Какой. Позор.
Не глядя вокруг, я приседаю, чтобы… не знаю, убрать этот погром. Хоть что-то сделать, чтобы не стоять и не смотреть, как все смотрят на меня. Как он смотрит на меня. А он точно смотрит, потому что у меня горят щеки и уши. Ко мне тотчас подлетают официанты: кто-то бросается собирать осколки, кто-то пытается меня остановить, пока я не перестаю извиняться и повторять, что за все заплачу.
– С-с-с, – шиплю сквозь зубы, когда упираюсь коленкой в один из мелких осколков, что впивается в грубую ткань джинсов, к счастью, не проткнув ее насквозь.
Мне бы встать и сбежать с места преступления, но уже поздно. Я отчетливо ощущаю приближение Де Виля, вижу, как нависает надо мной его тень.
– Все-таки в тайне от папочки подрабатываешь горничной? – слышу смешок после его слов и невольно стискиваю кулаки. – Я знал, что не мог ошибиться в вас, мисс Филатова.
Пусть я и выгляжу глупо, игнорируя двухметровую тушу рядом с собой, но не оборачиваюсь из принципа. Продолжаю собирать острые осколки в наполовину уцелевшую чашку, которые и без меня, судя по всему, уберут.
– Встанешь? А то люди могут подумать, что ты мне в ноги кланяешься, – лишь сейчас понимаю, что говорит он на родном французском. Только на нем его голос звучит так мелодично и завораживающе. Ага, пока не вдумываешься в смысл слов.
– Плевать мне, что они подумают, – шиплю принципиально на русском, но Де Виля это не смущает. Он настойчиво тянет меня за локоть к себе, быстро объясняется с официантами, чтобы, если возникнут проблемы, записали ущерб на его счет, а потом ведет меня в дальний угол и усаживает за столик.
На котором лежит моя бейсболка. Та самая, которую я потеряла на крыше.
– С чего ты решил, что я буду ужинать с тобой? – с вызовом смотрю на него снизу вверх, пока его макушку, точно нимб, подсвечивают потолочные лампы. Это чертовски обманчивое впечатление.
– А ты видишь другие свободные столики?
Я вижу его большие руки, которыми он упирается в спинку стула напротив. Пару лишних раз моргаю, чтобы прийти в себя. Мне не нравится то, что со мной происходит. Рядом с Алексом Де Вилем я превращаюсь в неуклюжую заторможенную коалу. Я видела их в передаче про Австралию – они милые, но странные. Жаль, только по телевизору видела, а не вживую, всегда времени не хватало съездить на остров Филиппа.
– Тебе что-нибудь принести? – говорит вполне дружелюбно, но я везде ищу подвох.
– Я могу сама…
– Лучше не надо, – он улыбается в тридцать два зуба! А я замечаю, что в нашу сторону все еще поглядывает народ и трусливо натягиваю бейсболку на голову.
Откидываюсь назад, скрещиваю руки на груди.
– Лосось. И салат. Греческий, – выдаю отрывисто.
Де Виль, кивнув, молча уходит добывать еду, а я медленно, но верно успокаиваюсь, продолжая наблюдать за ним украдкой. За тем, как он почесывает подбородок, выбирая кусок свежей рыбы у гриля, где ее могут зажарить. За тем, как ему пытаются угодить, стоит тому нахмурить брови. За его спокойными жестами, которые противоречат моему представлению о нем – все знают Алекса Де Виля как чрезвычайно эмоционального и вспыльчивого теннисиста. Жесткого, вредного и даже злобного. Сейчас он не такой, и я не совсем уверена, какой из них настоящий Алекс.
Но я должна извиниться перед любым из них. Чтобы перестать чувствовать вину – так я решаю. Я ведь именно поэтому думаю о нем, правда? Сразу после меня отпустит.
– Бон апети, – желает мне приятного аппетита на французском, в очередной раз застав меня врасплох, потому что я уплыла глубоко в свои мысли. По рукам и ногам бегут мурашки, и я сильнее обнимаю себя.
Ненавижу французский. Ужасный язык. Учила его, потому что моим первым тренером в академии был француз.
