Она уже устала от танца и хотела отдохнуть, но почему-то не могла остановиться, а людей вокруг перестала различать и видела лишь кружение пламени в темноте. Ее бросало то в жар, то в холод, она чувствовала изнеможение и в то же время возбуждение.
– Имен у меня довольно, выбирай любое. Зовут меня Стейн, зовут меня Берг, зовут меня Фьёлль, Хауг, Бакке, Хольм, Клиппе, Бергфаст, Флейнберг, Бергфлог, Бергхаммер, Браттберг, Фьёльбротт и Фьёльгрюн[7 - Все эти имена означают «камень», «гора», «скала» и различные разновидности горного ландшафта.]. Я давно хотел жениться, но не мог найти себе достойной пары. Теперь вот нашел.
– Я устала… – задыхаясь, пробормотала Мальфрид. – Дай мне отдохнуть…
Она смутно ощущала скрытую угрозу, исходящую от нового знакомого, но не могла оторвать от него глаз: лицом и всем обликом он был так хорошо, что дух захватывало. Что-то было не так, но она не могла понять, чего же боится; и правда уже казалось глупым то, что она собралась выходить за Сигурда, владельца единственной области, когда есть такой жених – куда красивее, богаче, знатнее…
– Выпей, это освежит тебя! – Обладатель множества имен подал ей золотую чашу.
Края чаши были украшены резьбой из удивительно красивых листьев и ягод, в ободок вставлены гранаты, пламенеющие, будто кровь. В чаше было красное вино, и Мальфрид жадно припала к нему. Никогда еще ей не приходилось пить такого вкусного вина, прохладного, будто из погреба, но по жилам ее оно потекло оживляющим огнем.
Голова закружилась; Мальфрид засмеялась, припала к груди красавца, а он обнял ее обеими руками. В ушах шумело, сквозь шум прорывались крики и вопли танцующих; Мальфрид зажмурилась, потом ей вдруг показалось, что она падает, но мужчина держал ее крепко.
Ощущение полета – или падения – быстро прекратилось, Мальфрид ощутила, что ее усаживают на скамью. Вокруг по-прежнему раздавались ликующие крики и вопли.
Наконец утихло и головокружение, Мальфрид открыла глаза. И тут же распахнула их как могла шире, пытаясь понять, где находится. Она была не в медовом зале усадьбы Хьёрхейм, а в каком-то просторном доме с каменными стенами. При свете очага видны были столы, уставленные золотой и серебряной посудой, и целые кабаны лежали зажаренные на блюдах. За столами сидели гости, но часть из них лишь напоминала людей, а часть и вовсе имела звериный облик. И все они смотрели на нее, вскинув в приветствии руки и лапы с зажатыми в них питейными рогами и чашами, и радостный рев вырывался из глоток.
– Встречайте вашу королеву! – прозвучал возле ее плеча знакомый голос. – Мою жену, прекрасную, будто солнечный луч на ветке ели!
Одолевая дрожь и все возрастающий ужас, Мальфрид обернулась. И слабо вскрикнула. Рядом с ней во главе свадебного стола сидел не статный золотоволосый красавец – а коренастый йотун с бурой кожей, лысым черепом, скуластой мордой, и в глазных впадинах его была налита непроглядная тьма…
– Теперь ты – хозяйка меого дома и корлева Йотунхейма, дорогая Мальфрид! – голосом, подобным реву кампепада пророкотал он. – А если тебе трудно запомнить все мои имена, то зови меня просто – Микиль-Тролль…
Прядь 9
Четверть века спустя после той злополучной свадьбы женщина с серой кожей и преждевременно поседевшими волосами сидела возле очага, глядя в широкую чашу с водой. Чаша эта была сделана из черепа исполинского медведя с огромными клыками – никто из смертных не застал в горных лесах этих чудовищ, но «старый народ», к которому принадлежал ее муж, еще их помнил. Желто-бурый от времени череп был оправлен в золото, и блеск его соперничал с отсветами пламени на поверхности воды.
Мальфрид хотела увидеть своего противника – того человека, ради мести которому ее брат Эйстейн готов был отдать йотунам свою единственную дочь. Для этого колдунье не требовалось ни волос его, ни клочка одежды. Нечто принадлежащее Хальвдану конунгу, неотделимая его часть, была с нею всегда – собственная ее кровь. Дочь Эйстейна и сын Гудрёда Охотника состояли в родстве – пусть очень дальнем, но имели общего прародителя – Раума сына Нора, внука великана Торри. А кровь великанов живет и помнит долго – так долго, как стоят горы.
