В конце концов, я прощаюсь с мамулей и тороплюсь к Антошке. Сынок шлепает ладошками по столику и требует моего внимания. Разместившись напротив него на высоком стуле, затеваю привычную игру «самолётик». Антошка улыбается и уплетает за обе щеки творожок. Моего молока ему уже маловато.
– Скоро пойдем гулять. Да?
– Дя, дя, дя…– повторяет ангелочек и снова освещает всю квартиру своей улыбкой. Ярко–желтая машинка в его руке совершает сальто в воздухе.
– Молодец!
Я складываю посуду в посудомоечную и вытираю личико Антошки салфеткой. Через пять минут мы идем собираться на улицу. Погода чудесная. Выпал первый снежок. Попробуем слепить маленького снеговика.
***
На детской площадке полно ребятишек. Да и родителей тоже. Мы возимся возле качелей, потом переходим к низенькой горке и еще полчаса кружимся на карусели. Мамочки смотрят на меня искоса, будто я забредаю на их запретную территорию. Но причина в другом. В нашем уютном микрорайоне, новости разлетаются очень быстро.
Да и появление Эрнеста, добавляет масла в огонь. Он уверенным шагом приближается к нам с сыном и вместо приветствия, вручает мне конверт формата А4.
– Что это?
Мы никогда так надолго не расставались. И сейчас по ощущениям, не виделись, по крайней мере, год.
– Антошка мой сын.
– Ты все–таки сделал тест?
– Вскрой конверт и убедись.
– Мне незачем это делать.
Эр подхватывает Антошку и легонько подкидывает вверх. Заливистый смех сына прогоняет стайку голубей с забора, который ограждает площадку.
– Я хочу видеть с ним тогда, когда захочу.
– Пожалуйста. Только предупреждай о своих визитах.
– Я не обязан тебя посвящать.
– Мы должны найти выход из ситуации, поэтому…
Самойлов прерывает мой словесный поток мрачным взором. Антошка просит его еще подбросить, но папа решает покачать его в руках.
– Ситуацию создала ты. Выгнала меня из моего собственного дома, а теперь выставляешь условия. Так не будет, Даш.
– О…то есть это ты меня застал с моей легкодоступной сестрой?
– Даже если я переспал с ней…
– Даже если?!
Мой вскрик привлекает взгляды тех самых любопытных мамочек. Они недоумевают, почему такой статный, красивый мужчина с миллионами на банковском счету, терпит прилюдный позор от невзрачной, измученной ролью молодой мамочки, девицей. Их челюсти слегка отвисают.
– Не устраивай сцен, мне хватило прошлого раза. И не препятствуй моему общению с сыном.
– Я уже сказала, что не запрещаю вам видеться.
– На развод будешь подавать?
– Я уже это сделала, Эрнест. Дистанционно.
– Понятно.
Возвращает мне Антошку, и я сажу его в коляску.
– Ты надеялся на прощение?
– Я заслужил еще одного шанса, но видимо, у вас в генах заложено совершать глупые и необдуманные поступки. Придет время, пожалеешь и придешь ко мне назад.
– Это ты сейчас говоришь глупости. Я никогда не прощу измену.
Чувствую жжение в уголках глаз и морщусь. Эрнест, конечно же, замечает капельки слез, но ведет себя сдержанно. Свидетели за нашими спинами, только и ждут кульминации мелодрамы.
Я берусь за ручки коляски, задерживаю дыхание и лечу по асфальтированной дорожке к подъезду. Как поступает Эрнест, знать не хочу. Сердце колошматится в груди на повышенных оборотах. Воздух, мне нужен воздух. Чем больше, тем лучше. Лишь за железной подъездной дверью наполняю легкие кислородом.
Слезы градом обрушиваются на щеки и капают с подбородка на спортивную куртку. Антошка тоже плачет. Но больше от места, где мы находимся. Темный тамбур пугает и меня. Я толкаю следующую дверь, ведущую в главный холл, который занимает весь первый этаж, и сынок прекращает истерику. Рассматривает мигающий светильник под потолком.
Лифт приезжает пустой. Мы заходим в него, и я ужасаюсь от своего облика в зеркалах. Шапка почему–то набекрень, нос красный, вокруг зрачков полопались мелкие сосуды. Зато Антошка лучезарнее некуда. И он действительно один в один похож на Эра. Только цвет волос мой. Мать природа так решила.
– Доброе утро!
Светлана Евгеньевна немного пугает нас, когда створки расползаются по разным сторонам. На ней зеленая тканевая маска. От воя Антошки закладывает уши.
– Тише, сладкий, – выкатываю коляску из лифта и показываю женщине на ее лицо. – Кажется, вы очень спешили.
Она ахает, срывает липкую гадость и наклоняется к моему ребенку.
– Божечки, мой дорогой, бабуля совсем с ума сошла.
Поглаживает его головку, а у него трясется нижняя губка.
– Такого лапоньку напугала. Вот, держи.
Игрушечный дракончик вмиг успокаивает Антошку. Берет деревянного зверька и внимательно изучает.
– Не стоило. Вы, наверное, к внукам в гости собрались и для них купили.
– Ничего. Заеду и куплю еще одного. Моя дочь помешана на органических игрушках. Так что, дракон совершенно безопасен.
– Спасибо.
– Ну, ладно, поехала я. И еще раз, простите меня. Надеюсь, никак не навредила.
Естественно, приходится снова вызывать лифт. Я двигаюсь к квартире и слушаю радостную болтовню Антошки. Игрушка понравилась ему на сто процентов.
