– Нет, действительно не знаю. Что за бред?
«Бред». Вот как он это назвал. Всё, что я чувствовала, все доказательства, которые собрала, все ночи без сна – просто бред. Горечь поднялась к горлу.
– Лена Савельская, – произнесла я имя, которое преследовало меня последние дни. – Твоя коллега. Молодая, светловолосая. С браслетом от Тиффани, который ты якобы выиграл на какой-то корпоративной лотерее. Помнишь такую?
Его лицо изменилось. Не сразу и не сильно – лишь легкая тень пробежала по нему, едва заметная морщинка появилась между бровями, уголок рта дрогнул в нервном тике. Но я знала его слишком хорошо. За пятнадцать лет изучила каждую чёрточку этого лица, каждое микровыражение. Он был застигнут врасплох, сбит с толку, как шахматист, неожиданно обнаруживший, что его ферзь под ударом.
– А, Лена, – он пожал плечами с показным безразличием, быстро восстанавливая самообладание. – Конечно, помню. Она работает в отделе маркетинга. При чём тут она?
В его голосе не было ни тени волнения. Словно я спросила о погоде или о цене на бензин. Такая безупречная игра, что на мгновение я сама усомнилась в своих подозрениях. Но только на мгновение.
– При том что ты встречаешься с ней. Водишь её в наши любимые места. Даришь ей серьги и браслеты. Обнимаешь на корпоративах так, как не обнимают просто коллег.
Я говорила спокойно, почти деловито, словно зачитывала протокол или список покупок. А где-то глубоко внутри меня бушевал ураган эмоций – боль, обида, ярость, отчаяние, – но снаружи я была спокойна, как вода в озере в безветренный день. Это спокойствие давалось мне тяжело, каждое слово, произнесённое без дрожи в голосе, было маленькой победой над собой.
Пётр медленно поставил чашку на стол. Его рука, я заметила, слегка дрожала. Первая настоящая реакция, первая трещина в его безупречном фасаде. Маленькая, но достаточная, чтобы я увидела то, что скрывалось за ним.
– Ты следила за мной? – спросил он с ноткой возмущения, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на беспокойство.
Этот вопрос, эта попытка перевести стрелки с его поступков на мои, вызвали во мне волну гнева. Но я сдержалась, не позволила этой волне захлестнуть меня. Не сейчас, когда я, наконец, начала видеть его настоящего.
– Нет, – ответила я. – Соцсети следили за тобой. И моя интуиция, которой я не доверяла слишком долго.
Он покачал головой, изображая одновременно недоумение и раздражение – как человек, которого обвинили в чём-то абсурдном и неправдоподобном.
– Это смешно, Нина. Ты придумываешь какую-то чушь на основе фотографий в социальных сетях.
– А запись в твоем блокноте – тоже чушь? «18:00 / L. – кафе на Пр. Мира, не забыть про серьги». Это тоже я придумала?
Он на секунду замер, как будто кто-то нажал на паузу. Его глаза расширились, в них мелькнул испуг – животный, инстинктивный, как у зверя, попавшего в ловушку. Затем его лицо приняло выражение усталого терпения, как у взрослого, объясняющего ребёнку элементарные вещи.
– Ты рылась в моих вещах? – в его голосе было больше грусти, чем гнева, словно его разочаровал не факт измены, а то, что я посягнула на его личное пространство. – Господи, Нина, что с тобой происходит?
Я смотрела на него и не узнавала. Этот человек, который пятнадцать лет спал рядом со мной, который был отцом моего ребёнка, который знал все мои страхи и желания, мои слабости и силы, сейчас смотрел на меня, как на сумасшедшую, как на человека, потерявшего рассудок. И в его глазах не было ни капли раскаяния, ни тени вины – только беспокойство о том, как сохранить свой образ хорошего мужа.
– Со мной? – переспросила я тихо, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости. – Со мной всё в порядке. Впервые за долгое время я вижу ясно.
– Лена – часть команды проекта, над которым я работаю. Конечно, я встречаюсь с ней – как и со всеми членами команды. Конечно, мы бываем в кафе – где ещё проводить встречи? И да, я, возможно, хотел подарить ей что-то в благодарность за хорошую работу – это нормальная практика. Но превращать это в какой-то бульварный роман… – он не закончил фразу, просто развел руками, как будто сама абсурдность моих подозрений делала их недостойными опровержения.
