– Где же лючок, – задумчиво произносит Фанг, но затем что-то щелкает, и в груди робота открывается дверца. Выглядит это настолько несуразно, что я просто не знаю, что и думать. – Ты что-то чувствуешь? – интересуется у меня Фанг.
– Нереальное вокруг все, как в симуляции, – автоматически, не успев даже подумать, отвечаю ему.
– Не-ре-аль-ное, – по слогам повторяет он. – Да, очень похоже.
– Что там? – заинтересовываюсь я, привставая.
– Три реле в два ряда, – совершенно непонятно сообщает мне Фанг. – Так не бывает! – а вот это понятно!
Я чувствую себя действительно в виртуальности и все пытаюсь дать команду на прерывание оной, но у меня ничего не выходит. Хочу уже себя ущипнуть, чтобы вернуть ощущение реальности, и вот когда у меня, как мне кажется, получается, оба кхраага исчезают, дверь оказывается закрытой, а я сидящей на койке. При этом ощущение виртуальности пропадает, а некоторой нереальности как раз нет.
– Интересно, – констатирует Фанг, подходя к двери. Он хочет открыть ее, но дверь на команды не реагирует. – Очень интересно. То есть мы заперты…
– Нет, тут что-то другое, – качаю я головой. – Этого нет на самом деле…
– Получается, ты чувствуешь нереальность? – удивляется напарник.
– Да, – признаюсь я, вздыхая. – Еще в Академии чувствовала на экзаменах, поэтому неожиданные тесты…
Он с пониманием кивает. Есть такая штука в Академии: неожиданно виртуальность включается, чтобы оценить реакцию на экстренную ситуацию, а со мной такое никогда не проходило – я всегда чувствовала разницу, наверное, поэтому довольно быстро брала себя в руки. На самом деле это, полагаю, не очень честно, но я уверена: наши наставники о такой моей способности знали, ведь Старшие Братья всегда все знают, так что я никого не обманывала.
– Тогда спокойно ждем, – принимает решение Фанг, усаживаясь обратно. При этом он такое движение делает, как будто погладить хочет, но останавливает себя.
Интересно, как бы я отреагировала, если бы он меня погладил? Я задумываюсь над этим, пытаясь представить свою реакцию, но почему-то у меня не получается. И тут одновременно с исчезновением ощущения нереальности дверь отъезжает в сторону. Я едва успеваю сдержаться, чтобы не выстрелить, потому что вошедшего знаю.
– Сидите? – интересуется Хэн. – А я тут генератор виртуальности отключил. Правда, хорошие новости на этом заканчиваются.
– Это правильно, – кивает Фанг. – А плохие какие?
– Корабль пуст, – сообщает нам эксперт. – Летит непонятно куда, и вокруг, насколько я могу судить, никого.
– Интересно, – соглашается напарник, снова сделав жест, как будто погладить промеж ушек собирается. – Ну, пошли в рубку.
Он поднимается на ноги, перевешивая импульсник на грудь, я же беру автомат на ремень, тут только вспомнив о наладоннике. Складываю прибор, чтобы сунуть его в карман; похоже, он что-то там нашел, но сейчас не время. Я отдаю лидерство Фангу, явно лучше понимающему, что нужно делать, вставая рядом с ним. А он спокойно идет вперед, при этом я сразу же отмечаю, что коридоры отличаются от виденных совсем недавно – они старыми выглядят, просто очень старыми. Потеки чего-то непонятного, следы ржавчины, то есть все то, чего не может быть на звездолете. При этом ощущения неправильности и нереальности нет, значит, все нас окружающее – и есть самая реальная реальность. Интересно, согласна.
Пройдя совсем немного, утыкаемся в лестницу, выглядящую так, словно сейчас развалится, а Хэн в это время рассказывает свою историю. Когда его попытались «разобрать», он сразу понял, что тут что-то не так, потом забаррикадировался в машинном зале, оказавшемся… не вполне машинным, и не вполне залом.
