Язык прирастает к гортани. Земля из-под ног выбита, привычная обстановка кружится перед глазами. Чувствую: надо присесть, иначе упаду. Однако ноги совсем не держат, я «стекаю» на пол, еле успев ухватится за подлокотник дивана.
Громко дышу, картинка перед глазами рябит, пританцовывает. В памяти всплывает круглое лицо мамы, её улыбчивые глаза, но при этом насквозь пробирающий льдом взгляд, сочно накрашенные губы и презрительная ухмылка:
– Ну что, Танюшка, ты опять все пирожки слопала? – щипает она за бок. – Смотри, сколько жира, как у свиньи! Будешь столько есть, моя милая, мальчики обзываться начнут: ваша Танюшка – свинюшка!
Мама отчитывает меня прилюдно в гостях. Две девочки-задиры пяти лет, мои ровесницы, мигом подхватывают прозвище, напевая:
– Эта ваша Танюшка – настоящая свиню-ю-юшка! Еще какая свиню-ю-юшка!
Мне жутко обидно, я начинаю рыдать, выбегаю из комнаты, реву, спрятавшись за шторой на кухне, и через некоторое время слышу мамин окрик:
– Сейчас же перестала в обиженку играть! Слёзы вытри и умойся! Разнылась тут! Разбаловал отец, что не по-твоему, так сразу в слезы! Посмотри, платье по шву трещит, свинюшка!
Шторка одёрнута, и я чувствую болезненный шлепок по заду.
– Иди с девочками поиграй, с плаксами никто не любит дружить! – мама выпихивает меня от окна к столу и демонстративно уходит, оставляя внутри незаживающую рану ненужности и никчемности.
Сейчас я будто погружаюсь в эти подавленные и глубоко запрятанные чувства заново. Ныряю в них без страховки, тону. Они, как вода, заполняют до отказа.
Прижимаю к себе колени. В голове гул.
– Да какой нашей свинюшке велосипед?! – вспоминаю, как слышу разговор отца с мамой, когда они уже разошлись. – Он под ней треснет, а то и пополам сломается. Купи лучше пальтишко пошире, в этом она, как сарделька в тесте. Смотреть неприятно!
– Танечка, свинечка моя любимая, столько молока-то не пей, живот от него раздуется, начнут люди думать, что ты у нас беременная в одиннадцать лет! – стыдит мама позже.
– Таня, ты во что вырядилась, а? Как старая дева, ей богу! – клеймит она на выпускном в школе. – Свиня, моя ты родная, ты посмотри: все девочки в платьях, кудри на головах накручены, макияжик, каблучки! Одна ты у меня в черном балахоне до пяток, как старуха-процентщица! Голову хоть бы причесала, ну! Ни один жених на такое не позарится! Только что нищий с топором!
– Нет, один все-таки позарился! – отчетливо проговариваю в слух, как будто мать по-прежнему стоит рядом. – Позарился! Вот только?!
Вопрос повисает в воздухе натянутой тетивой.
Выдохнув, я крепко опираюсь о край дивана. Встаю. Делаю несколько решительных шагов к двери. Меня шатает из стороны в сторону. Голова все еще кружится. Прижимаю ладонь к виску, словно это поможет остановить хаос. Естественно – ничего не меняется.
Откуда-то изнутри поднимается тяжелая, душащая тошнота. Все эклеры разом просятся наружу, во рту становится горько от их приторного вкуса. Разумеется, я снова переела.
Хватаюсь сначала за дверной косяк, потом за стену. Меня мотает, но ноги несут вперед. Захожу в спальню и нависаю над мужем, как привидение.
– Егор! – сперва голос дрожит, но быстро набирает силу и громкость. – Его-о-о-ор!
– Что?! Что случилось?! – приподнимается с кровати муж. – Чего кричишь?
– Ты мне изменяешь?! – ору без лишних вступлений.
– Нет! Ты чего, Татьян? Тебе сон приснился или что?
– А это тогда что? – бегу за телефоном с доказательствами, нахожу его в другой комнате на полу.
– Алиса, включи свет в коридоре[1 - Cистема Умного дома], – слышу, как Егор идет следом за мной, активируя голосовой помощник.
– Это что?! – нахожу фото «сладкой» парочки и направляю мужу в лицо.
Я ожидаю, что он начнет говорить и объяснять увиденное, как и я сама: что кадр криво склеен в фотошопе, что нас пытается разлучить какая-то легкомысленная вертихвостка, и что он как-нибудь сможет объяснить, откуда эта мошенница знает мое детское прозвище.
Однако, когда Егор видит фото, выражение его лица мгновенно меняется. Муж мрачнеет, замирает в ступоре, как будто его оглушили. Я сразу понимаю: он узнает женщину на фото. Он узнает и спальню на фото, и белую шёлковую сорочку, и тонкие изящные плечики.