Каждое его слово звучало разумно. Логично. Правдоподобно. Но за этой логикой, за этой рациональностью скрывалось что-то ещё. Я чувствовала это так же ясно, как запах кофе, который всё ещё стоял между нами, как невидимый барьер.
– И фотографии с её сторис? – спросила я. – Те, где она цитирует твои любимые фразы? Где она выкладывает фото с нашего «особого места» с салфеткой, сложенной сердечком? Тоже совпадение?
Он выглядел искренне озадаченным, его брови сошлись на переносице, образуя глубокую вертикальную морщину. Или искусно изображал это, как актёр, годами оттачивающий своё мастерство.
– Я не знаю, о чём ты говоришь. Я не слежу за её сторис. И, честно говоря, удивлён, что ты следишь.
В этот момент в кухню вошла Лера. Она остановилась в дверях, почувствовав напряжение, висящее в воздухе, плотное, почти осязаемое, как туман над рекой в холодное утро. Её глаза – такие же карие, как у отца, но более открытые, более честные – переводили взгляд с него на меня, пытаясь понять, что происходит.
– Доброе утро, – сказала она неуверенно, теребя рукав свитера – привычка, которая появлялась у неё только когда она нервничала. – У вас всё нормально?
– Конечно, милая. Просто обсуждали рабочие моменты, – с улыбкой ответила, отодвинув от себя кружку с моим любимым кофе.
Пётр тоже улыбнулся, но его улыбка не достигала глаз, оставляя их холодными и настороженными.
– Доброе утро, принцесса. Тосты на плите, ещё тёплые.
Лера переводила взгляд с него на меня, явно не веря нашему показному спокойствию. Она всегда была чуткой, всегда чувствовала атмосферу в доме.
– Спасибо, но я не голодна, – сказала она, и в её голосе я услышала напряжение, которое она пыталась скрыть за подростковой небрежностью. – У нас сегодня первый урок отменили, так что я, наверное, пойду сразу к Кате, мы договорились вместе готовиться к контрольной.
Пётр кивнул, и я заметила, как он выдохнул с облегчением – незаметно для Леры, но не для меня.
– Хорошо, только не опаздывай на остальные уроки.
– Я знаю, папа, – она закатила глаза, но в её голосе не было обычного подросткового раздражения, скорее – неуверенность, словно она чувствовала, что должна сыграть свою роль в этом семейном спектакле, но не была уверена в словах.
Она подошла к нему, быстро чмокнула в щёку – мимолётное, почти механическое движение, – потом ко мне. Но меня она обняла крепче обычного, словно чувствуя, что мне нужна поддержка, словно пытаясь передать мне свою энергию, свою любовь.
– Увидимся вечером, – сказала она и, взяв со стола яблоко, вышла из кухни, оставив после себя лёгкий шлейф юности и беспечности.
Мы молчали, пока не услышали, как закрылась входная дверь. Потом Пётр глубоко вздохнул и посмотрел на часы – дорогие, швейцарские, которые я подарила ему на десятую годовщину свадьбы, экономя на всём несколько месяцев.
– Мне пора собираться, иначе опоздаю на встречу.
Он встал, отодвинул стул. На его лице была написана усталость и какое-то разочарование, словно я была капризным ребёнком, которого невозможно урезонить, который портит ему настроение своими необоснованными претензиями.
– Мы не закончили разговор, – сказала я, и мой голос прозвучал неожиданно твёрдо, как будто принадлежал другой женщине – той, которой я когда-то была, или той, которой могла бы стать.
– Мне кажется, закончили, – ответил он, и в его голосе появились покровительственные нотки, которые всегда раздражали меня, но которые я научилась игнорировать ради мира в семье. – Нина, я не знаю, что на тебя нашло, но эти подозрения… они оскорбительны. Я никогда не давал тебе повода не доверять мне.
Он произнёс это с такой уверенностью, с таким праведным возмущением, что на секунду я почти поверила ему. Почти усомнилась в своих выводах, в своих чувствах, в своей интуиции. Но потом вспомнила. Все детали, все совпадения, все мелочи, которые складывались в одну большую, неопровержимую картину. Как пазл, в котором, наконец, соединились все кусочки, показав изображение, которое я не хотела видеть, но которое не могла больше игнорировать.