Королева йотунов всматривалась в золотые блики в темной воде, и вот уже ей стал виден медовый зал какой-то усадьбы. Вдруг она охнула, вздрогнула, наклонилась ниже – она узнала этот дом. Свой родной дом, тот, в котором прожила восемнадцать лет, прежде чем покинула его, чтобы выйти замуж за Сигурда Оленя. Конунгова усадьба в Хейдмёрке, на берегу озера Мьёрс – вот что это был за дом. Разве могла она не узнать столбы опоры кровли, на которых вырезана сага о поисках Гои? Когда-то давным-давно ее мать, королева Хейдвёр, показывала своей единственной дочери и трем сыновьям резные фигурки с мечами и бородками клинышком и поясняла: вот это Нор и Гор, сыновья Торри, они идут на поиски своей пропавшей сестры Гои. Она бесследно исчезла зимой, после Йоля, и в тот год Торри не приносил положенные жертвы, надеясь, что его дочь вернется и выполнит обязанности валькирии, духа-проводника к богам, но в конце концов был вынужден устроить жертвоприношения на месяц позже обычного, и с тех пор этот месяц так и называется «месяц Гои». Вот здесь показана битва Нора в западных землях, а вот эти фигурки, лежащие на спине с торчащими из груди копьями, – это конунги, которых он в той битве победил. Их имена были Веи, Хундинг и Хеминг, и после этой победы Нор захватил всю страну до самого моря… А вот братья Нор и Гор приходят сюда, в Хейдмёрк. Здесь жил конунг по имени Хрольв из Горы, он был великаном. Это он похитил Гои и взял ее в жены, а когда она узнала, что приехали ее братья, то отправилась им навстречу – вот, видите, здесь они встречаются все трое… А вот здесь – свадьба Нора и Хёдд, сестры Хрольва, дочери великана Свади…
Мальфрид и сама не раз уже рассказывала своему сыну саги о роде Форн-Йотуна, прародителя всех норвежских конунгов. Сейчас ей так ясно представилась собственная мать, братья, все обычаи рода, что она с трудом вспомнила, зачем вообще разглядывает в воде свой дом. Не думала она, что в груди жены йотуна еще могут проснуться столь человеческие чувства!
А вот и почетное место хозяина – но сидит на нем совершенно незнакомый ей человек. Мальфрид нахмурилась, ноздри ее гневно раздулись. В сердце вспыхнула ненависть к захватчику – то самое чувство, которое и побудило ее брата Эйстейна заключить эту сделку, пожертвовать дочерью в обмен на возможность отомстить и ослабить врага. И доносилось пение.
Ведом мне
И удел Адильса,
Знаю, волшба
Сгубила героя.
Грянулся князь
С коня наземь
Достославный
Наследник Фрейра.
Из головы
Высокородного
Брызнул мозг,
Мешаясь с грязью.
Так и умер
Он в Упсале,
Недруг Али
Победоносный[8 - Тьодольв из Хвинира, «Перечень Инглингов». Пер. Остров Смирницкой (Здесь и далее примечания автора.)],
– нараспев произносил юношеский голос, сопровождаемый перебором струн арфы.
– Сдается мне, не слишком-то это почетная смерть – разбить себе голову о камни, упав с коня, – возразил другой голос, когда певец умолк. – И этот предок Хальвдана конунга не попал в Валгаллу.
– Тем не менее, Адильс конунг тоже был предком Хальвдана и Рёгнвальда конунгов, – отозвался тот, кто произносил стихи.
Певец был молодой парень, лет двадцати. Никто не назвал бы его красавцем: невысокий, щуплый, с очень светлыми волосами. Черты лица мелкие, зато выражение в них было живое и задорное.
– Вот теперь мы перечислили девятнадцать поколений предков нашего конунга, если считать самого Фрейра, – продолжал он. – Не всем им было одинаково много удачи, но ты сам видишь, что все они были правителями и возводили свой род к Фрейру и Одину.
– Да уж, это я вижу, – кивнул собеседник.
И при виде этого человека Мальфрид снова вздрогнула и ниже наклонилась над водой. Облик, черты лица, волосы – все это было ей очень хорошо знакомо…
– Теперь ты убедился, что все мои предки были сопричастны силе богов, а значит, достойному человеку не зазорно мне служить, – произнес третий голос, и принадлежал он тому, кто сидел на хозяйском месте. – Или вначале предпочитаешь послушать песни обо всех остальных моих… наших предках? Я не сомневаюсь, что у Тьодольва они давно готовы.
