– Чернобогово семя! – вполголоса выругался отец.
Судя по тому, что он пристально изучал прокушенную мной ладонь, дело в ней.
– Давай заговорю?
Нерешительно приблизилась к Юргасу. Очень уж не хотелось творить под его началом разные некромантские штучки!
– На! – Он протянул ладонь и с нескрываемым удовольствием добавил: – Помогать все равно придется.
Руки мои дрожали. Не с первой попытки сумела сосредоточиться. Аккуратно коснувшись подушечкой пальца небольшой рваной раны, – вот уж не думала, что способна так укусить! – потянулась к силе земли. Ее тут довольно, пол как раз земляной. Хорошо бы еще кашицу из подорожника и крапивы… Или позвать Гражину, заговоры – ее стихия.
Вздохнула и принялась за дело. Правой рукой держала расслабленную ладонь отца, левой водила над раной и быстрым шепотом повторяла:
– Перетеки, река, из меня в Юргаса. Воды в ней – глазом не окинуть. Силы – всем миром не одолеть. Течет река, разливается, рану заживляет, рану зашивает. Кожа, срастись, невидимой ниткой скрепитесь края. Кровь, вернись откуда пришла. Хворь да гниль – брысь Чернобогу под крыло! Слово мое крепко, слово мое сильно, как скажу, так и сделается.
В голове зашумело, виски заломило – подействовал заговор. И верно, кровь действительно ушла, впиталась, от раны осталась небольшая царапина, и та сжалась до едва заметной темно-розовой линии.
– Неплохо! – сдержанно похвалил отец. Вытянув руку, он изучал плоды моих трудов. – Могла бы лучше, но для ведьмы сойдет. А теперь слушай и запоминай!
Юргас вмиг стал выше на целую голову, будто даже шире в плечах, заполнил собой все окружающее пространство.
– Мои указания исполнять быстро, беспрекословно и молча. Молча, Аля, это важно. Ни в коем случае не прикасаться ко мне или к трупу до завершения ритуала. Понятно?
Он пристально посмотрел мне в глаза.
Кивнула.
– Понятно? – упрямо повторил Юргас, вплотную шагнув ко мне.
– Да!
Словесный ответ его устроил, и отец принялся за дело. Перво-наперво он поменял положение тела Томаса, придав ему сходство со звездой. Затем выложил веревочный круг вокруг покойного и начерчивать пентаграмму, так, чтобы ее углы совпадали с крайними точками головы, рук и ног мертвеца.
– Достань у меня из левого кармана, – не оборачиваясь, по-прежнему стоя на коленях, приказал Юргас. – После зажги.
Смесь барвинка, бузинных ягод, мирры и смертоцвета. Все измельчено в порошок, доведено до самой мелкой фракции – ювелирная работа.
– Как зажечь-то?
Растерянно огляделась по сторонам. Я помнила приказ не задавать лишних вопросов, но формально ритуал еще не начался.
– В огонь кинь.
Ладно, но он ведь погаснет…
Свечи действительно сначала задымили, наполнив подвал запахом гари, а потом взбесились. Едва успела отскочить, когда ревущее пламя взметнулась до потолка, грозя обрушить на нас деревянный пол первого этажа. Завороженная, смотрела на него, а оно… Оно вело себя как живое! Тянулось к покойнику, «переговаривалось со своими», сплетаясь в спирали с огнями соседних свечей. Яркое по краям, пламя зияло черным глазком-каплей посредине. Сдается, в порошке не только травы, не мог огонь так сам по себе гореть!
– Руны знаешь?
– Немного.
– Тогда черти у него в ногах турисаз и тройной эйваз. Только аккуратно, исключительно справа налево! Каждую. Если ошибешься, хоть одну черточку сначала прорисуешь слева, откроешь Врата мертвых в другую сторону, затянешь живое к мертвому.
Лучше бы не пояснял! У меня и так от страха зуб на зуб не попадает. Еще этот запах… Специфический, тяжелый, удушающий.
Пока я воевала с рунами, отец успел начертить ножом десятки различных символов. Часть он вывел внутри пентаграммы, часть снаружи.
– Ну, готова? – Юргас поднялся на ноги, тыльной стороной ладони убрал потные волосы с лица. – Вилкас на такое не способен. Без лишнего хвастовства, не знаю, умеет ли кто-нибудь еще в Маконде оживлять мертвых.
Кивнула, хотя все внутри кричало: «Нет!»
