Я и не подумал встать, чтобы поприветствовать гостя, хоть его титул и был неизмеримо выше моего «благородия». И извиняться за то, что гостю пришлось ждать полчаса, конечно же, тоже не стал: не то чтобы мне так уж хотелось напомнить иберийцу, кто здесь хозяин, однако даже самое обычное проявление вежливости он вполне мог трактовать как слабость – и сделать выводы.
В корне неверные выводы.
– Доброго дня, господин прапорщик.
Дон Диего изобразил поклон. Настолько учтивый и глубокий, что едва прикрытое издевательство в самом обычном соблюдении дипломатического этикета заметил бы даже слепой. И не только в самих движениях, но и в обращении – в соответствии со званием младшего офицера гардемаринской роты.
– Можете называть меня «господин советник», ваша светлость, – ядовито отозвался я. – Или по имени и отчеству – как вам будет угодно.
Дон Диего дернулся, недовольно сдвинул брови, но от комментариев все же благоразумно воздержался. Я не постеснялся спустить его с лестницы при свидетелях и в куда более обязывающей к соблюдению этикета обстановке. А уж сейчас, после боя, на южной окраине Воронежа…
Как говорится – война все спишет. К примеру, внезапную и трагическую гибель иберийского посла, случайно угодившего под атакующий элемент запредельной мощности… Вряд ли дон Диего всерьез опасался за свою жизнь, однако желания дерзить у него явно поубавилось.
– Как вам будет угодно… господин советник. – Издевка из голоса, впрочем, никуда не делась. – Полагаю, вы знаете, зачем я здесь.
– Полагаю, для того, чтобы снова бросаться угрозами. – Я постарался, чтобы мой тон прозвучал не менее вызывающе и высокомерно. – Которые меня ничуть не страшат. И которые вы, вероятнее всего, даже не сможете осуществить. Будь у его величества Альфонсо достаточно желающих умирать за Матвея Морозова – об этом уже трубили бы на всех новостных каналах. Я, знаете ли, имею привычку следить за телевидением в солнечной Иберии. – Я коснулся лежащего на столе закрытого ноутбука. – И должен заметить, что ничего подобного в эфире не было. Ни сегодня, ни вчера, ни неделю назад.
– Это ничего не значит. – Дон Диего даже бровью не повел. – Мои друзья не из тех, кто любит шумиху. Я уже говорил это и не поленюсь повторить снова: в Европе достаточно тех, кто готов сражаться за справедливость и честь сословия аристократов. К которому едва ли могут относиться те, кто нарушает свое слово… – Дон Диего изобразил на лице почти искреннее разочарование. – Как и те, кто поддерживает клятвопреступников. Когда-то я посчитал бы за честь пожать вам руку, господин советник, но теперь…
– Теперь вы пожмете руку любому – если на то будет воля вашего монарха. Мне, Матвею Морозову, ее высочеству Елизавете Александровне – кому угодно. И продолжите играть словами, притворяясь, будто вам есть какое-то дело до чести или клятв, которые не стоят ничего, когда дело доходит до интересов держав. – Я махнул рукой. – Впрочем, какая разница? Вы все равно блефуете. И, должен заметить – блефуете не слишком умело. Я достаточно хорошо знаю его величество Альфонсо – и он из тех, кто любит бряцать оружием. И если этого вдруг не происходит – значит, ваша светлость, никакого оружия на самом деле нет и в помине.
– Нет и в помине? – вспыхнул дон Диего. – Что ж, вы убедитесь, что ошибаетесь. И уже очень скоро!
Есть! Кажется, сработало – ибериец заглотил наживку. Годы карьеры в посольстве приучили его держать себя в руках и не говорить лишнего. Но характер никуда не делся. И теперь вся великосветская мишура стремительно облетала, а из-под маски учтивого дипломата проступал тот, кого я знал десять лет назад: прямой, как лом, военный моряк, который всегда предпочитал не болтать, а действовать.
Уязвленная гордость, к тому же помноженная на горячий иберийский темперамент, жгла беднягу изнутри, и дон Диего… Нет, конечно же, не принялся швырять свои козыри на стол одной колодой – и все же явно начал выдавать их куда быстрее, чем собирался, заходя в мой кабинет.
– Впрочем, не в моих интересах переубеждать вас, господин советник, – проговорил он. – Или я уже могу обращаться – ваша светлость?
– Сможете, – невозмутимо ответил я. – Как только ее высочество пожалует мне соответствующий титул.
