Видав былое, видеть то, что есть!»[6 - В. Шекспир, «Гамлет», акт 3, сцена 1, цит. по переводу М. Лозинского.]
Этот глубокий низкий голос не мог принадлежать миссис Мюллет, голос звучный, исполненный боли и трагедии, от которого меня охватила дрожь с головы до пят. Казалось, эти слова издала золотая труба с фиолетовой бархатной обивкой. Что за незнакомка живет в нашей кухарке?
Я поймала себя на том, что у меня отвисла челюсть.
– Вот черт! – сказала я.
