Вообще-то не могу. Потому что тогда ты с катушек слетишь, как оно обычно и бывает.
Впрочем, вслух я это не говорю. Очевидно, дружба с Перси нежизнеспособна, и пора ему об этом сообщить.
В отличие от большинства людей я не боюсь открытого противостояния. Я знаю свои границы, всегда была уверена в себе, а слова у меня не расходятся с делом.
Поэтому я твердо говорю:
– Думаю, мы не сможем остаться друзьями.
Перси отшатывается, как будто я его ударила. Он сутулится, кадык дергается, когда он нервно сглатывает.
– Так значит, все-таки злишься.
– Я уже сказала тебе, что не злюсь. Но у меня было много времени на размышления после нашего расставания, и я искренне считаю, что вся эта ситуация перестала быть здоровой. Нам обоим надо попытаться двигаться дальше. Не приноси мне завтрак, – я киваю на промасленный пакет «У Деллы». – Снова мы не сойдемся, и сэндвичи с яйцом делу не помогут.
– Это дружеский жест, – настаивает он.
– Если бы это был дружеский жест, тебе неважно было бы, есть в моей квартире кто-то, кроме меня, или нет.
– Так, значит, все-таки есть! – Глаза его вспыхивают, и у меня волосы на загривке встают дыбом.
Я намертво вцепляюсь в край двери.
– Никого нет.
– А я думаю, ты лжешь. Думаю, ты там с мужчиной, – он переходит к обвинениям. – Это твой сосед? Тот хоккеист?
– Перси… – Во мне поднимается раздражение, я чувствую, как все тело напрягается. – Каждое твое слово в очередной раз доказывает, что друзьями нам не быть. Прости, что все закончилось, хотя ты не хотел, но мы больше не вместе. Так что, пожалуйста, постарайся уважать мое решение. Мне нужно, чтобы ты помнил мои границы и ушел.
Перси застывает. Проходит секунда. Другая. Третья. Его и без того острые скулы кажутся еще более заметными. Он сжимает зубы, стоит у моего порога – безмолвный и неподвижный.
Наконец он качает головой и бормочет:
– Ты меня разочаровала. Я думал, ты не такая.
Да наплевать мне! Уходи уже!
Вслух я говорю:
– Мне жаль, что ты так думаешь.
Перси одаривает меня напоследок презрительным взглядом и, развернувшись на каблуках, уносится прочь. Пакет он забирает с собой, как будто теперь я недостойна завтрака.
Шаги на лестнице стихают, но я не двигаюсь, пока не слышу характерное жужжание внизу, с которым открывается и закрывается дверь в «Ред-Берч».
Когда наконец снова повисает благословенная тишина, я облегченно выдыхаю. Господи. Вот почему я так неоднозначно отношусь к отношениям. Иногда все в них прекрасно, и я в восторге. А бывает так, что все взрывается подобно гранате, так, что осколки летят в лицо. Начинаются гребаные ссоры, и я говорю себе, что лучше уж буду заниматься сексом без обязательств.
Внезапно дверь в квартиру 2Б приоткрывается. Я краем глаза замечаю движение и, повернувшись, встречаюсь взглядом с Шейном.
– Черт возьми, Диксон. Ты просто стерва с каменным сердцем. Бедный парень.
– Этот «бедный парень» терроризирует меня уже несколько месяцев, – огрызаюсь я. – И не подслушивай, это никого не красит.
– Я и не подслушивал. В этом доме все слышно. Серьезно. Надо поговорить с теми, кто делал здесь гипсокартон, потому что они явно что-то не так сделали. Бедняга Найл, наверное, сердится на тебя.
Снизу тут же раздается приглушенный вопль.
– Не надо говорить за меня! – Небольшая пауза, потом: – Но я правда сержусь. На тебя, 2Б! Твое вчерашнее сборище стало последней каплей.
– Да, 2Б, – насмешничаю я. – Последней каплей.
Шейн смотрит на меня с таким выражением лица, будто сейчас прибьет.
– Что ты с ними сделала?
– С кем?
– Да со всем зданием. Не только с «Ред-Берч». Я знаю, что ты треплешь мое доброе имя по всему «Медоу-Хилл».
– Не хочу тебя расстраивать, но твоя репутация вполне заслуженна.
– Полная чушь.
Я слышу позади шаги и подпрыгиваю, когда рядом возникает полностью одетый Уилл.
– У вас тут все нормально? – осторожно спрашивает он. – Какое-то сумасшедшее утро.
– Не утро, а сплошная заноза в заднице, вот что я тебе скажу.
– Уилл еще у тебя? – кричит Шейн, выворачивая шею и заглядывая мне за плечо.
– Не твое дело.
Я возвращаюсь в квартиру и захлопываю дверь.
– То, что он живет здесь, просто ужасно, – мрачно признаюсь я. – Я всем сердцем ненавижу эту ситуацию.