– Не сомневаюсь, это случится очень скоро. – Дон Диего явно пытался сделать театральную паузу, но ему отчаянно не хватало терпения. – Ведь вам уже приходилось носить его раньше, не так ли? И будет очень неловко, если весь мир узнает, кто скрывается за личиной юного Владимира Острогорского.
Грубо. Очень грубо. Я ничуть не сомневался, что дон Диего уже давно и прекрасно осведомлен о некоторых моих тайнах, однако поспешно вываленная угроза оказалась нисколько не убедительной. Скорее даже наоборот – глупой и неуклюжей…
Похоже, я зацепил беднягу сильнее, чем думал – и этим определенно стоило воспользоваться.
– Собираетесь во всеуслышание заявить, что в теле юного прапорщика воскрес скончавшийся десять с лишним лет генерал Градов? Отличная идея, ваше сиятельство! Кстати, не желаете дать интервью? – Я чуть сдвинул вверх рукав кителя и демонстративно взглянул на часы. – У меня как раз намечается встреча с американскими журналистами.
Дон Диего сердито сверкнул глазами, но промолчал. Вряд ли он всерьез рассчитывал запугать меня оглаской, однако реакции наверняка ожидал совсем другой – и теперь судорожно соображал, как выкрутиться и направить разговор в нужное ему русло.
– Осмелюсь предположить, что возможность выступить в радиоэфире вас тоже не заинтересует? – Я с искренним удовольствием продолжал ехидничать. – Хотя бы потому, что вашей светлости не хочется выглядеть в глазах всей Европы посмешищем… А я, разумеется, буду все отрицать. Или не буду – в зависимости от того, что посчитаю выгодным для меня и моей страны.
– Какая разница? – огрызнулся дон Диего. – Рано или поздно они все равно узнают.
– Верно. И именно поэтому мне наплевать, кто и когда обнародует это. – Я пожал плечами. – А значит, ваша угроза – впрочем, как и все остальные – не стоит и ломаного сентимо.
– Дело не в угрозах. – Дон Диего сложил руки на груди и повторил: – Дело не в угрозах, друг мой. А в том, что непременно за ними последует.
Этих слов в заранее приготовленном плане беседы определенно не было. Даже голос его светлости изменился: в нем вдруг появилась тревога, усталость и то, что при определенном допущении вполне могло бы сойти за искренность.
– Мы были знакомы много лет, еще в те времена, когда я и сам носил форму и погоны. И я знаю, что вы за человек, Владимир Федорович.
На этот раз дон Диего весьма двусмысленно обратился ко мне по имени и отчеству. Которые, по иронии ее величества судьбы, у прапорщика Острогорского и скончавшегося десять с лишним лет назад генерала-фельдмаршала совпадали полностью.
– Чудесно. В таком случае вы знаете, что угрожать мне бесполезно. – Я пожал плечами. – Однако почему-то все равно продолжаете этим заниматься, ваша светлость.
– Нет. Больше нет. – Дон Диего покачал головой. – Я всего лишь хочу – пожалуй, не меньше, чем вы – предотвратить катастрофу. Ведь если мы не достигнем соглашения сейчас – дело может закончиться войной. И рано или поздно вам придется пойти на компромисс.
– Ни в коем случае. Это вам придется пойти… К чертовой матери! – Я уже без особых стеснений возвысил голос и выругался. – Вместе со всем иберийским посольством и прочими прихлебателями. Так можете и передать его величеству Альфонсо.
– Вы делаете огромную оши…
– Нет, это вы делаете ошибку! – с нажимом возразил я. – И прямо сейчас я готов предоставить последнюю возможность ее исправить.
– В таком случае – я готов выслушать ваши предложения. – Дон Диего прищурился, чуть склонив голову набок. – Разумеется, мы всегда готовы к переговорам.
– Никаких переговоров не будет, – отрезал я. – От лица ее высочества Елизаветы Александровны я настоятельно рекомендую вашему монарху не лезть в наши дела. Неужели, черт возьми, так сложно заняться своими? Постройте в Мексике пару заводов, подавите восстание в африканских владениях. И наведите наконец порядок в Мадриде! Стыдно сказать, но столица единственной в мире трансатлантической империи выглядит… Впрочем, вы и так все прекрасно знаете. – Я махнул рукой. – Просто держите свои лапы подальше от России. Эта страна в девятнадцатом веке отправила на свалку истории Наполеона Бонапарта. В двадцатом – уничтожила Австро-Венгрию и Второй Германский Рейх. Если придется, в двадцать первом мы сделаем это снова – и на этот раз с вашим Иберийским Содружеством… И не стоит сомневаться в моих возможностях. Я собираюсь защищать свою страну. И если ради этого придется пустить на удобрения пару сотен благородных иберийских донов, – я облокотился на стол и подался вперед, – то именно так и случится.
