Мой муж.
Мой страх.
Мой конец.
Слева и справа от него – охрана. Каменные лица. Ни капли сомнений. Только приказ.
– Саид… прошу тебя… – попыталась сказать я, но он уже смотрел так, будто меня никогда не знал. Ни меня, ни детей. Будто мы – пыль под ногами.
Всё произошло за секунду.
Чьи-то руки вырвали Амину из моих рук. Она закричала, тонко, пронзительно. Абдул бросился на них, но его схватили за шиворот и уволокли прочь по коридору.
Я рванулась вперёд. Кричала. Билась. Царапалась. Кусалась. Я не чувствовала боли – только ярость. Животную. Дикую. Мать, которой вырывают сердце на глазах.
– Не трогайте их! Не смейте! Я убью вас всех!
Но силы были неравны. Меня держали. Меня останавливали. Моих детей уводили.
– Мамочка! – кричала Амина.
– Мам! – звал Абдул, но голос уже был будто издалека. Из другой реальности.
Я дёрнулась, упала, ударилась коленями об пол. Зашаталась, задышала, как зверь, захлёбываясь воздухом, болью, страхом. В висках билось одно-единственное: они ушли. Они увели моих детей.
Я вскочила. Всё тело ныло, кололо, но я бежала. Босая, как в бреду, по мраморному холлу, цепляясь за стены, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Мой голос срывался на визг:
– АМИНА! АБДУЛ!
– САИД! ОСТАНОВИ ИХ!
Слёзы катились градом, но я их не замечала. Я неслась, как в пламя, как в пропасть – в ту же, куда они только что исчезли.
И вдруг – стена. Нет, не метафора. Настоящая.
Саид.
Он вынырнул из тени, схватил меня за запястье и с силой толкнул к колонне. Спина ударилась о мрамор, в голове взорвались искры. Я замерла на секунду – не от боли. От его голоса.
Низкий. Глухой. Рвущийся сквозь зубы.
– Ты никуда не уйдёшь, поняла?
Он стоял близко. Слишком. В его глазах пылала ярость, сдерживаемая на тонкой грани.
– Ты принадлежишь мне. Ты. Поняла?
Его рука сжала мою челюсть, заставляя смотреть в лицо, от которого у меня когда-то перехватывало дыхание.
– И это мои дети. Не твои. МОИ.
Я пыталась вывернуться, вырваться, ударить – хоть что-то, хоть как-то. Я уже не была женщиной – я была болью. Бешенством. Матерью.
– Ты не имеешь права! – закричала я, захлёбываясь. – Ты не можешь…
– Я могу всё. – Он сжал мои плечи, прижав к стене, как насекомое под стекло. —
– И если ты хоть раз, слышишь? хоть раз посмеешь переступить порог этого дома без моего разрешения – я скорее убью тебя.
Он говорил это тихо. Без надрыва. И именно в этом было страшнее всего.
– Ты отсюда не выйдешь.
– Никогда.
И я поняла – он не угрожает.
Он приговаривает.
Глава 4
Сознание медленно всплывало, как будто из чёрной глубины, липкой и вязкой. Сначала был лишь гул в ушах – монотонный, давящий, как будто весь мир стягивался в тугой узел у меня в голове. Я зажмурилась, надеясь снова провалиться в темноту, но что-то острое, чужое, под кожей – боль, страх – заставило меня открыть глаза.
Передо мной – потолок. Высокий, ровный, украшенный лепниной. Чистый, белый. Слишком чистый. Я медленно повернула голову, и сердце ухнуло вниз, как камень в пропасть. Комната. Большая. Красивая. Даже изысканная. Тяжёлые шторы, изящная мебель, мягкий ковер под ногами, который я заметила, когда села на кровати, цепляясь пальцами за простынь. Всё это – как кадр из чужой жизни. Как роскошный номер в отеле, куда я попала по ошибке.
Но нет.
Нет.
Я увидела их сразу – эти мерзкие, чёрные полосы, тянущиеся по окну. Решётки. Толстые, крепкие, словно издевающиеся над всей этой мнимой красотой вокруг. Как шрамы на идеальном теле. Окно было большим, от пола до потолка, за ним синело утро и виднелись тени сосен. Я замерла, впитывая этот вид, и только сейчас уловила тонкий запах хвои, соли, влаги – морской бриз. Глухой рокот волн, где-то там, за забором, за границей, которая для меня стала непроходимой.
Сердце сжалось. Захрипело. Замолотило в груди так, будто рвалось наружу.
Где я?..
В горле поднялась тошнота – от осознания, от предчувствия. Я повернулась кругом, осматривая комнату снова и снова. Нет ничего угрожающего. Нет цепей. Нет камер. Только эта безупречная красота, которая вдруг показалась мне омерзительной.
Дача.
Мысли, как рваные ленты, слипались в голове. Я знаю это место. Я знала его запах, его воздух, стены, которые когда-то казались уютными. Мы сюда приезжали летом. Саид любил эту дачу. Здесь бегала Амина по саду. Здесь Абдул учился плавать. Здесь он держал меня за руку и шептал: «Ты моя. Только моя».