– Декорации сплошные, – объясняет нам квазиживой. – И только в самом конце стоит кристалл такой, как на Церере-пять обнаружили, ну вот я его от злости и разбил, а под ним – пульт управления сопряженным пространством, как у Альеора на корабле. Так я его и отключил.
Альеор – контактное лицо наших очень сильно развитых технически и морально друзей. Сопряженными пространствами на его звездолете называется виртуальный тренировочный комплекс. Но раз здесь было нечто похожее на такой пульт, да еще и блокированное по методу одной вымершей расы…
Мало для выводов информации, объективно мало.
Надежда
Илая
Ефия в себя приходит с трудом, но тут много делает папа. Он нас держит в конечностях, каждую минуту показывая, что мы важны и нужны обе. Почему-то он не идет на работу, но при этом брикеты у нас есть. Папа просто сидит с нами, не позволяя Ефии падать в пучину своего горя, а я все больше понимаю: он принял ее своей. У нас просто волшебный папа, я даже и не представляла себе, что может быть именно так.
– Ты на работу не идешь? – интересуюсь я у Фаина.
– Три дня нам разрешили дома посидеть, – объясняет он, но почему – не очень понятно. – Положено так, ведь у Ефии мама умерла.
– И так всегда бывает? – удивленно спрашиваю я.
– Так всегда бывает, – кивает он, прижимая нас обеих к себе. – Мы не звери, маленькие мои, а когда умирают близкие, это больно.
Я обнимаю его, кажется, всеми конечностями, и Ефия делает то же самое. А затем он нас кормит, и мы вдвоем спать отправляемся. Во-первых, вдвоем теплее, это мы уже проверили, во-вторых, ей не так страшно. Скоро нам и в школу возвращаться, а мне кажется, будто из глубин Вселенной в нашу сторону смотрят чьи-то добрые глаза, но не видят. Мне очень хочется прикоснуться к тому, кто умеет так смотреть, но я понимаю: это невозможно. И закрываю усталые глаза.
Наверное, все дело в том, что я думала о звездах, потому что снятся мне они. Мне снятся совсем не черные корабли, а какие-то светлые, и в них я вижу абсолютно непохожих на нас существ. Они на химан похожи разве что, но химане особняком держатся, они во втором поселении, и живы ли, я и не знаю. Но вот те, кто в этих кораблях, они будто ищут что-то – или кого-то? Может быть… нас?
Я замечаю какие-то цилиндры, которые, наверное, не пускают к нам этих хороших – я чувствую же, что они хорошие, – отчего мне становится грустно и как-то очень плакательно. Кажется, спасение совсем близко, но что-то не пускает их к нам, а это означает – мы обречены. Наверное, от этой мысли картинка передо мной исчезает, чтобы появиться вновь, но вот теперь все просто в каком-то тумане. Очень странный туман закрывает звезды, но мне представляется, будто я куда-то лечу, правда, никак не могу прилететь.
Проснувшись, некоторое время лежу тихо, стараясь сестренку не разбудить, и пытаюсь понять, что именно могут значить те самые цилиндры, не пускающие к нам тех, кто готов нас спасти. Почему-то я абсолютно уверена в том, что незнакомые округлые звездолеты несут спасителей, а не убийц. Откуда у меня эта уверенность, я не понимаю, но доверяю себе, конечно. Правда, даже если дело в этом, они же все равно там остановлены и прийти не смогут…
Хотя, возможно, этот сон, как учительница говорит, игры голодного мозга, но мне так хочется, чтобы все оказалось правдой. Просто мечтаю, чтобы папа не умирал, чтобы было тепло и вдосталь еды. Я ради этого на все согласна, даже на боль, главное, чтобы мне, а не сестренке! Душа так просит сказки… Мы все устали от голода постоянного, от холода, умирающих… Иногда даже хочется попасть на черный корабль, но если они не убивают, а мучают, например, или едят по маленькому кусочку, то лучше, конечно, не попадать… Нужно подниматься.