– Я разберусь, Татьян, не бери в голову, – хрипло произносит он, выхватывает из моих рук телефон и жмёт на экран.
– Что значит: разберусь? – взвизгиваю, цепко впиваясь в свой гаджет обратно. – Ты мне изменяешь? Изменял?!
Егор отпускает руку, телефон остается у меня. Фото в спальне удалено, но вместо него на экране сверкает предыдущее – справка о беременности. Увидел его муж или нет?
– Я же сказал: разберусь! – гаркает грубо.
– А я спросила: ты изменял? – сжимаю телефон в руке, прячу справку от себя самой.
– Было дело, Татьян, – выдыхает он, наконец. – По глупости.
Неужели наш Умный дом оказался умнее моего мужа?!
Я смотрю на Егора: силуэт расползается. Перестаю его узнавать. Опять начинает кружиться голова.
– И женился ты на мне из-за какого-то спора? – сглатываю комок в горле, всхлипываю.
– В какой-то степени – да, – у мужа начинает заплетаться язык. – Та-атьян?!
Его почерневший образ покрывается беспорядочными бликами, а затем расплывается перед глазами пьяными кляксами. В голове стоит звон. Меня бросает в пот. Сильнейшая слабость. Падаю, ищу, за что уцепиться. Темнота.
ГЛАВА 7.
В нос бьет что-то резкое, едкое и жгучее. Пробирает до слез, выжигает слизистую носа. Нашатырный спирт?! Ага! Вашу мать! Зачем пузырёк так глубоко в нос совать?! Убить меня, что ли, хочет?
Прихожу в себя на диване. Надо мной нависает потемневшее лицо Егора. Его губы плотно сомкнуты, глаза не мигают.
Чувствую, что на лбу противной медузой лежит мокрое полотенце. Отшвыриваю влажную мерзость в сторону и начинаю страшно, непрерывно кашлять. В носу по-прежнему стоит горький режущий запах, и дышать трудно, и до самого горла пробрало.
– Простишь меня, Татьян? – Егор сочувственно гладит по голове.
Вместо ответа, дергаю плечом. Мне настолько паршиво сейчас, что любое прикосновение раздражает. Бесит наигранно спокойный голос мужа, выводит из себя его идеально сложенное лицо с правильными чертами. Злят глаза, в которых я любила ловить искорки озорного веселья и нежной любви, возмущают губы, дарившие чувственные и головокружительные поцелуи.
– Нужно спокойнее к таким вещам относиться, Татьян, – продолжает пока еще муж. – У тебя все есть, ты ни в чем не нуждаешься и не будешь нуждаться. Я тебя люблю.
Застреваю на его первой фразе. А я, что недостаточно спокойная сейчас для подобной, как бы сказать по-русски, без мата… неприятной ситуации?! Разве я какая-то буйная? Устраиваю истерики? Бью посуду, кидаю пульт в наш навороченный телевизор диагональю сто дюймов, пытаюсь вышвырнуть Егора из окна?!
Нет! А почему, кстати, нет?!
Я спокойна, как сдохший удав! Мне вообще всегда казалось, что в браке я мудра и каждый миг поддерживаю мужа, окружаю теплом, показываю, что он любим и значим. Даю ему то, чего сама была лишена в детстве.
– А её? – вырывается из моих губ слабый вздох.
– Её что?
– Её любишь? – спрашиваю и жду однозначный, понятный ответ: что, конечно же, нет.
Она – ничто, недоразумение, ошибка, временное помутнее разума… Это только мимолетная и нелепая интрижка, та женщина ничего не значит…
Но муж ничего не говорит. Он предательски молчит, и тишина начинает стремительно отравлять ядом, разрушать нашу, как мне казалось, искреннюю любовь и сплоченную команду.
Хотя откуда любовь, если Егор, оказывается, женился на мне на спор!
Глаза застилает пелена из слез. Я отворачиваюсь от мужа к спинке дивана и, сжавшись в комок, сдавленно плачу.
– Все сложно, Татьян, – голос Егора начинает отдаляться.
Что это значит? Я не понимаю. Какая-то детская отмазка из статусов ВКонтакте, а не разумное объяснение взрослого мужчины.
– Но я точно не хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни, – звучит еще дальше, как будто из параллельной реальности. – Полежи, отдохни.
Чувствую себя оторванной ото всего мира. Раздавленной, ничтожной и брошенной.
Глаза слипаются от слез. Вытираю мокрый нос.
– Это уже было в моей жизни, не один раз, – веду беседу сама с собой. – Ровно такой же нечастной я чувствовала себя в тот день, когда познакомилась с Егором. С Егором Ренатовичем – на то время.
Вспоминаю нашу первую встречу и, дрожа, обхватываю руками живот, как будто пытаюсь защитить что-то драгоценное. Внутри болезненный спазм.