Когда я закончил, в кабинете вдруг стало так тихо, что я почти слышал, как тикают часы у меня на руке. Отповедь получилось гневной и чуть менее корректной, чем я сам рассчитывал, – однако в ее убедительности сомневаться уже не приходилось.
Хотя бы потому, что дар речи вернулся к дону Диего только через несколько минут.
– Что ж… – хрипло проговорил он, отступая к двери. – Как скажете, друг мой. Но мы еще непременно увидимся снова – и продолжим разговор.
– Может быть. А может, и нет, – усмехнулся я. – А сейчас – убирайтесь к черту, ваша светлость. Или мне придется спустить вас с лестницы еще раз.
Глава 7
Летняя ночь была черной, густой и липкой, как отработанное машинное масло. Темнота стелилась по земле мягко, вязко, с той тяжестью, которая бывает только в час перед рассветом. Над зеркалом Дона полз туман – плотный, молочный, скрывающий под собой все: и густые заросли у берега, и бетонные пандусы водозабора, и даже отражение луны, превратившееся в тусклое пятно, будто брошенное на воду рукой неаккуратного художника.
Станция молчала. Стальные корпуса реакторных блоков Нововоронежской АЭС, сиявшие днем полированной белизной, сейчас едва проступали сквозь влажную муть. Крыши турбинного цеха терялись в дымке, как если бы их и вовсе не существовало. Где-то в глубине слышалось редкое щелканье реле и гул насосов, но даже они казались приглушенными – словно сама АЭС затаила дыхание.
Звук над водой зародился будто сам по себе, и в этой тишине он звучал неразборчиво и непонятно. То ли гул проносящихся по далекому шоссе машин, то ли эхо от работающего движка старой рыбацкой моторки, выбравшейся на промысел… В какой-то момент туман вздрогнул, расступился в стороны, пропуская сквозь себя несколько хищных, стремительных силуэтов, и только тогда стало понятно, что именно они являются источником приглушенного стаккато, разносящегося над спящей рекой.
Звук лодочных двигателей, переведенных на подводный выхлоп.
Пара минут – и первая продолговатая тень тычется носом в прибрежный камыш. За ней вторая, третья… пятая, седьмая…
Десант высаживался быстро и деловито. Без слов, приглушенной ругани, лишних движений… Темные фигуры, упакованные по последнему слову заграничной тактической моды – и вряд ли такую экипировку можно отыскать в официальных каталогах. Высокотехнологичный камуфляж, скрадывающий очертания и скрывающий хозяина от электронных глаз в инфракрасном и тепловом диапазонах. Легкие безухие шлемы, плейт-кэрриеры, напичканные электроникой очки, активные наушники, приборы ночного видения и тепловизоры…
В руках – винтовки, обвешанные тактическими приблудами. Все, как одна, с глушителями. Экипировка, снаряжение и вооружение было столь разномастным, что хватило одного взгляда, чтобы понять: это не регуляры. Здесь каждый подбирал себе снаряжение самостоятельно, исходя из собственных предпочтений и соображений максимальной боевой эффективности. Суммарной стоимости каждого из комплектов хватило бы одеть и вооружить чуть ли не целый полк срочников. Впрочем, некая общая черта среди бойцов все же прослеживалась: ни один из них не носил шевронов, погон, нашивок с именем…
Ни флага, ни знака части, ни герба. Безликая эффективность. Воплощенный профессионализм. И понты, конечно, – куда же без них? Благородные доны иначе не могут. Даже на нелегальном положении при выполнении абсолютно секретной миссии.
Несколько жестов – и незваные гости рассыпались на группы, разобрав сектора. Бойцы припали к земле, ощетинившись стволами винтовок и будто чего-то ожидая. Чего именно – стало понятно через пару десятков секунд.
Захлопали лопасти, и из тумана, разгоняя винтами грязно-молочную пелену, вынырнули три вертолета. Пройдя на бреющем над самой водой, машины заложили вираж и направились дальше, к техническим и административным постройкам АЭС. Командир десанта с лодок поднялся во весь рост, сделал несколько жестов, и бойцы снялись с места. Слаженно и бесшумно, словно смертоносные тени. Призраки мщения, псы войны, прибывшие устроить показательное выступление. И, нужно признать, выглядело это действительно внушительно.