После дневного сна, перекуса, мы с сыном располагаемся на ковре в гостиной, смотрим детские развивающие мультики и собираем пирамидку. Мне нельзя раскисать, нельзя показывать грусть. Внутри отверстие с марсианский кратер, а напоказ добродушная улыбка. Вспоминая, каждый момент двухнедельной давности, я зарываю себя по самую макушку. Я выбросила постельное белье, поменяла матрас, но память подлая дама. Приходит со слайд–шоу, когда не просят и запускает обратный отсчет.
Стук в дверь веселит Антошку. Раньше папа с ним так играл. Постучит и спрячется за угол. Но это не Эрнест. После нашей утренней встречи написал мне, что заберет сына послезавтра на весь день.
– Пойдем, посмотрим?
Антошка подпрыгивает на попе и ползет ко мне в руки. Я жду, не дождусь, когда он начнет ходить.
– Кто там? – спрашиваю я, подходя к двери.
– Открывайте, мы из органов опеки и попечительства. …
Глава 2
Женщина в красном укороченном пальто переступает порог моей квартиры, прижав толстую кожаную папку к своему внушительному бюсту. За ней входят две барышни в очках. Обе сразу же оглядываются по сторонам.
– Объясните, пожалуйста, что происходит?
– Алевтина, проверь ребенка. Похоже, мамаша оставила его без присмотра.
Командует вышколенная дама и щелкает автоматической ручкой по папке.
Алевтина бесцеремонно вторгается в чужое пространство, и я слышу ее лопотание с Антошкой. Сын секунду молчит, а потом заходится в истошном плаче. Я спешу к нему, беру в руки и, вернувшись к нагрянувшей комиссии, успокаиваю его частыми поцелуями. Не помогает.
– Что вы себе позволяете? Напугали моего сына!
– Помолчите, мамаша. На вашем месте, я бы вела себя спокойнее.
Она обходит меня, будто я обыкновенный фонарный столб и начинает перечислять то, что видит. Я отхожу, присаживаюсь на край дивана и даю своему мальчику грудь. Сладкие причмокивания умиротворяют.
– Итак, Аллочка, пиши, квартира запущена. Всюду пыль и грязь.
– И игрушки у ребенка поломаны. – Добавляет Алевтина.
– Пишу–пишу. Мы эту нерадивую мать быстро сейчас по всем пунктам определим. – Строчит Аллочка по листу на твердой подложке.
Пока я в ступоре пытаюсь уследить за всеми ними, главная, открывает мой холодильник и цокает языком.
– Одна химия.
В моих венах закипает кровь. Я краснею и покрываюсь мерзкими нарывами.
– Уходите! – кричу я, и троица замирает. Алевтина и Алла переглядываются. Антошка никак не реагирует на мой крик, продолжает сосать и постепенно его глазки прикрываются.
– Смотрите–ка, она еще и истеричка! Пометьте, девочки.
– Людмила Григорьевна, да тут на лишение материнских прав уже набралось.
Тон Алевтины предельно заученный.
– Вот и замечательно, – Людмила обходит мою кухню и шагает обратно в прихожую, куда я прихожу с сыном в руках, ни жива, ни мертва. – Незачем таким девицам детей рожать. Бедные детки после них, попав в Дом малютки, очень долго в себя приходят.
– Что? Какой Дом малютки! Я хорошая мать и обеспеченная женщина!
Антошка из–за этих мегер заводит плач. И чем громче я говорю, тем сильнее он кричит.
– На вас поступила жалоба. И, как я погляжу не зря.
Людмила взмахом руки собирает своих коллег, и они становятся полукругом возле меня.
– Вы, я так понимаю, совсем скоро разведетесь с мужем? – глаза кикиморы сужаются. – На что вы будете жить? Кто вас будет обеспечивать? Судя по тому, что мы видим, вы не способны заботиться не о себе, ни об этом чудном малыше.
Вытягивает палец, покрытый волосками по всей длине, и Антошка прячет личико мне в шею.
– Почему у вас дверь открыта…
Эрнест груженый пакетами повергает в шок моих незваных гостей.
– Это…это из органов опеки…– Я с трудом могу говорить.
– Откуда? Какая к черту опека?
Дамочки смотрят на него елейными глазками. Высокий, красивый, самоуверенный. И, по мнению одного известного бизнес–журнала, один из богатейших людей страны.
– К нам поступил звонок от человека, очень переживающего за судьбу вашего ребенка. – Говорит Людмила Григорьевна, но уже куда более нежным голоском.
– Да вы в своем уме? Мой сын ни в чем не нуждается, и никогда не будет нуждаться. Пошли вон из моей квартиры, старые перечницы!
Алевтина, Аллочка и их предводитель Людмила быстренько сматывают удочки и уходят. Я обнимаю Антошку, и меня прорывает на слезы. Они хотели забрать моего мальчика. Мою сладкую, ванильную булочку.
– Ну чего ты? Не реви. – Эрнест бросает пакеты и по полу раскатываются апельсины. Хвостик ананаса цепляется за тонкую ручку. Муж пытается коснуться меня, но я отступаю. Маленький шажок в большую пропасть.
– Это из–за тебя.
– Смеешься что ли? По–твоему я натравил бы на тебя этих дур? Да я за вас с Антошкой сожгу их контору дотла!
Эрнест вспыхивает в два счета. Я же, снова и снова всхлипываю стоя посреди прихожей.
– Давай не будем ругаться. Я пришел повидать сына. С опекой я вопрос решу.
– Также как и с Наташей?
Апельсин с ловкой подачи Эрнеста летит в стену. Мокрое оранжевое пятно сползает к плинтусу. Я зажмуриваюсь, шепча на ухо Антошке, как сильно его люблю.