Блеснуло лезвие ритуального кинжала с россыпью камней на рукояти и червлеными рунами на лезвии. Юргас порезал себе ладонь, дождался, пока соберется достаточно крови, и оставил отпечаток на лбу Томаса. Затем быстрым, едва уловимым движением, нанес удар покойнику в грудь и отскочил в сторону, за пределы пентаграммы.
Подвал будто заходил ходуном. Взбесившееся пламя гудело, окрасилось в синий цвет. Из тела Юргаса в Томаса устремились тончайшие ручейки магии, черной, как его глаза. Руны и прочие знаки вспыхнули, а с ними – пентаграмма, самым настоящим огнем! Он все рос и рос, пока не превратился в стену. Запахло паленой плотью.
Следовало бы отвернуться, но я смотрела. Смотрела, потому что не могла пошевелиться от панического ужаса. Он сковал тело, невидимыми корнями привязал к земле.
Тень! А затем…
Я заорала – Томас сел.
И тут же, будто в ответ на мой вопль, снаружи послышалось:
– Именем короны и светлейшей инквизиции, кто здесь?
Вилкас, я узнала его по голосу. В следующий миг знакомое лицо возникло в дверном проеме в ореоле ручного фонаря.
– Какого?..
Глаза Вилкаса расширились. Окаменев на пару минут, он уставился на Томаса, который активно ощупывал себя в кольце угомонившегося, едва тлевшего пламени, а затем напустился на Юргаса:
– Вы в своем уме?! Вы хоть знаете, что творите?!
– Иди отсюда и помалкивай! – недружелюбно посоветовал отец, но некромант не внял его предостережению.
– Барон вы там сейчас или нет, Юргас Дье, я вас арестую. На этот раз вы перешли границы. И ты, Аля, тоже, – Вилкас метнул на меня осуждающий взгляд. – Стра!..
Однако позвать солдат он не успел: пальцы Юргаса стиснули горло. Вилкас дергался, хрипел, пытаясь вырваться из его хватки – безуспешно. Постепенно он все слабел и слабел… Мне казалось, я слышала, как хрустели его кости.
Трусливая, лживая тварь, я даже не попыталась спасти друга! Пусть по физическим данным мы с отцом не равны, он играючи справился даже с мускулистым Вилкасом, хотя бы для очистки совести могла его расцарапать. Но нет, я предпочитала молчать и смотреть!
– Запомни, я мог бы тебя убить, но не стал.
Юргас разжал пальцы. Захлебываясь воздухом, некромант упал на колени, ухватился за горло. Он долго не мог прийти в себя, дышал как загнанная лошадь.
Во время короткой схватки Томас окончательно освоился в мире живых и, дождавшись ее окончания, робко спросил:
– Где я?
– В мертвецкой местного околотка.
Кинув на Вилкаса предупреждающий взгляд, мол, только попробуй напасть со спины, отец развернулся к подопечному и проделал ряд непонятных манипуляций, видимо, призванных убедиться, что он не зомби. Удовлетворенный результатом, Юргас разрушил целостность пентаграммы и веревочного круга, помог Томасу выбраться за их пределы.
– Так я умер?
Конюх по-детски хлопал глазами.
– Нет. Все решили, что ты умер, но ты очнулся. Сейчас пойдешь ко мне в трактир, поешь, выпьешь и расскажешь, кто на тебя напал. Ты сказал, он походил на меня…
Томас плохо держался на ногах, Юргасу пришлось его подхватить.
– Аурелия, помоги!
Поплелась к нему, подставила воскресшему конюху второе плечо.
– Как видишь, – обратился Юргас к Вилкасу, – ничего дурного я не сделал. Городовой тоже отделается головной болью. Что до твоего горла, ты делал мне довольно пакостей, переживешь. Если сильно в обиде, могу тоже угостить выпивкой, дать послушать, что скажет наш покойник. Этого я скрывать не собираюсь. А вот про ритуал – ни-ни! Сам здесь приберешься. Если сболтнешь, того хуже, приведешь карательный отряд, свернутой шеей не отделаешься. Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.
– И как я все это объясню? – сквозь зубы процедил Вилкас.
– Как хочешь.
Подобные мелочи отца не волновали. Он устал, выдохся, теперь, вблизи, чувствовала исходивший от него острый запах пота, видела, как ходят ходуном бока. Поэтому и потребовалась моя помощь, в одиночку Юргас бы Томаса не дотащил.
– Там, наверху…
– Догадался уже! Первым иди, объясняй.
Вилкас неосторожно пошевелился и, поморщившись от боли, коснулся шеи. Даже в скудном свете фонаря и прогоревших свечей были видны жуткие багровые следы на коже.
– А с этим как? Эгле заметит.