– Ты прав, конунг! – Светловолосый щуплый скальд кивнул и ухмыльнулся.
– Пожалуй, мне достаточно того, что я услышал. Если ты потомок Фрейра, Хальвдан конунг, то служить тебе не менее почетно, чем потомку великанов.
– Значит, ты готов стать моим человеком?
– Да, готов. Я, Ульв-Харек сын Вестейна, из усадьбы Поющий Ручей, готов стать твоим человеком и служить тебе, если ты отнесешься с должным уважением ко мне и моему роду.
– Вот видишь, какую пользу нам приносить «Перечень Инглингов»! – воскликнул еще один человек, сидевший напротив хозяина. – Славой своего древнего рода можно добиться не менее, чем силой оружия!
Двое мужчин, сидевшие напротив друг друга на самых почтенных местах у длинных стен теплого покоя, олицетворяли собой ночь и день. Они были ровесниками – лет около тридцати, оба имели благородный вид, но на этом сходство кончалось. Хозяйское сиденье занимал Хальвдан Черный. Прозвище он получил за цвет волос, но первым на лице его привлекал внимание нос, вылепленный кем-то из богов уверенной щедрой рукой. Крупный, прямой, ровный, чуть заостренный, он так же бросался в глаза, как резной дракон на высоком корабельном штевне. Изумившись этому чуду, всякий встречал взгляд конунга, и готовые шутки, – что ты, мол, носишь корабельную фигуру на лице, чтобы не украли, – замирали на губах. Твердый прямой взгляд синевато-серых ярких глаз, уверенный, выражавший превосходство, основанное на силе ума и твердости нрава, тут же менял впечатление, и нос делался выразителем силы духа, отчего переставал казаться неуместным. Хальвдан был среднего роста, но хорошо сложен, и повелительная осанка заставляла каждого смотреть на него снизу вверх. При довольно правильных чертах лица он не был красив: гармонию нарушал очень высокий и широкий лоб, черная густая борода на щеках не поднималась выше уровня рта, но казалось, в ее черноте живут некие тайны божественной силы.
Рёгнвальд сын Олава был на год старше Хальвдана сына Гудрёда, хотя и приходился ему племянником. Сложен он был плотнее и как будто налит силой и здоровьем. Продолговатое, довольно широкое лицо сияло свежим цветом кожи, а светлые волосы и рыжеватая борода придавали ему солнечный вид. Светло-серые глаза имели благодушное и мечтательное выражение не без примеси самодовольства. Лоб у него был такой же высокий и широкий, как у дяди, и только в этом можно было усмотреть семейное сходство. Однако рядом с ним Хальвдан, с его выдающимся носом и черными волосами, еще сильнее напоминал умную птицу.
– Пожалуй, хватит на сегодня, Тьодольв, – сказал Хальвдан конунг, обращаясь к юному скальду, который всем видом выражал готовность продолжать. – Я слушаю о своих предках Инглингах, вижу перед собой резные изображения своих предков-великанов, и мне начинает казаться, что для всех этих предков в доме слишком мало места.
– Уж не для того ли ты стремишься завоевывать одну область за другой, чтобы иметь достаточно места для всех своих предков? – усмехнулся Ульв-Харек.
Правая рука, перевязанная и подвешенная на уровне груди, поясняла, почему он сидит среди вчерашних врагов.
– Хорошо сказано! – одобрил Хальвдан. – Спасибо, Ульв-Харек, теперь я буду знать, что отвечать, когда меня спрашивают, зачем мне столько земли.
– А на самом деле зачем тебе столько земли? Теперь, когда я дал обет сражаться вместе с тобой, могу я узнать цель этого?
– В какой-то мере ты и был прав. Обилие славных предков вынуждает меня это делать. Мы – потомки Фрейра и Герд, ванов и великанов. Наши предки смотрят на нас из того места, где они сейчас – довольно большое их число все же сумело попасть в Валгаллу, скажу я тебе! – и ждут, что мы не опозорим их. Они наделили меня удачей, но удача так же нуждается в подкреплении, как всякая сила и умение. Если даже сильный от рождения человек будет всю жизнь сидеть неподвижно, его мышцы скоро станут дряблыми и никуда не годными. Так же и удача. Я должен быть достоин своих предков и подкреплять их славу моими собственными делами. Если слава рода не возрастает от одного поколения к другому, она неизбежно умаляется.
– И все эти потомки великанов должны знать, что наш род гораздо лучше! – горделиво заметил Рёгнвальд. – Им не устоять перед внуками Фрейра. Мы владеем уже семью областями, не считая Согна, где правит мой брат Харальд. Потомок нашего рода и в десять лет уже – настоящий конунг!
