– Мы с подругой выпили слишком много вина и не можем сами добраться до дома. В нормальных обстоятельствах это не было бы проблемой – мы бы просто взяли такси и забрали ее машину завтра. Но минуту назад подруга сказала, что, если я не уеду отсюда с вами, она останется ночевать у меня. Долгая история, почему бы мне этого не хотелось, но не буду перегружать вас деталями. И, опережая ваш вопрос – нет, обычно я не прошу незнакомцев подвезти меня. Но мне сказали, что вы купили дом рядом с моим, на Стилхед, и я подумала, что убью двух зайцев одним выстрелом и попрошу вас любезно подвезти меня домой, раз уж нам по пути.
Его взгляд останавливается на моих губах. У него гуляют желваки. Он ничего не отвечает.
О нет. Он думает, я с ним флиртую.
– Это не попытка подкатить, клянусь, – быстро прибавляю я, сгорая от стыда. – Мне правда просто нужно, чтобы меня подвезли до дома. Ну и еще, эм… добро пожаловать в наш город!
Какое-то время в нем, видимо, происходит внутренняя борьба, а я сижу и смотрю на него с дико бьющимся сердцем, осознавая, насколько чудовищную ошибку совершила.
Потом Кейдж наконец заговаривает низким и хриплым голосом:
– Извини, принцесса. Я не чертов рыцарь в сияющих доспехах.
Он резко встает, оттолкнув стол и оставив меня наедине с обжигающим чувством унижения.
Так, понятно. Очевидно, забегать к нему за стаканом сахара я не буду.
С горящими щеками я возвращаюсь к нашему столу. Слоан смотрит на меня, пораженно открыв рот.
– Это что сейчас было?
– Я попросила его отвезти меня домой.
Пытаясь оправиться от удивления, она медленно закрывает и открывает глаза, а затем спрашивает:
– И?
– Он ясно дал понять, что лучше прищемит член дверью автомобиля. Мы готовы ехать?
Слоан встает, нашаривая свою сумку на спинке стула, и качает головой.
– Вау. Он отшил нас обеих. Может, ты и права, что он женат.
А потом, когда мы уже идем к двери, задумчиво добавляет:
– Или просто застенчивый.
А может быть, он просто окажется серийным убийцей и освободит меня от страданий.
Хотя, наверное, нет. Я не настолько везучая.
3
Кейдж
Меня не должно волновать, что она великолепна, но волнует. Она настолько вызывающе красива, что я чуть не рассмеялся, увидев ее.
Я был готов ко всему, кроме этого. И она меня удивила.
Ненавижу удивляться. Обычно, если меня застают врасплох, это заканчивается кровью.
Но теперь я уже знаю и в следующий раз, увидев ее, буду готов. Нельзя позволить этому лицу, этим ногам и этим невероятным глазам отвлечь меня от задания.
И еще эти волосы. Я никогда не видел таких гладких и черных волос. Они как будто из сказки. Мне хотелось запустить руку в эту густую, блестящую массу локонов, запрокинуть ее голову и… Черт.
Мне давно известно, что нельзя мешать работу с удовольствием. Нужно просто сосредоточиться и сделать то, ради чего я здесь.
Но лучше бы она не была такой чертовски красивой. Не люблю ломать красивые вещи.
4
Нат
С утра я просыпаюсь с пульсирующей головной болью и Моджо, храпящим у меня под носом.
– Господи, пес, – бормочу я, утыкаясь в его шерстяную грудь, – можно немножко потише? У мамочки похмелье.
Вместо ответа он ворчит, зарывается еще глубже в подушку и портит воздух так, что обои от стен отходят.
Перевернувшись на спину и тяжело вздохнув, я в очередной раз задумываюсь, не совершила ли чего-то ужасного в прошлой жизни. Нынешняя – просто водоворот дерьма, и это единственное разумное объяснение.
Звонит телефон. Я шарю рукой где-то в районе прикроватной тумбочки и нащупываю мобильный. Нажимаю на «Ответить», но Слоан начинает тараторить мне прямо в ухо, прежде чем я успеваю поздороваться:
– Дело раскрыто. Он вдовец.
– Что? Кто?
– Не тупи. Ты знаешь кто. Красавчик, отбривший двух самых горячих штучек Западного Побережья, потому что… – Она делает театральную паузу. – Он скорбит!
В представлении Слоан мужчина может ею не заинтересоваться лишь в том случае, если он гей, женат, слабоумен или его жена недавно скончалась. Очень недавно. Ну, неделю назад. А еще, думаю, втайне она считает, что ее чары способны заставить мужчину любой из вышеприведенных категорий все равно в итоге сдаться – стоит только дать им чуть больше времени.
Мне бы ее уверенность.
Я провожу языком по шершавым зубам и молюсь о материализации феи-крестной, которая принесет мне воду и аспирин. А вдогонку еще и пиво.
– Почему ты так рано звонишь, бессердечная ты ведьма?
Она смеется.
– Сейчас не рано, сейчас десять часов. Я уже провела два занятия по йоге, позавтракала и разобрала шкаф. И ты обещала мне к этому времени позвонить, помнишь?
Не помню. Но это, наверное, из-за белого вина за ужином… и красного после возвращения домой. Слава богу, я не переключилась на бурбон.
Впрочем… у меня впереди еще целый день.
– А почему я обещала тебе позвонить?
Повисает напряженная тишина.
– Мы относим твое платье в «Секонд Винд».
О господи.
Я постанываю, закрываю лицо рукой и зажмуриваю глаза, будто это поможет мне спрятаться.
Слоан твердо продолжает:
– Даже не пытайся придумывать отговорки. Мы относим твое свадебное платье в комиссионку, Нат. Сегодня. Тебе нужно убрать эту штуку из дома. Этот призрак достаточно долго тебя мучил.