Уилл смеется.
– А мне даже нравится.
– Наслаждаешься моим горем?
– Вообще-то его горем. Забавно наблюдать, как ты его поддеваешь. Готов поспорить, он всю ночь дулся из-за этого, думал, как сделать так, чтобы последнее слово осталось за ним.
Тут же раздается громкий стук в дверь.
Уилл ухмыляется.
– Видишь?
И точно, как только я открываю дверь, Шейн, сердито топая, врывается в квартиру – с таким видом, будто живет здесь.
– Я все думал про вчерашний вечер и решил, что, если мне нельзя спать с чирлидершами, тебе нельзя спать с хоккеистами. Новое правило. Правило Линдли. Тебе нельзя трахаться с моими сокомандниками.
– Почему? – спрашиваю я, хотя между мной и Уиллом ничего и не было.
– А назло. Это месть, – припечатывает Шейн. – Ответная мера!
– Ты ведешь себя как ребенок.
– Сама такая.
– О господи, ведь именно так ребенок бы и сказал!
– Да, и еще одно правило. Тебе запрещается настраивать против меня жителей дома.
– Поздно, – самодовольно откликаюсь я.
– Так, значит, ты им все-таки что-то сказала!
Взгляд Уилла мечется между нами: он будто смотрит матч по настольному теннису.
– Вы так флиртуете? – спрашивает он.
– Нет! – в ужасе восклицаю я.
– Что ты сделала с соседями? – наседает Шейн.
– Ничего, клянусь.
Он кривится.
– Ты врешь?
– Конечно.
Уилл начинает смеяться. Он хлопает Шейна по руке, потом поглядывает на меня.
– Что ж, ребята, на этом я вас оставлю. Спасибо, что пустила переночевать.
– Пожалуйста, не оставляй меня с ним, – умоляю я, но Уилл уже направляется к двери. Я поворачиваюсь к Шейну: – Видишь, что ты натворил? Из-за твоего характера все разбегаются. У меня из-за тебя друзей нет.
Его губы слегка дергаются.
– Да ты просто гребаная королева драмы.
– Сам такой, – пародирую я. – И на этой ноте – кыш. Мне надо подготовиться к собранию домовладельцев. Можем закончить этот разговор… дай-ка вспомню свой график… никогда.
– Не волнуйся, мы закончим его на собрании жильцов, – усмехается Шейн. – Я собираюсь прийти.
– Не смей.
– Еще как посмею. Мне надо кое-что обсудить с советом.
– Тут нет совета.
– Будет, когда я расправлюсь с ними.
– Это еще что значит? – кричу я, но Шейн точно так же, как Уилл, уже марширует к двери.
– Вернусь через двадцать минут, я буду сопровождать тебя на собрание, – кричит он через плечо.
– Не смей! – рычу я ему вслед.
– Еще как посмею!
И на этом дверь захлопывается.
О господи. Ненавижу его. Поверить не могу, что только вчера вечером мои губы касались его. А его язык побывал у меня во рту. И мне понравилось.
Воспоминание только ухудшает и без того отвратительное утро. Ругаясь себе под нос, я начинаю собираться. Сердито чищу зубы, набрасываю голубое летнее платье в беленький цветочек. Пока жду кофемашину, проверяю телефон и вижу несколько сообщений от брата и одно – от Джиджи.
Томас пишет из Перу. Он работает волонтером в организации, оказывающей местным жителям гуманитарную помощь. Он уверяет меня, что жив-здоров и по-прежнему планирует приехать домой в конце лета на ежегодный обед в складчину, который устраивает папа. Хорошо. Я скучаю по нему.
Сообщение от Джиджи пришло всего двадцать минут назад. Она отправила его из аэропорта – говорит, что они ждут посадки у своего выхода, а ей скучно, потому что Райдер, вместо того чтобы с ней поговорить, читает книгу.
Я тут же отвечаю – ей внимание сейчас явно нужно больше, чем Томасу.
Я: Вчера вечером играли в «Правду или вызов», и я поцеловала Шейна. То был худший момент в моей жизни, и я прошу уважать мою частную жизнь в этот период великого стыда и страдания.
Джиджи: ЛОЛ Ты правда его поцеловала?
Я: К сожалению.
Джиджи: Хорошо он целуется?
Я: Где-то 5/10.
Я вру. Там как минимум крепкая восьмерка. А не будь у нас зрителей, могла бы и девятка быть. А может, как раз благодаря аудитории получилась восьмерка, а не семерка. Странно, но меня даже завело, что на нас все смотрели.
Джиджи: Он попытался тебя облапать?
Я: Нет. Но я кое-что почувствовала.
Джиджи: ОМГ У тебя к нему чувства?
Я: Нет, я в буквальном смысле кое-что ПОЧУВСТВОВАЛА. У него стояк был, причем такой… впечатляющий.