И вот я снова здесь. Только не по своей воле.
В золотой клетке.
Паника накатила мгновенно, как волна цунами, сметая всё на своём пути.
Дети. Господи, дети! Где они?!
Я поднялась медленно, с трудом, как будто всё тело сковали цепи. Ноги подогнулись сразу, пол дрогнул подо мной, и я, схватившись за край кровати, попыталась найти точку опоры в этом новом, чужом мире, который пах роскошью и предательством одновременно. Головокружение било волнами, туман окутывал сознание, но я заставила себя выпрямиться. Каждый вдох давался с усилием, но я шла – потому что сидеть и ждать означало умереть.
Коридор встретил меня гнетущей тишиной. Такой густой, что она казалась почти осязаемой – давящей, липкой. Здесь всё было идеально: мягкий ковёр под ногами, стены, украшенные дорогими картинами в золочёных рамах, изящные бра, рассеивающие приглушённый свет по углам. Этот дом был безупречен до абсурда. Словно специально – чтобы ранить ещё больнее.
Я шла медленно, дрожа всем телом, и смотрела на эти уютные кресла с шелковыми подушками, на аккуратно расставленные вазоны с белыми орхидеями… и видела только одно: решётки. Каждое окно. Куда бы я ни повернула голову, где бы ни искала хоть один слабый просвет – решётки. Толстые, чёрные, беспощадные. Они рассекали солнечные лучи, превращая их в тусклую тюремную решку на стенах.
Этот дом был как красивая кукла с пустыми стеклянными глазами. Внешне – всё правильно, всё по правилам хорошего вкуса. Но внутри… пустота. Мёртвая тишина. Ни голосов. Ни шорохов. Только моё дыхание, рваное, неровное, и глухой стук сердца, который казался громче, чем все звуки мира.
Я подошла к одной из дверей и потянула за ручку. Замок. Следующая – то же самое. И снова. И снова. Мои ладони уже скользили по металлу, пальцы дрожали, ногти впивались в кожу, но всё было тщетно. Казалось, что этот дом не просто держит меня взаперти – он играет со мной, словно издевается, показывая красоту и одновременно лишая её смысла.
Наконец, одна из дверей поддалась. Я шагнула внутрь и оказалась на кухне. Просторной, сверкающей стерильной чистотой, с гранитной столешницей, с полками, полными аккуратно расставленной посуды. Здесь тоже всё было вылизано до блеска, но так холодно, так выверено, что я почувствовала мороз по коже. Эта кухня не знала запаха свежей выпечки. Здесь давно не звенел смех детей. Она была, как и всё вокруг, лишь красивой оболочкой.
Я подошла к окну. Там, за толстым стеклом, за высоким забором, за витой решёткой, виднелся крошечный садик. Маленькая лужайка с ровной травой, несколько кустов роз, и за ними – серые стены, замыкающие пространство. Чуть дальше виднелся кусочек неба, с прослойкой сосен, и оттуда доносился лёгкий шорох ветра, запах соли и хвои. Море. Так близко. Почти рядом. Но недосягаемо.
Я уставилась в это окно, вцепившись пальцами в подоконник, как будто могла вырвать себе путь наружу одной лишь силой воли. Воздух не лез в грудь. Горло сдавило так сильно, что я едва сдержала крик.
Я знала. Я всё понимала. Этот дом был не убежищем. Он был моей новой тюрьмой. Красивой. Изощрённой. Безупречной.
И я – его пленница.
– АМИНА! – вырвалось всё-таки, сипло, захлёбываясь. – АБДУЛ!
Ответа не было. Только шёпот сосен за окном и тупой стук крови в висках.
Я кинулась к входной двери. Она была закрыта. Замок блестел, как насмешка. Я дёргала ручку, била ладонями, кулаками, ногами, срывала голос, выкрикивая имена детей снова и снова. Слёзы лились сами собой, жгли лицо, затекали в уголки губ.
– Саид! Ты слышишь меня?! Где дети?! Где они?!
Но дом молчал. Дом всегда молчит, когда ему приказывают молчать.
Я отступила, сползая по стене, обнимая себя руками, чувствуя, как каждое дыхание становится всё труднее. Мир снова плыл перед глазами, но я вцепилась ногтями в кожу на руках, чтобы не провалиться, не потерять себя.
Никогда ещё эта роскошь не казалась мне такой убогой. Никогда я не чувствовала себя такой маленькой, такой потерянной.
Я знала только одно:
он не простит.
И я не сдамся.
Дача.
Наша дача.
Тот самый дом, где когда-то, ещё в другую жизнь, я смеялась до слёз, бегала босиком по траве, сидела с Саидом на террасе, обняв колени, слушала, как дети плескались в бассейне. Где Абдул впервые нырнул под воду и выскочил с победным криком. Где Амина в крошечном купальнике с рюшами ловила мыльные пузыри, захлёбываясь смехом. Где он – мой Саид, мой тогда ещё любящий, внимательный муж – подхватывал меня на руки после обеда и кружил посреди сада, пока я визжала и отбивалась, а он смеялся, прижимая крепче.