– Сделаешь, как велю, уберу, – неохотно пошел на компромисс Юргас. – Пользуйся, пока добрый! Был бы злой, поверь, и тебя бы уложил, и твою сыскную команду.
Вилкас кивнул. Он это понимал. Именно поэтому подчинился, поплелся наверх.
Юргас не менялся, он всегда внушал окружающим только страх.
Глава 8
– Ну и продрог же я!
Томас опрокинул очередную кружку горячего чая – до поры Юргас запретил наливать ему спиртного. Сам он, бледный, осунувшийся, с землистым, как и у оживленного им конюха, лицом молчаливо буравил взглядом Вилкаса. Тот отвечал ему взаимностью, напоминал пороховой погреб. Достаточно одной искры – полыхнет.
Некромант сделал, как велели: успокоил поднявшего переполох при виде спящего дежурного часового, отправил восвояси, по домам, прибывшую по тревоге городскую стражу. Потупившись, нехотя соврал: де, это он попросил Юргаса взглянуть на покойного, проверить, действительно ли он мертв или погружен в летаргический сон. Якобы такое бывает, сильные маги способны останавливать сердце, но не убивать человека. Не разбиравшиеся ни в волшебстве, ни в медицине солдаты поверили, и мы с отцом и Томасом благополучно покинули околоток под восхищенные возгласы: «Надо же, живой!» Вилкас задержался, чтобы замаскировать следы удушья, опять же избавиться от наших художеств в подвале. Линас не солдаты, когда с утра придет взглянуть, а он точно придет, мигом обо всем догадается.
А потом Вилкас явился в трактир. Сел рядом с Томасом и затеял молчаливую игру в гляделки с Юргасом.
Взгляд то и дело натыкался на поднятый, впивавшийся в подбородок ворот рубашки. И всякий раз мое лицо заливала краска стыда. Я повела себя… Да как последняя тварь. Несколько раз порывалась извиниться, но не решалась. Вряд ли после случившегося Вилкас захочет со мной разговаривать, улыбаться и шутить, как прежде.
– Выходит, спал я, да? – простодушно спросил Томас.
Наконец согревшись, он жадно впился зубами в бараньи ребрышки. Судя по тому, как причмокивал, прежде есть такое ему не доводилось. Похлебка да каша – пища наша.
– Вроде того, – уклончиво ответил Юргас, постукивая перстнем по столу.
Вторая рука лежала на столе, ладонью вверх. Той самой, которую наискось пересекла темно-розовая линия пореза.
Поза отца не случайна – он демонстрировал Вилкасу мирность своих намерений. Хотя, по мне, поздно, Юргас перешел грань, отныне воспринимался врагом.
– А ножичек как же? – не унимался Томас и жадным взглядом проследил за проходившей мимо подавальщицей. Отец заметил, усмехнулся, подозвал ее щелчком пальцев и велел принести горячительного. – Он меня три раза… У, больно!
– Был ножичек. Потом разденешься, следы на груди увидишь.
– Так это вы, да?
Томас благоговейно уставился на Юргаса, даже руку к сердцу приложил.
– Не я, она, – кивнув на меня, ушел от ответственности отец. – Аурелия ведьма, она твои раны затянула. Несмертельные они были. Тебя в прорубь скинули, ты почти замерз, одной ногой стоял во дворце Чернобога.
– Все равно спасибо, господин хороший. И вам, барышня!
В порыве чувств Томас расцеловал мне руки. Большой ребенок! Наивный, добрый, доверчивый.
– Значит, ты ничего после того, как оказался в реке, не помнишь?
Юргас прищурился. Проверял, сохранились ли у собеседника посмертные воспоминания как его доставали, допрашивали.
– Нет, – замотал головой Томас. – Больно было, очень больно! Я ему помочь хотел, а он… Плохой человек!
Он погрозил неведомому врагу кулаком.
– А этот человек… – Юргас покосился на меня, потом на Вилкаса. – Ты говорил, он у калитки Аурелии стоял.
– Когда говорил? – округлил глаза Томас. – Я, вроде…
– Так стоял или нет?
– Стоял, – почесав в затылке, подтвердил конюх. – Я еще удивился, куда-сь лошадь его подевалась. Была ведь лошадь, хилая такая кобылка. Шерсть клочками, начесана. Я хотел по ней скребницей пройтись, а он руками размахался, ослепил…
– Ослепил? – живо подался к нему Юргас.
– Браслетами. Широкие такие медные браслеты у него на руках, на каждом – петелька.
– Беглый! – хором мрачно констатировали мужчины.