– Однако от такого обилия благородных вождей простым людям один вред. Слишком много потомки богов и великанов враждуют и воюют между собой, каждый пытается пришить к своим владениям еще клочок земли, и это несет разорения хозяйствам, так что бонды неспособны платить дань.
– Но разве не этим же занимаешься и ты? – вырвалось у Ульв-Харека. – Воюешь за новые земли с другими конунгами, хотя и так владеешь самой лучшей плодородной областью…
– Я намерен объединить вокруг Вестфольда как можно больше земель, чтобы простые люди всего Восточного края жили под властью одного конунга, по одним справедливым законам и были избавлены от войны. Думаю, такую цель боги поддержат.
– Но что ты собираешься делать дальше, Хальвдан? Не подумываешь ли ты о землях Сигурда Оленя? Наши владений охватывают Хрингарики почти кольцом, мы обложили этого оленя, будто охотничьи псы! – Рёгнвальд с торжеством усмехнулся. – Не ошибусь, если предположу, что уже следующим летом мы отправимся туда!
– Отправимся. – Хальвдан кивнул, сдержанно улыбаясь. – По весне, ближе к Празднику Дис. Но не совсем так, как ты, возможно, думаешь.
– Как это? Уж не сомневаешься ли ты, что мы способны одолеть Сигурда? У него остался только один сын, младший, и он совсем подросток, а кроме него только одна дочь…
– Правильно. У Сигурда есть дочь. Она уже взрослая и, как говорят, девушка красивая и во всем замечательная.
– Это правда, – подтвердил Ульв-Харек. – Я видел ее несколько раз, когда сопровождал Эйстейна конунга в Хрингарики. Рагнхильд дочь Сигурда очень хороша собой, хоть и не высока ростом, разумна, а мать передала ей дар врачевания и обучила многим полезным умениям.
– Вот видишь! – Хальвдан посмотрел на племянника. – Зачем же воевать с отцом такой хорошей девушки?
– Так ты собираешься… – Рёгнвальд подался вперед, вонзив в дядю пристальный взгляд.
– Понимаешь ли, я как-то уже привык, что мою жену зовут Рагнхильд. – Хальвдан усмехнулся. – И если богам было угодно забрать у меня одну, то они же пошлют мне и вторую.
Рёгнвальд выпрямился на сидении, слегка переменившись в лице, но стараясь ничем себя не выдать.
– Но… почему именно она? – сказал он наконец. – У Эйстейна тоже есть дочь. Ты мог бы теперь взять ее в жены и помириться с ним на этом.
– Зачем мне мириться с Эйстейном? Пусть радуется, что выторговал у меня половину Хейдмёрка, а если она мне понадобится, я ее возьму, не обременяя себя этим родством. Какой смысл покупать то, что можешь просто взять?
Хальвдан помолчал и добавил:
– К тому же между дочерью Эйстейна и дочерью Сигурда есть очень большая разница. Ты, как любитель родословия, должен это оценить: ведь Рагнхильд дочь Сигурда – единственная девушка в Норвегии, происходящая от Сигурда Убийцы Дракона и Рагнара Кожаные Штаны. Взять ее в жены – единственная возможность получить сыновей, у кого в жилах будет течь кровь Сигурда и Рагнара, а через них – самого Одина. Глупо было бы пренебречь этой возможностью, раз уж моя жена умерла. Мои дети от Рагнхильд дочери Сигурда унаследовали бы кровь Одина и Фрейра. Да разве им хоть где-нибудь найдутся соперники?
– Да… Пожалуй, что нигде… – задумчиво отозвался Рёгнвальд.
Но видно было, что его терзает некая мысль, сомнительная и не слишком приятная. Если Рагнхильд из Хрингарики была единственной наследницей крови Сигурда и Рагнара, то их, наследников Фрейра, в Норвегии сейчас было двое.
Прядь 10
Хресвельг расправил крылья,
Сурт огонь возжигает,
Ангрбода – Сулящая Горе
Детей своих созывает…
Женщина с серой кожей стояла на вершине горы, самом высоком месте округи, и ее распущенные седые волосы летели по ветру, будто пряди самой метели. Кругом был только снег, покрывший неровную площадку вершины, и зимние облака окутывали ее, сливая небо и землю в единое туманное пространство, не принадлежащее ни одному из миров.
У ног ее стоял грубый глиняный горшок; Мальфрид черпала оттуда горстями сизый прах и бросала по ветру: прах мертвецов, могильную землю, пепел чародейных трав.