– Доброе утро, сестренка, – тянется ко мне Ефия, поэтому некоторое время мы обнимаемся.
– Проснулись уже? – интересуется папа, сразу же заметив наши шевеления. – Вставайте, сейчас и завтрак будет.
И тут я вспоминаю: три дня, отведенные нам, закончились уже, поэтому сегодня опять в школу. Вспоминает об этом и Ефия, громко ойкнув, что придает нам обеим резвости. Кажется, когда засыпала, больше времени оставалось, но, честно говоря, не могу сейчас вспомнить. Одно совершенно ясно: Фаину пора на работу, а нам в школу. Еще раз очень сильно радуюсь факту того, что нет, как в древности, заданий на дом. Говорят, тогда еще и наказывали в школе до слез просто. Вот согласилась бы я, чтобы так наказывали, если бы взамен было тепло и еды в достатке?
Мне сейчас кажется, что да, но на самом деле – нет. Гордость – единственное, что у нас есть, если и ее не станет, то жить совсем незачем будет. А пока мы живем для того, чтобы наши внуки увидели спасителей из легенд. Я точно знаю, что однажды за нами смогут прилететь. Пробьются сквозь те цилиндры, что я видела, и совершенно точно спасут, чтобы Ефия жила, и Фаин тоже! Я знаю, это почти невозможно, но мне так хочется, просто не могу выразить, как именно…
– Девочки, брикеты я вам положил, – привычно сообщает нам папа, ставя уже две миски на стол. Каши как будто сегодня чуточку побольше, интересно почему?
– Быстро едим, – предлагает уже успокоившаяся сестренка.
Вот кажется мне, что день или даже два где-то потерялись, будто и не было их. Странное такое ощущение, но я о нем на всякий случай помолчу, кто знает, как такие откровения будут восприняты. Вдруг еще подумают, что я ненормальная? А ненормальных убивают, потому что неизвестно, что именно у них в голове. Поэтому буду молчать, чтобы не случилось чего-нибудь…
Быстро доедаем кашу – да мы с Ефией ее буквально всасываем – синхронно вылизываем миски и вскоре уже готовы. Мне кажется, папа на нас с тревогой посмотрел, но, может быть, только показалось мне это. Он уже и сам вполне одет. Взяв нас, как маленьких, за конечности, папа идет на улицу, в снежный темный мороз. Кажется, там темная ночь и совершенно ничего не видно, что нормально, в это время года так и должно быть.
Хрустит снег под ногами, разговаривать невозможно – лицо закрыто щитком, а не то задохнешься от злого ветра, бросающего в лицо ледяное стекло. Это, конечно, снег, но лицо изрезать может вполне свободно, так что идем мы молча. А ветер стремится сбить с ног, на душе внутренняя тоска после моего сна и непонимание – куда девался как минимум один день, а то и два?
Может так случиться, что подводит память, но этого не хотелось бы. Если память перестает работать, то переведут из школы на легкие работы, и не будет больше никакого будущего. Надо молчать, совершенно точно молчать надо. Вот с Ефией очень осторожно на эту тему поговорить, а больше ни с кем, потому что опасно очень. А папу заставлять грустить не следует, поэтому я так и решаю.
Вот и школа… Папа буквально заталкивает нас внутрь, потому что ветер против, а я чувствую мимолетный укол тоски и надежду увидеть его когда-нибудь еще. Откуда у меня такое настроение, мне совершенно непонятно, впрочем, не до настроения сейчас – впереди уроки.
Фаин
Девочки меня, можно сказать, напугали – целый день просидели в обнимку и ни на что не реагировали. Хотя я знаю, что переживание потери проходит именно так, для того эти дни и даются. Малышки мои впали в ступор обе и сутки почти в неподвижном состоянии находились. Надеюсь, Илая и Ефия выпавшего дня не испугаются. Ну а испугаются, я объясню им, что именно произошло.