Алекс молча приступает к ужину и довольно быстро уминает говяжий стейк с овощами. Пока я лишь слегка ковыряю вилкой салат – кусок в горло не лезет.
– Извини-меня, – выдаю в какой-то момент скороговоркой, пока не успела передумать.
– Прости, что? – невинно уточняет Алекс, с любопытством разглядывая мое пылающее лицо.
Посылаю ему убийственный взгляд из-под козырька кепки.
– Извини. Меня. – мой голос похож на скрежет гвоздя по стеклу. Ненавижу извиняться!
– За что именно я должен тебя извинить?
Судя по самодовольной ухмылке, ему просто хочется надо мной поиздеваться. Не может просто так принять мой «пардон»?
– За выходку с твоим поло. Это было глупо. Извини.
Алекс задерживается на мне взглядом темных глаз. Мне приходится не моргать и не дышать, чтобы не выдать, как не по себе становится от его пристального внимания. А когда он в ответ просто пожимает плечами, я делаю несколько лишних вдохов и начинаю болтать без остановки.
– Но, возможно, это было даже к месту. Если Холлиуэлл сейчас вылетел, ты можешь выиграть турнир и стать первой ракеткой мира. Все только и будут говорить о том, как ты поборол это проклятье «вечно второго» и…
– Холлиуэлл вылетел? – удивляется Де Виль.
– Да, – киваю. – Как будто ты не следишь за ним…
– Нет. Я не читаю новости во время турниров. Артур фильтрует их для меня. Там обычно…
Он не успевает договорить, но я понимаю, что имеет в виду. Обычно об Алексе Де Виле пишут либо плохо, либо никак. А не успевает, потому что нас крайне внезапно оглушает противный завывающий звук.
– Пожарная тревога? – спрашиваю я, озираясь по сторонам, но не двигаюсь с места.
– Пошли, – а Де Виль уже берет меня за руку, как будто это для него привычное действие, и без лишних слов тянет за собой.
Глава 9
Алекс
Под раздражающий барабанные перепонки ор сирены я веду нас с барби по эвакуационным знакам мимо кухни на лестницу первого этажа. Действую на инстинктах, думать обо всем буду потом. Никаких резких движений, быстро ориентируюсь в пространстве, оцениваю обстановку. Крепче сжимаю маленькую ладонь в своей руке на поворотах до тех пор, пока мы не упираемся в дверь.
Толкаю ее, вечерний воздух бьет прохладой в лицо и… выдох. Теперь можно осмотреться, понять, что мы на заднем дворе отеля, и выдохнуть.
Все еще не отпуская руку Филатовой, свободной подкидываю зеленое яблоко, которое схватил по пути, потому что не успел прикончить овощи на ужин. Она молчит все это время. В шоке? Еще бы нет. Я сам с трудом осознаю, что творю, но это кажется важнее и выше дурацких споров и противостояния. Все потом. Вместе с ней, уже никуда не спеша, обхожу здание и выглядываю из-за угла – у главного входа целая куча народа и толпа папарацци.
– Туда, – указываю в противоположную сторону, накидывая капюшон. Недалеко, насколько помню, был сквер, где можно переждать какое-то время и остаться незамеченными. Тем более на девчонке бейсболка – сойдем за неприметную пару.
– Куда ты меня ведешь? – пройдя целый квартал, наконец, подает она голос. И даже вырывает руку, оказавшись в тихом проулке, куда лишь отдаленно доносятся звуки аварийки приближающихся пожарных машин.
Я только сейчас замечаю, что она тяжело дышит – да, поспеть за мной довольно непросто.
– Можешь вернуться, если хочешь попасть в вечерние новости. Понравилось там? – довольно резко отвечаю ей, потому что все еще на взводе.
Спрятав руки в карманы, смотрю на выглядывающую из-под козырька бейсболки блондинку. Дерзкая Аня. Воинственно настроена, будто я похитил ее, а не пытался спасти. Судя по сверкающему в свете фонарей взгляду, она тоже видела наши совместные фото. О да, вчера, помимо Артура, мне их не сбросил только… мой младший брат. Потому что я успел кинуть его в блок за дебильные приколы. Временно.
Он утонул в слюнях восторга от «моей новой подружки», чтоб его.