С пафосом у иберийцев всё всегда было хорошо.
А вот с эффективностью – не очень.
– Работаем, – пробормотал я в рацию и подтянул ближе тактический планшет, на который выводилась картинка с разбросанных по берегу камер.
Часовые у лодок умерли первыми. Ни один из них даже не успел понять, что произошло, а бесшумно поднявшиеся из воды темные фигуры в аквалангах уже перенесли огонь на основную группу, идущую к периметру АЭС. Никто из гардемарин, просидевших под водой в ожидании десанта больше часа, не заморачивался глушителями, и треск десятка автоматов, раскатившийся над рекой, прозвучал, словно гром среди ясного неба. А когда к нему присоединилось несколько пулеметов, бьющих из прибрежных зарослей, утро окончательно перестало быть томным.
Иберийский спецназ, благородные доны, все, как один, невероятно крутые бойцы и через одного – Одаренные, перестал существовать спустя минуту после начала огневого контакта. Не ожидавшие засады, готовившиеся к скоротечному бою с кое-как вооруженной и экипированной охраной периметра, они даже не удосужились активировать Щиты заранее.
А потом стало уже поздно. Гардемарины вышли на берег, сбросили акваланги и, выстроившись цепью, двинулись вперед, методично и хладнокровно добивая раненых короткими очередями.
Экипажи вертолетов, заходящих для высадки десанта на крыши зданий станции, кажется, почуяли неладное. Все три машины заложили резкий вираж и устремились в сторону реки: то ли чтобы поддержать своих огнем с воздуха, то ли чтобы свалить по тихой грусти.
Вот только ни первого, ни второго мой план не подразумевал.
– По вертолетам – огонь! – отдал я вторую за всю операцию команду.
И с крыш технических построек к вертолетам по спирали устремились хищные огоньки, оставляя за собой густой, дымный шлейф. Вертолеты отстрелили ловушки, но ракет было слишком много. Первая вертушка расцвела пышным цветком воздушного взрыва и развалилась на части, вторая попыталась выполнить маневр, но пилот не рассчитал высоту, зацепил верхушки деревьев, и машина тяжело ухнула в заросли у самого берега.
Третий вертолет сумел увернуться от двух ракет, но третья попала ему точно в хвост. Потеряв заднюю часть фюзеляжа, вертушка, оправдывая свое название, закружилась вокруг собственной оси и рухнула в воду у самого берега.
Убедившись, что ни одной из машин не удалось уйти, я вскочил на ноги, отбросил кресло и, пинком распахнув двери штабного грузовика, выпрыгнул из кунга. Гагарин-младший, что-то буркнув заместителю, бросился за мной. То ли не хотел оставлять меня без присмотра, то ли желал лично поучаствовать в завершающей фазе операции. И что-то подсказывало, что второй вариант куда как ближе к реальности.
Выбравшись из машины, я поймал взглядом облако дыма, поднимающееся над верхушками деревьев, и перешел на бег, постепенно сваливаясь в скольжение. Дар пульсировал размеренной, пока еще дремлющей, но готовой в любой момент вырваться силой… И горе тому, кто окажется на ее пути.
Гагарин изо всех сил старался не отставать, но я все же успел к месту крушения первым. Как раз в тот момент, когда первый из иберийцев выбил дверь десантного отсека и тяжело рухнул на землю, сверзившись с высоты завалившегося на бок вертолета. Он поднял голову, и я даже успел увидеть в его глазах узнавание, сменившееся ужасом, а в следующее мгновение благородный дон, отправившийся за веселыми приключениями не в ту страну, снова упал на землю, разрубленный пополам.
Внутри вертолета наметилось шевеление, я погасил Саблю и отступил в сторону.
– Зря вы сюда прилетели, парни, – с почти искренним сочувствием проговорил я, формируя над вертолетом заряд атакующего элемента.
Гагарин выскочил на поляну в тот момент, когда мощная Свечка ударила в корпус, превращая сбитую вертушку в погребальный костер. Приняв на Щит ударную волну и целый град обломков, я погасил элемент и повернулся к Гагарину.
Тот бросил лишь один короткий взгляд на пылающие останки вертолета, и одобрительно кивнул – мол, все правильно. Впрочем, я знал это и сам. И не получил никакого удовольствия от того, что только что превратил в пепел с десяток отпрысков, благородных иберийских родов.