Следов паники не вижу, значит, все в порядке. Кормлю их усиленным завтраком – вчера они же не ели ничего, просто замерли. Когда-то давно и я так же реагировал, а у Илаи это во второй раз, как бы сердце от такого не… Да и у Ефии тоже. Но собираются нормально, идут спокойно, значит, все в порядке. Теперь мне вдвойне осторожным быть надо – если со мной что-то случится, девочки могут не перенести. Значит, буду.
Я работаю в группе ученых. Здесь мы стараемся из разрозненных кусков, оставшихся от двух разбившихся буквально всмятку кораблей, создать что-то, что нам жить поможет. Иногда меня в помощь другим группам переводят, но основное мое место работы именно тут. И вот я захожу в нашу комнату, где уже начальник обретается. Мысль у меня в голове бродит интересная: системы связи. Во-первых, можно попытаться оживить реактор малого судна, который почти уцелел, только в настройках разобраться, а, во-вторых, вон то нагромождение блоков – это что-то связанное с системой связи.
– Как девочки? – интересуется Вилк, не поднимая на меня взгляда.
– Держатся друг за друга, – вздыхаю я, снимая чехол. – Что у нас нового?
– Ты был прав, – произносит начальник. – Зеленый блок действительно канализации принадлежал. У тебя, помнится, мысль какая-то была?
– Реактор малого корабля попробовать оживить, – объясняю я. – Если даже не выйдет его подключить к блоку школы, можно будет младшую туда перевести, они поместятся. Или больницу…
– Согласен, – кивает Вилк. – Можешь заниматься.
Это разрешение означает, что в план я со своей мыслью попадаю, но помощников не будет, то есть все сам. Сам значит сам. Малое судно почему-то не потрошили совсем, оно во дворе стоит, под навесом, поэтому снегом не занесено. А не потрошили его потому, что холодно очень. Вот мне сейчас чехол надеть нужно, взять инструмент простой и идти возиться. Если повезет – смогу сразу запустить, а если нет… Тогда надо будет пытаться выяснить, почему нет. Может так случиться, что меня опознают как ребенка, тогда без шансов. Простому роботу не докажешь, что взрослых нет, а детям холодно. Возможно, именно это и случилось?
Наверное, никто и не думал, что мы будем так долго выживать. Вот иногда кажется мне, это не катастрофа была, а просто выкинули нас, как что-то ненужное. Мысли у меня сегодня грустные, но я уже подхожу к борту маленького корабля, больше угадывая, как открыть вход. Залезать внутрь тяжело не только из-за холода и обледенения, но еще из-за того, что не рассчитаны коридоры на иллианина в чехле, судя по всему, но я справляюсь.
Коридоры непонятного цвета, но свет откуда-то проникает. Он очень тусклый, при этом я вижу, куда иду – сначала нужно в самый центр, где сам реактор стоит. Вряд ли его с разбитого пульта можно запустить, а вот в ручном режиме… Надо попробовать, но главное – не рисковать. Нельзя мне рисковать, у меня дети. И если со мной что-то случится, даже не представляю, что с девочками будет.
С трудом отжав в сторону сопротивляющуюся дверь, захожу в реакторный отсек, сразу же заметив непорядок: кабель вырван из гнезда. Или… Я подхожу ближе, ну да, точно – он не вырван, а вытащен. Интересно зачем? Осторожно взявшись за него верхними конечностями, в изолирующий материал одетыми, я пытаюсь вставить торчащий ворсинками кабель на место. Тут фигурное гнездо, не позволяющее неправильно воткнуть, поэтому не сразу, но у меня получается.