– Это же, скорее всего, ложная тревога, – барби недовольно стучит носком кеда по земле, скрестив руки на груди. – Можно было и не бежать сломя голову…
– Знаешь, сколько людей каждый год погибает в пожарах, следуя твоей логике?
Ее брови взлетают вверх.
– Любишь статистику и жуткие видео с GoPro от первого лица? – звучит наигранно бодро и с фальшивой усмешкой. Мисс Филатова пытается достойно мне отвечать, что похвально, но я же вижу, что она, одетая в одну футболку, уже дрожит от холода. Сильнее обнимает себя, пытаясь скрыть мурашки, бегущие по рукам.
– Нет, дед из пожарных, – отвечаю, пристально наблюдая за ней, испытывая прямым взглядом. Мог ведь оставить ее на растерзание фотографов, мог вообще не тащить за собой, пусть бы сама спасалась. Или оставалась в ресторане, какое мне дело до нее? – Когда в детстве он водил меня в кино, ведро попкорна я получал, только если наизусть рассказывал все аварийные выходы.
Видимо, есть какое-то, раз делюсь личным, о котором даже в интервью никогда говорю.
– Оу, – выдает она озадаченно, приоткрыв рот, и даже это простое движение кажется безумно горячим. А когда я, проиграв в споре с самим собой, снимаю толстовку и протягиваю ей, брови девчонки и вовсе уползают под козырек бейсболки.
Беззвучно выругавшись из-за того, что парюсь там, где очевидно не надо, небрежно накидываю расстегнутую толстовку ей на плечи. Филатова явно не меньше меня удивлена и раздражена происходящим. В особенности телесным контактом, от которого коротит не на шутку. В прямом смысле бьет током. Мы наэлектризованы, как будто усердно терлись друг о друга.
– Мне вообще-то не холодно, – шепчет она чуть хриплым голосом, не двигаясь.
Огромные рукава так и свисают свободно по бокам. Светлые волосы заправлены за воротник. Толстовка достает ей почти до колен. Еще кепка эта… Но мне нравится, как она выглядит, потому что теперь не видно ее обтянутой джинсами задницы, к которой так и примагничивает мой взгляд.
В ресторане я узнал эти бедра сразу. Издалека.
– Не нужно было, – продолжает стоять на своем, пока я стою в шаге от нее, а по ощущениям ближе, чем когда-либо. Представляя в голове, как легко было бы сгрести ее в объятия и взять вон у того дерева.
Не знаю, сказывается это напряженная обстановка первого крупного турнира в сезоне, на который у меня большие планы, или неизвестно откуда взявшееся возбуждение, но пульс растет и долбит в виски.
– Я про толстовку…
– Значит, выкинь ее и ходи голой, – бросаю со злостью и, развернувшись, иду вдоль аллеи по направлению к парку.
Определенно мне нужно проветрить голову, чтобы хорошо спать перед завтрашней игрой. А если девчонка не соврала насчет Холлиуэлла, то у меня действительно появился шанс. Пусть это все и не ощущается правильным. Почему? Я должен обыграть его в равном бою. Только так я могу по-настоящему его обойти. Правда, уверен, что Артур считает иначе. Наверное, именно поэтому он оборвал мне телефон, который я отправил в режим «не беспокоить».
Я собираюсь пройтись минут двадцать, перед тем как вернуться, но, видимо, о спокойной вечерней прогулке мне остается только мечтать. Потому что в мои беспорядочные мысли врывается торопливый шорох шагов Филатовой, которая, догнав меня, молча идет рядом, пытаясь подстроиться под мой шаг, который в два раза шире ее. Боковым зрением вижу, что даже застегнулась, как примерная девочка. Если ее дерзость поддается дрессировке, она может быть очень горячей партнершей в постели.
– Ты не сказал, что принимаешь мои извинения, – нарушает напряженное молчание между нами.
Видимо, спасибо за то, что увел ее от опасности, мне не ждать?
– Ты недостаточно старалась.
Я не скрываю ухмылки.
– В смысле? – повышает голос барби. О, и этот тон вполне можно использовать как оружие массового поражения. Должен убивать наповал.