– Я знаю, что видела. Я знаю, что чувствую. И впервые за долгое время я доверяю себе больше, чем тебе.
– Тебе нужно отдохнуть. Может быть, взять отпуск? Эти лекции, студенты, постоянное напряжение… Это не проходит бесследно.
В его голосе звучала забота – идеально дозированная, выверенная, как лекарство в аптечной капсуле. И снова этот приём – перевести всё на меня, на мою усталость, на мои проблемы, на мою мнимую неадекватность. Словно я была неисправным механизмом, который нужно починить, а не человеком, чьё сердце разбивается на осколки с каждым его словом, с каждым его жестом.
– Не делай этого, – сказала я тихо, и в моём голосе прозвучала бесконечная усталость. – Не делай вид, что проблема во мне. Не пытайся убедить меня, что я всё придумала.
– Проблема в том, что ты обвиняешь меня в измене без единого реального доказательства. На основании каких-то фотографий в Соцсетях и загадочных записей в блокноте, которые могут означать что угодно. Это паранойя, Нина. И мне… мне больно видеть тебя такой.
– Уходи, – сказала я устало, чувствуя внезапную пустоту внутри. – Иди на свою встречу. Мы поговорим позже.
Он колебался секунду, взвешивая варианты, прокручивая в голове сценарии развития ситуации, просчитывая риски – я видела это по его глазам, по тому, как он слегка прищурился, как напряглись мышцы челюсти. Затем кивнул.
– Хорошо. Вечером. Когда мы оба будем спокойнее. И сможем обсудить это… недоразумение рационально.
Недоразумение. Ещё одно слово, ещё один способ обесценить мои чувства, мои подозрения, мою боль.
Пётр подошёл, чтобы поцеловать меня в щёку – наш обычный утренний ритуал, механическое действие, лишённое теперь всякого смысла. Но я отстранилась. Не демонстративно, не резко. Просто слегка отклонилась, и его губы коснулись воздуха там, где секунду назад была моя щека.
Он замер, глядя на меня с удивлением, смешанным с обидой, как будто мой жест был неожиданной пощёчиной. Впервые за весь разговор я увидела в его глазах настоящую эмоцию, не отрепетированную, непродуманную заранее. И от этого мне стало немного легче. По крайней мере, он не был бесчувственным роботом. Что-то человеческое в нём ещё осталось. Что-то настоящее проглядывало сквозь фасад, который он так тщательно выстраивал.
– До вечера, – сказал он наконец, и его голос звучал иначе – тише, неувереннее, словно он сам не знал, вернётся ли действительно вечером, словно земля под его ногами тоже начала колебаться.
Я осталась сидеть, глядя на остывший кофе в чашке. С кардамоном. Когда-то эта маленькая деталь заставила бы меня растаять от нежности. Сейчас она казалась ещё одним элементом в его тщательно продуманной роли идеального мужа.
Я слышала, как он ходит по квартире, собираясь. Как открывает и закрывает ящики, как звенят ключи, как скрипит паркет под его шагами. Привычные звуки нашей совместной жизни. Жизни, которая оказалась иллюзией.
Наконец, хлопнула входная дверь. Я подошла к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как он выходит из подъезда, садится в машину. Знакомая фигура в сером пальто, уверенные движения, прямая спина.
Пётр сел за руль, и через секунду машина тронулась с места. Я проводила её взглядом, пока она не скрылась за поворотом…
Глава 6+
Я никогда не думала, что стану следить за собственным мужем, словно он подозреваемый в каком-то криминальном сериале. Но именно этим я сегодня и занималась.
У меня была лекция только после обеда, и это давало мне несколько часов свободного времени. Свободного – какое ироничное слово. Свободы в моей жизни сейчас не было, только тревожность, подозрения и боль, которые не отпускали ни на минуту. Утром после ухода Петра я позвонила Марине.
– Мне нужна твоя помощь, – сказала я сразу, без приветствий.
– Говори, что нужно сделать. – Она поняла всё без лишних объяснений.
– Можешь составить мне компанию на пару часов? Хочу проверить кое-что.
– Через тридцать минут буду у тебя.