На первый взгляд, изменений нет, однако затем я слышу тихое гудение. Надо ли бежать? Или подождать? Решаю подождать, потому что гудение кажется мне неопасным, а свет медленно становится ярче. На стене напротив того места, где я стою, что-то ярко вспыхивает, привлекая мое внимание, а затем появляются буквы. Прямо на стене… «Работа реактора не нарушена, загрузка тридцать. Время работы…»
Это что, получается, реактор работал все это время? Просто кто-то выдернул из него кабель, который питает отопление, свет, другие органы корабля? Но зачем? Зачем? Ведь такое теплое помещение могло спасти десятки жизней! То, что помещение теплое, я уже потихоньку начинаю ощущать – медленно оживают отопители корабля, по стенке бежит струйка влаги, становится тяжелее дышать, а я двигаюсь на выход – надо начальнику сказать, и еще как-то больницу сюда перевести. Ведь рожденные в тепле малыши совершенно точно выживут, и роды перестанут быть лотереей.
Медленно двигаюсь на выход, что мне делать намного проще – свет уже довольно яркий, освещающий нежно-голубые стены. Что-то значит такой цвет, я знаю это, но что именно? Не помню сейчас совершенно. Решив все-таки дойти до рубки, вижу просто полностью разбитые панели, но как ее обесточить, я уже знаю, увидев ровно такой же, как в реакторной, кабель, воткнутый в стену. Выдернув его, замечаю, что искры, пробегающие по осколкам пульта, исчезают. Значит, все правильно сделано.
Выйдя из рубки, двигаюсь в сторону выхода, понимая, что именно к разъему рубки можно попытаться подключить выход нашей электрической сети. И если реактор работал все это время, то ему специальное топливо не нужно, оно у него, выходит, есть. Это очень важное, по-моему, открытие. Нужно обязательно рассказать Вилку, может быть, у начальника какие-нибудь идеи будут.
Проверив чехол, вылезаю наружу, обнаружив, что прошло уже довольно много времени, хоть это и странно, ничего вроде бы особо не делал. Зайдя в помещение, понимаю: до окончания школы еще час всего, поэтому только-только успею рассказать и пойду за девочками. Столько лет терпело, и еще немного потерпит, а дочки мои важнее всего.
– Ну что? – интересуется вышедший мне навстречу начальник.
– Работает, – коротко докладываю я главное. – Он все это время работал, и дополнительное топливо не нужно. Кто-то выдернул из реактора управляющие и подключение к борту, а вот зачем это было сделано…
– Чтобы мы и не думали восстановить… – как будто самому себе говорит Вилк. – Спасибо, Фаин, от души спасибо!
– Да я что… – эта благодарность меня почему-то смущает.
Получив брикет, я быстро сдаю работу, скороговоркой рассказав, что там внутри и где, а после уже спешу к школе. Не дай Звезда, испугаются дочки мои, им точно этого не нужно. Поэтому я и тороплюсь.
Загадки
Фанг
Новостей у нас две, и характеризуются обе только на традиционном флотском наречии. Во-первых, звездолет пуст, во-вторых, мы находимся в субпространстве, и, на мой взгляд, это враждебный акт. То есть ситуация никому понравиться не может. Как будто этого мало – сам корабль небольшой, даже очень, зачем ему при таких размерах двигатель субпространства – неясно. Сейчас мы находимся в очень примитивной рубке, что-то мне напоминающей. Ира внимательно рассматривает данные у себя на наладоннике, я разбираюсь с не имеющими смысла указателями.
– У кхраагов цвет опасности – зеленый, – напоминает она мне, на что я благодарно киваю.
Сама рубка выглядит очень старой, имеет остекление, а не экраны, стены ее желтого цвета, вполне обычного именно для кхраагов. Можно логически предположить, что вон тот зеленый рычаг – либо торможение, либо выход в Пространство. С одной стороны, конечно, интересно, куда нас несет, а с другой – у меня Ира, и рисковать ею я не согласен. Кстати, возможно, еще и поэтому пары так формируют – чтобы не рисковали зазря.
Поворачиваю до упора рукоятку, идентифицированную как управляющую, а Хэн в это время внимательно рассматривает вырванный им из какого-то блока пук проводов. Ириша явно шокирована, уши ее показывают настроение совершенно безрадостное. Поэтому я резко опускаю до конца зеленую рукоятку, а сам поворачиваюсь к напарнице, чтобы успокоить.