– А ты и правда думала, что простых извинений хватит, чтобы я забыл, как ты высмеяла меня на глазах у всех? – растягивая от удовольствия слова, играю с ней. – Нет, теперь ты мне должна.
Девчонка несколько раз открывает рот, явно не для того, чтобы мило согласиться со мной, а после присесть в глубоком реверансе.
– Что должна?
– Пока не придумал.
– Значит, это шантаж? – она даже останавливается на месте, будто ноги к земле приросли. Ее ноздри раздуваются от гнева, глаза недобро сверкают, грозя обратить меня в пепел.
Я не боюсь, но однозначно заинтригован.
– Типа того, – провоцирую ее, а она делает шаг вперед, тыча указательным пальцем мне в грудь, но я успеваю перебить, пока не заговорила: – Ну или ты можешь собрать пресс-конференцию и официально признаться, что розыгрыш – твоих рук дело, и, возможно, потерять намечающийся контракт с Lacoste.
Она глубоко и напряженно вздыхает, но руку не убирает. Лишь сильнее давит, намереваясь проткнуть коротким, но острым ногтем ткань футболки, которая осталась на мне.
– А ты, – шипит сквозь зубы на меня, – можешь доиграть турнир без Холлиуэлла и стать уже наконец первой ракеткой мира! Или это так сложно?
Ауч. Как грациозно бьет. И правда заслуживает, чтобы ее отшлепали.
– Лучше бы ты старалась так с бэкхенда бить, как меня пытаешься уколоть.
– Слушай, если тебе доставляет удовольствие…
Девчонка бросается на меня, прижимаясь своей грудью к моей. И да, я могу с твердостью, которая намечается в моих штанах, ответить, что мне правда доставляет удовольствие выводить ее из себя. Но сейчас меня отвлекает шум. Я слышу слишком много приближающихся голосов и подталкиваю ее чуть в сторону, где нас обоих тут же накрывает тень. Просто на всякий случай.
– Тебя точно никто не засек?
– Нет, конечно, а толку? Если Марио не получит снимки этого Де Виля, нам всем крышка. Второй раз тема с пожарной тревогой не сработает.
– Придумаем что-нибудь…
Мимо нас в нескольких метрах проходят двое в темной одежде, похожей на камуфляжную. Говорят по-английски. Видимо, из репортеров, голодных до наживы и денег, раз не боятся последствий, которые им можно устроить. Я провожаю их взглядом, и когда тени, что тянутся за ними по асфальту, исчезают за поворотом, оборачиваюсь к девчонке. Она задумчиво хмурится. А потом мы оба замечаем мою ладонь, которая лежит на ее талии. Пусть и поверх толстовки.
Тихо. Темно. Прямо за барби дерево, о которое я опираюсь ладонью, нависая над ней. Чертовски возбуждает все это. А когда она запрокидывает голову и сдвигает козырек бейсболки в сторону, я не сдерживаю ухмылку: уже разгоняюсь, гул в ушах нарастает от предвкушения. Наклоняюсь ближе, шепчу на ухо по-французски:
– Ты этого хочешь, – не вопрос, констатация факта.
Вдыхаю аромат свежего шампуня с ее волос – кокос, кажется, если не ошибаюсь. И не пофиг ли? Главное, чтобы на вкус была такой же терпкой, как я представляю себе.
– С чего ты так решил? – продолжает бодаться, а меня заводит покруче влажных приоткрытых губ, которые она только что облизала кончиком языка.
– Твои расширенные зрачки говорят за тебя.
Едва ли я могу разглядеть их в полумраке, но на девчонку мои слова действуют так, как надо: грудь подскакивает на резком вздохе, ответное возмущение застревает в горле.
– Три, – отсчитываю на французском, наблюдая, как она чуть прикрывает глаза и собирается сдаться. – Два…
Сжимает кулачки, явно из последних сил сопротивляясь желанию коснуться меня.
– Один.
Тянусь к ней вместе с тем, как нас ослепляет светом фар. А следом раздается жуткий истошный крик.
– Кры-ы-ыса! Там крыса! – вопит Филатова, теперь не стесняясь вжиматься в меня всеми выдающимися частями тела.