Спустя час, мы устроились в маленьком кафе через дорогу от стеклянного бизнес-центра, где работал Пётр. Я выбрала столик у окна, откуда хорошо просматривался главный вход здания. Марина молча сидела рядом, периодически поглядывая то на меня, то на улицу. Она не задавала вопросов, понимая, что я расскажу, когда буду готова.
Официантка принесла нам кофе. Я обхватила чашку ладонями, чувствуя, как тепло проникает сквозь фарфор, но не доходит глубже, не растапливает ледяной ком внутри.
– Он сказал, что у него важная встреча в десять, – наконец произнесла я, не отрывая взгляда от дверей бизнес-центра. – Если это правда, то он уже должен быть там. И она… возможно, тоже.
– Ты уверена, что они могут быть вместе в рабочее время? – спросила Марина осторожно.
Я горько усмехнулась.
– Уверена? Я уже ни в чём не уверена. Раньше была уверена, что мой муж меня любит и что наш брак крепкий. Теперь…
Я недоговорила. Слова застряли в горле. Мы молча наблюдали за людьми, входящими и выходящими из здания – мужчины в костюмах, женщины с папками в руках, курьеры с пакетами. Привычный поток городской жизни, в котором я пыталась уловить знакомый силуэт.
– Знаешь, – сказала Марина, помешивая свой капучино, – есть ещё один вариант.
– Какой?
– Можно нанять детектива.
Я вздрогнула, хотя эта мысль уже приходила мне в голову.
– Частного сыщика? Как в кино?
– Почему нет? – пожала плечами Марина. – Тогда у тебя будут факты, а не догадки. Ты будешь знать наверняка. И сможешь принять решение, что делать дальше.
Я задумалась, глядя на улицу, где спешили по своим делам люди, чьи жизни были такими же запутанными, как моя, или, может быть, простыми и счастливыми.
– Я думала об этом, – призналась, наконец. – Но есть в этом что-то… унизительное. Нанять постороннего человека, чтобы следил за моим мужем? Чтобы копался в нашем грязном белье?
– Тебя больше смущает сам факт слежки или то, что кто-то узнает о ваших проблемах?
Вопрос попал в точку. Я всегда старалась сохранять видимость идеального брака – не только для окружающих, но и для себя. Закрывала глаза на то, что не вписывалось в эту картину. Может, в этом и была моя ошибка?
– Знаешь, – я отпила кофе, чувствуя горечь на языке, – возможно, Пётр прав. Может, я правда себе всё напридумывала. Устала, накрутила себя…
– Нина, – голос Марины стал серьёзнее, – не делай этого. Не сомневайся в себе, в своих чувствах. Если что-то, кажется, не так – значит, не так.
– Но доказательств по-прежнему нет. Ничего конкретного. Только совпадения, интуиция, домыслы.
– Женская интуиция – это не домыслы, – твёрдо сказала Марина. – Это эволюционный механизм защиты. Мы чувствуем опасность, даже когда не видим её напрямую.
Я слабо улыбнулась.
– Теперь ты говоришь как учёный.
– А ты – как женщина, которая боится поверить в предательство.
Мы снова замолчали. Я смотрела на двери бизнес-центра не отрываясь, словно пытаясь силой мысли вызвать там появление Петра или Лены. Но ни его, ни её не было.
– Может, он на выездной встрече, – словно прочитав мои мысли, сказала Марина. – Или в другом филиале.
– Или в гостинице с ней, – пробормотала я.
Эта мысль обожгла изнутри. Я представила их вместе – его руки на её коже, его губы, шепчущие ей те же слова, что когда-то шептал мне. Тошнота подступила к горлу.
– Эй, – Марина накрыла мою руку своей. – Не мучай себя. Пока ты не знаешь наверняка.
Я кивнула, хотя в глубине души чувствовала, что знаю. Знаю, но боюсь признаться сама себе.
– Это она? – вдруг проговорила Марина, взглядом показав на девушку, выбирающуюся из машины.
– Да, она, – ответила, впившись взглядом в ту, что не давала мне покоя.
Сердце забилось быстрее, во рту пересохло. Лена вышла из такси, элегантная в своём деловом костюме, с волосами, собранными в высокий хвост. Она выглядела уверенной, спокойной – красивая молодая женщина, идущая по своим делам, не подозревающая, что за ней наблюдают. Я рассматривала её, как энтомолог изучает редкий экземпляр бабочки – с болезненным любопытством и отстранённостью.