Но я их сюда не звал. Они сами пришли – а дон Диего по-другому, кажется, попросту не поймет. Видимо, его светлость из тех, для кого спуск по лестнице с пересчетом ступеней собственной задницей – недостаточно тонкий намек.
Что ж, я умею быть и прямолинейным. И если дону Диего и после этого станет непонятно, что в наши внутренние дела лучше не соваться, – это уже его проблемы.
Впрочем, я постараюсь сделать все для того, чтоб и до него, и до его величества Альфонсо Четырнадцатого дошла эта простая истина. Даже если мне при этом придется дойти до самого Мадрида.
Но Мадрид – это позже. А пока меня ждет экипаж второго вертолета.
Ждет – не дождется…
* * *
К тому моменту, когда солнце наконец разогнало туман и воцарилось на небосводе, превращая пасмурные сумерки в теплое и ясное летнее утро, все было уже кончено. Я сидел на берегу, глядя на ленивую гладь Дона, медленно несущего свои воды куда-то к Азовскому морю, и лениво посасывал травинку.
– Ты можешь и дальше строить из себя скромника, – проговорил Гагарин, вытирая кровь с перчатки и присаживаясь на обломок бетонной плиты, – но это было, мать его, идеально. Прямо как по учебнику… Как ты это, черт возьми, понял?
Я промолчал, чуть кивнув, как будто похвала прошла мимо. В руках у меня все еще оставался обломок бронестекла с кабины сбитой машины. Я покрутил его в пальцах, отбросил в сторону и устало помассировал лицо.
Как я понял?
Да никак.
Я не понял, я сделал ставку. Которая зашла, и потешное иберийское казино снова оказалось в проигрыше.
Три дня назад я разложил перед собой карту и прикинул границы фактического контроля Морозова. Дальше Воронежа ему пройти не удалось. Значит, все ключевые цели – между ним и нами. Я искал ту, которая окажется действительно масштабной и может послужить серьезным козырем в переговорах, пусть даже пока еще гипотетических. Исключая очевидные – города, больницы, штабы, вокзалы… Дон Диего – не террорист и не идиот. И ему с его величеством Альфонсо не нужен пустой шум – им нужен весомый аргумент.
И Нововоронежская АЭС подходила как нельзя лучше.
Да, это не столица и не мегаполис. Зато – фактор, от которого у любого чиновника напрягаются скулы.
Хотя бы потому, что само сочетание слов «АЭС» и «захват» звучит… скажем так, весьма эффектно.
Плевать, что она под защитой. Плевать, что системы безопасности там трижды продублированы. Если противник взял ее хотя бы формально – это уже победа в инфополе.
И повод для ультиматума.
Для экстренного совещания. Для бегущей строки по всем каналам.
Была, конечно, еще и Ростовская атомная электростанция, которая находилась ближе, и фактически в зоне влияния Морозова, но подумав, я отверг это направление. Несмотря на то, что Ростовская АЭС в разы мощнее Нововоронежской, шантажировать Елизавету ее захватом было бы значительно сложнее. В первую очередь потому, что отключить реакторы там – значит выстрелить себе в ногу. От станции на Цимлянском водохранилище питается добрая половина Ростовской области, а лишать энергии самого себя будет только идиот.
А вот Нововоронежская «кормит» едва ли не весь Воронеж, на который Морозов активно точит зубы. То есть вполне возможно под шумок еще и продвинуться дальше или хотя бы нагрузить противника потенциальной гуманитарной катастрофой, на устранение которой потребуется немало сил.
В общем, я рискнул, поставив все на «зеро», – и выиграл. Снова.
– Просто метод исключения, – проговорил я вслух. – И немного знания психологии.
– Напомни мне не играть с тобой в шахматы, – хмыкнул Гагарин. – Я не люблю проигрывать, а садиться за стол с человеком, который просчитывает твою партию на несколько ходов вперед, – прямой путь к поражению.
Я усмехнулся краем рта. У всех свои ассоциации. У меня – казино. У Гагарина – шахматы.
Что ж. Пусть шахматы: белые начали партию и умылись кровью. Но то ли еще будет. Потому что настала очередь черных. И если до этого мы сидели в глухой обороне, лишь реагируя на ходы противника, то сейчас пришло время навязать свою игру.
И для дона Диего она может оказаться последней.
Глава 8