Лает пес Гарм,
Кричит петух Хель[9 - Хель – имя богини, хозяйки мира мертвых, и название самого этого мира.],
Модгуд мост охраняет
В черный мир подземельный.
Нидхёгг подгрызает корни,
Фенрир оскалил зубы,
Лодур стрелу изготовил,
Все послушны веленью.
Я созываю злых духов,
Что пьют человечьи силы,
Что ядом питают весь воздух,
Гибель нести готовы.
Я собираю духов:
Черного злого медведя,
Злобных коварных троллей,
Ужасающих великанов.
Я посылаю по ветру
Безвременно смерти проклятье.
Харальд сын Хальвдана
Немедленно будет проклят!
Ее заунывный резкий голос был похож на завывание бури, на крик чайки, на скрип сухого дерева в лесу. И ворожба королевы йотунов тем вернее достигала цели, что указывала эту цель ее собственная кровь. Духи, собранные ею со шкуры лесных зверей, с голых скал, с мертвых деревьев, с тумана и воды, летели по ветру вслед за частицами наговоренной золы, находили путь, кружили над жертвой, собираясь в невидимую, но гнетущую губительную тучу…
Прядь 11
Был ясный день: еще зима, но не за горами первые дни весны, и весна уже чувствуется в освободившихся от снега южных склонах гор, в запахе влажной земли и талой воды. Сама богиня Суль улыбалась из-за края небес, обещая скорые радости тепла и света.
Для юного конунга Согна, Харальда сына Хальвдана, это утро обернулось радостью.
– А что если мы сегодня вместо упражнений покатаемся с тобой верхом? – предложил Альрик Рукавица, его воспитатель, когда они сидели за утренней едой в теплом покое.
– Да, да! – Харальд на радостях даже заболтал было ногами, но быстро опомнился.
Конунг – всегда конунг, даже если ему всего десять лет от роду. Прошлым летом, приехав погостить к деду, Харальду Золотой Бороде, Харальд-младший не мог знать, что останется здесь навсегда и не вернется в родной Вестфольд. Дед хворал – в глазах мальчика он был стар, как вот эти горы, – и позвал к себе на зиму всю семью дочери. Правда, Хальвдан, его зять, не мог остаться надолго: он вел войну с Эйстейном, конунгом Хадаланда и Хейдмёрка, и лишь привез жену и сына к тестю, после чего вскоре уехал. На празднике Середины Лета дед еще выходил к кострам, потом созвал к себе гостей и, к величайшему удивлению Харальда-младшего, провозгласил внука своим наследником и потребовал от всех своих людей принести над обетными чашами клятвы верности новому конунгу. Взяв за руку, Харальд Золотая Борода сам возвел мальчика на престол и посадил на резное сидение, пусть ноги наследника еще не доставали до пола. Харальд был красивый и живой ребенок, но рос медленно и был маленьким для своих лет. Крики пьяной и разгоряченной дружины его смущали, и он все поглядывал на мать. Королева Рагнхильд выглядела немного встревоженной, но довольной.
После того дед больше не показывался в медовом зале, проводя время по большей части в спальном чулане, и лишь изредка его в ясный день выводили под руки посидеть на солнышке. Там, на солнце, он и умер – никто не заметил как. Просто пришли увести в дом, когда солнце спряталось, а он уже остыл…
– Значит, дедушка не попадет в Валгаллу? – с грустью спросил Харальд у воспитателя.
Он уже знал: за столом Одина находится место лишь для того, кто падет в битве, с оружием в руке.
– Боюсь, что нет. – Альрик покачал головой. – Но ты не должен его осуждать. С его стороны требовалось большое мужество и самоотверженность, чтобы многие годы дожидаться такой смерти. Он мог бы поступить, как Харальд Боевой Зуб, – объявить войну своим врагам и вызвать их на битву, чтобы пасть со славой. Но не пожелал. Его сыновья погибли слишком юными, из всех его детей осталась в живых только твоя мать. Ему приходилось ждать, пока она вырастет, найдет достойного мужа, обзаведется достойным сыном, чтобы он мог предать свое наследство кровным потомкам. Потому он и настоял, чтобы тебе дали его имя, хоть он и был тогда еще жив. Он дождался, пока ты вырос, убедился, что из тебя выйдет неплохой конунг. И только тогда смог позволить себе умереть. Он пожертвовал собой, пожертвовал возможностью умереть со славой и войти в палаты Одина, чтобы укрепить свой род на престоле предков. Понимаешь, каким сильным человеком был твой дед?
Харальд кивнул.