– Все в порядке, Ира, – мягко произношу я. – Мы выкрутимся.
– Точно внешнее управление, – задумчиво произносит наш эксперт. – При этом мы для них, похоже, исчезли. Вот этот кабель – обратная связь.
– Я верю, – тяжело вздыхает Ира, подавшись вперед, отчего я ее почти рефлекторно приобнимаю, не чувствуя ожидаемой реакции. – Спасибо… – тихо произносит она.
Это очень симптоматично – она себя в безопасности здесь не чувствует, впрочем, оно и понятно. Мы на утлом суденышке Звезды знают где… Кстати, у меня получилось? Повернув голову, наблюдаю статичные звезды. Значит, субпространство мы покинули. Но вот найденное Хэном означает, что корабельного разума тут нет, а корабль каким-то образом управлялся удаленно, причем даже в субпространстве.
– Хэн, связь поищи, пожалуйста, – прошу я коллегу-квазиживого, а сам оглядываюсь, пытаясь понять, куда усадить Иру.
Так вот, вторая проблема – еда и питье. Кое-что у нас есть в неприкосновенном запасе, но это именно что «кое-что», и надолго Ире не хватит. Квазиживые могут и обойтись. Для нас это не слишком, конечно, хорошо, но тут вариантов просто нет.
– Давай попробуем определиться, где мы? – предлагаю я Ире, и вот от этого предложения у моей хорошей ушки становятся прямо, то есть она себя в руки берет, забыв грустить.
– Давай! – улыбается, разглядывая представшую перед нами звездную картину.
– Связи тут нет, – информирует меня Хэн. – Но мы можем использовать то, чем управляли, для настройки чего-то короткого… Хотя как передать координаты таким способом…
– Есть древний способ, – отвечаю я ему, про себя благодаря наставника за науку.
Именно Илья рекомендовал читать старые книги, и вот прочитанное заставляет меня сейчас надеяться. В древности кроме официальных систем связи существовали любительские. Люди связывались посредством древнейшего метода, называвшегося тогда «радиосвязь», и обменивались пакетами данных. Там были, насколько я помню, только цифры, но хоть что-то мы передать должны суметь. Хоть древнейший «SOS»… Надеюсь, коллега что-то придумает, а пока я поворачиваюсь обратно к Ире, чтобы помочь ей с ориентацией в пространстве.
Вот кажется мне, что погладить ее сейчас будет правильным, но жест этот, насколько мне известно, довольно интимный, поэтому пока не буду идти у себя на поводу. Все-таки, где мы оказались? Где наш основной звездолет? Что вообще происходит? Панику, впрочем, я у себя просто отключаю, еще раз вглядываясь в звездную картину, отражающуюся в остеклении.
– Странно, – сообщает мне Ира. – Не должно быть такой картины… мы недалеко от Форпоста, смотри!
Она подкладывает мне буквально под нос свой наладонник, показывая и звездную картину, и локацию, по ее мнению. При этом вокруг не видно никого, а так просто не бывает – выходит, мы никуда не летели? Навигационные маяки в этом секторе должны быть, да и наше появление было бы засечено. Значит, надо наладить связь, другого варианта нет. Но вот визуально я не обнаруживаю наших кораблей, хотя должен бы…
– Хэн, попробуй на навигационный маяк выйти, – прошу я эксперта, только молча при этом кивнувшего, а мне в голову приходит мысль.
Коммуникатор у меня на руке – это тоже станция связи, и, по идее, его можно подключить к внешней антенне. Нужно подумать, как именно. Но ситуация, конечно, очень странная и сложная – при этом… Стоп! Ириша умеет виртуальность чувствовать! Насколько я знаю, ни у кого больше такого дара нет. Неужели она первая? Тогда наши могут и не знать…