***
– Кобанько? – мой (надеюсь) будущий босс медленно поднимает глаза, нехотя отрываясь от монитора.
Меня будто ослепляет, пронзает молния. Секундная потеря сознания: кто я, что происходит, как сюда попала? А-а-а-а-а! На мгновение забываю не только свое имя, даже сегодняшнее ужасное утро.
Какой же он – идеально, потрясающе, безумно шикарный! Как актер из мелодрамы: выразительные глаза, мужественные черты лица, прическа – волосок к волоску, безукоризненно сидящий костюм, ухоженная сексуальная небритость. Щека – как пышная, румяная плетенка с маком, так и хочется ущипнуть… а потом чмафф и укусить! Сглатываю слюну, в желудке начинает урчать.
Я же даже не позавтракала…
– Кобанько? – выражение на лице у мужчины сменяется недоумением.
– Да! Я! – рапортую, отдышавшись, вовремя вспоминаю имя будущего шефа, как его называла кадровичка: – Прибыла, Егор Ренатович!
Хотя точнее – прибежала галопом. Пришлось скакать от метро пешком, а это почти два километра.
– Кобанько, вы почему только к обеду прибыли в первый рабочий день?! – встает шеф и пружинистой походкой направляется ко мне. – У нас график с девяти утра.
Едва дышу. Мужчина обдает облачком свежего, дурманящего аромата дерева, мускуса, травы и мёда. Как будто угостили глотком настоящего, очень вкусного воздуха! Замираю. Живёт одно только сердце: бушует, стучит так, будто мечтает выпрыгнуть к Егору Ренатовичу прямиком в крепкие руки.
Вдруг меня резко пронзает жгучее чувство стыда: представляю, насколько нелепо сейчас выгляжу, особенно на контрасте с безупречностью босса! Опоздала, да еще и похожа на пугало! Лицо пунцовое, зарёванное, тяжелое, раздувшееся, изможденное, хотя оно у меня и в обычные дни не сильно-то пленительное. Без особого лоска и шарма.
– Прошу простить! Семейные проблемы! – смущено выдаю скороговоркой, пятясь назад. – Больше этого не повторится!
– Закройте дверь!
– Конечно, извините! – хлюпнув носом, опускаю голову и ускользаю из кабинета, моментально выполнив приказ.
Мало того, что опоздала, да еще и зашла совсем не вовремя – вот я бестолочь!
– Вы смеетесь, Кобанько? ЗА СОБОЙ изнутри закройте! В лифте родились? – Егор открывает дверь и сталкивается со мной нос к носу. – Я разве сказал уходить?!
Виновато прошмыгиваю обратно в кабинет. Причем тут лифт, не поняла. Шеф (все еще надеюсь, что шеф!) обдает грозным взглядом, как кипятком. От его непосредственной близости накрывает жаркой волной. Я начинаю беспокойно и сбивчиво дышать, а он, как назло, не торопится возвращаться обратно за рабочий стол. Ходит возле меня, как будто принюхивается. Еще и снова запускает в работу свои очаровывающие древесно-мускусно-мёдо-травяные флюиды.
Постройте, он что, реально обнюхивает?!
ГЛАВА 8.
– Я не пьющая, Егор Ренатович! – вскрикиваю даже чересчур громко.
Наверняка, услышали все соседние кабинеты.
– Честное слово, не пью и не курю!.. – сбиваюсь.
– И матом не ругаюсь…
– Ругаюсь! – перебиваю неожиданно для самой себя. – Но этот недостаток никак не повлияет на качество работы.
– Зато опоздания крайне негативно влияют на качество работы. Что случилось, почему вы не пришли вовремя, Таня?
– Татьяна! – поправляю на автомате.
С детства терпеть не могу любые уменьшительно-ласкательные формы своего имени. От звуков стишка «Наша Таня громко плачет» до сих пор начинает дергаться глаз.
– Я…я… так вышло, – пытаюсь объяснить, но чувствую, что язык начинает заплетаться, а глаза наполняются слезами.
Тёплые капли летят прямо на пол. Хочу провалиться сквозь землю, лишь бы поскорее сбежать от неприятных оправданий. Никто не заслуживает того, что я испытала, и рассказать об этом постороннему человеку сродни казни на позорном столбе. Я не хочу еще раз сейчас пережить утреннее унижение.
– Поругалась с парнем, – выдыхаю, вытерев глаз.
– Серьезно? И? Это всё? Вы понимаете, что кроме вас, на эту вакансию целая очередь из более пунктуальных и покладистых претенденток?!
Пытка еще не окончена.
– Утром он ушел и запер меня одну в квартире! – обрываю шефа. – Забрал ключи, сумку с телефоном, кошельком и проездным. Я не могла открыть дверь, у меня не было денег, чтобы сюда доехать.