Я могла бы обвинить ее в излишнем драматизме, но «призрак» – вполне подходящее слово. Эта чертова штука является мне во снах, гремя цепями и завывая. Я не могу пройти мимо шкафа, не почувствовав, как по спине бегут мурашки. В нем явно обитает потусторонняя сущность – и не вполне дружелюбная.
– Ладно. – Мой голос падает. – Но… но вдруг…
– Пожалуйста, не говори этого.
Какое-то время мы слушаем тишину, но потом Слоан смягчается.
– Если Дэвид вернется, купишь себе другое.
Я закусываю губу, очень сильно. Подруга, которая так хорошо тебя знает, – это одновременно и дар, и огромное, жирное проклятие.
Когда я слишком долго молчу, она начинает нервничать.
– Слушай. У нынешнего платья плохая аура. Оно впитало слишком много негативной энергии. Слишком много болезненных воспоминаний. Если тебе когда-нибудь в будущем понадобится платье, купишь себе новое. Ты же не оставишь то, при виде которого всегда плачешь, правда?
Когда я задумываюсь, Слоан громко повторяет:
– Правда?
Я с таким усилием выдыхаю, что шлепаю губами.
– Ладно. Да. Ты права.
– Конечно, права. А теперь принимай душ, одевайся и закинь какой-нибудь еды в желудок. Я буду где-то через час.
– Да, маменька, – бурчу я.
– И не надо дерзить, юная леди, а то будешь наказана.
– Ха!
– Я заберу все твои электронные приспособления, – хихикает она, – особенно вибрирующие.
– Ты ужасная подруга, – спокойно констатирую я.
– Поблагодаришь потом. Ты, наверное, теперь и оргазм не сможешь получить с нормальным пенисом, потому что разнесла свою вагину всеми этими отбойными молотками. Твоя пилотка теперь – как стройплощадка.
– Я вешаю трубку.
– Не забудь поесть!
Я отключаюсь, не отвечая. Мы обе знаем, что этим утром у меня будет жидкий завтрак.
Пять лет. Как я продержалась так долго, не знаю.
Я вытаскиваю себя из постели, принимаю душ и одеваюсь. Добравшись до кухни, я обнаруживаю Моджо, который лежит у холодильника как старый, потрепанный и улыбчивый ковер.
– Не хочешь пописать перед завтраком, дружок?
Он приподнимает и опускает хвост, возя им по полу, но не встает, ясно обозначая свои приоритеты. У этого пса мочевой пузырь размером с городской бассейн. Не будь Моджо таким плотным, я бы подумала, что у него одна или пара ног полые, и там он держит свою мочу.
– Значит, завтрак.
После того как я кормлю его и отвожу на прогулку, где он все же делает свои дела и резвится на природе, гоняясь за белками, мы возвращаемся. Моджо устраивается на своем обычном месте на ковре в гостиной и мгновенно засыпает, а я вооружаюсь «мимозой» с символическим количеством апельсинового сока. У меня не выйдет исполнить задуманное без алкоголя.
Мысль пришла ко мне, когда я на заднем дворе наблюдала, как Моджо писает на куст. Это глупо, понимаю, но если сегодня – день расставания со свадебным платьем, то я должна разок его примерить. Типа как последнее прощай. Символический шаг в будущее.
Я почти надеюсь, что оно мне больше не подходит. Встающие из могил призраки могут быть опасны.
Руки у меня начинают трястись ровно в тот момент, когда я встаю перед закрытой дверью шкафа в гостевой комнате.
– Так, ладно, Нат. Будь мужиком! Нет, будь бабой! Неважно. Просто… – Я глубоко вдыхаю. – Соберись же! Ты должна быть спокойна, когда придет Слоан, а то она психанет.
Игнорируя тот факт, что разговаривать самому с собой вслух странно, я делаю большой глоток «мимозы», ставлю фужер на комод и осторожно открываю дверь.
И – вот оно. Черный вспученный чехол для одежды, алтарь всех моих разбитых грез. Это – саркофаг, нейлоновый склеп на молнии, а внутри – мой похоронный саван.
Вау, мрачно. Пей до дна, депрессарик.
Я залпом выпиваю остатки «мимозы», но еще несколько минут хожу взад-вперед и заламываю руки, прежде чем заставляю себя расстегнуть чехол. Когда это происходит, содержимое с легким вздохом высвобождается.
Я смотрю на него. Глаза наполняются слезами.
Оно красивое, это глупое проклятое платье. Роскошное, пошитое на заказ облако из шелка, кружев и мелкого жемчуга. Самый дорогой наряд, что у меня когда-либо был. Самый любимый и самый ненавистный.
Я быстро раздеваюсь до трусов, снимаю платье с вешалки и просовываю ноги в широкую юбку. Пытаюсь игнорировать ускорившееся сердцебиение, натягивая его на бедра. Ныряю головой в петлю топа и выворачиваюсь, чтобы застегнуться. А потом медленно иду к ростовому зеркалу в другом конце комнаты и смотрю на себя.
Платье – без рукавов, с фиксирующимся на шее топом, глубоким декольте, открытой спиной и утянутой талией. Оно отделано шелком и декорировано крошечными жемчужинами и кристаллами. Шлейф пышной юбки украшен точно так же. Длинная фата висит в шкафу в собственном чехле, но я не настолько смелая, чтобы надевать весь комплект целиком. Надеть одно платье – уже достаточно травматично. И тот неприятный факт, что оно плохо сидит, ранит не меньше.
Нахмурившись, я оттягиваю несколько сантиметров провисшей на талии ткани.
