– Навсегда запомни это. Проявлять мужество можно по-разному, и иной раз, чтобы сидеть дома, требуется больше силы духа, чем для того, чтобы стоять на носу боевого корабля и размахивать мечом. Главное – видеть конечную цель и достигать ее наиболее подходящими средствами.
А мужество от юного Харальда конунга требовалось вовсе не детское. Сначала ему все очень нравилось: он сидел на престоле конунга, взрослые люди, бонды и херсиры, обращались к нему с просьбами и почтительно выслушивали ответы, которые подсказывали Альрик или мать. Но через полгода, незадолго до Йоля, королеву Рагнхильд поразил невидимый удар: она стала кашлять, ее охватила лихорадка, и она слегла. Женщины шептались, что по ночам «старый конунг» приходит и стоит в ногах ее лежанки: видать, не хочет отправляться к Хель в одиночестве, желает прихватить любимую дочь, которая столько лет была его единственным утешением и надеждой. Не на шутку встревоженный Альрик, посоветовавшись с хёвдингами Согна и дружиной, принес на могиле деда в жертву молодую рабыня – раз уж старику так нужна спутница. Но старик, как видно, хотел разделить темный путь к мосту Модгуд только с дочерью – и через неделю в доме снова был поминальный пир…
Отец, Хальвдан Черный, так и не смог приехать: был занят войной с Эйстейном из Хадаланда. Поговаривали, что Эйстейн и виноват во всем: дочь конунга испортили злыми чарами по его приказу, чтобы отвлечь Хальвдана от войны, заставить бросить все и уехать к семье. Но тот пошел наперекор судьбе и предпочел закрепить победу. Он обещал приехать весной и даже передал, что возьмет Харальда с собой в настоящий поход. Но поначалу даже эта возможность мало утешала мальчика.
С тех пор прошло два месяца, и теперь Харальд гораздо с большим воодушевлением думал о скором приезде отца. Предложение прокатиться верхом особенно его обрадовало: так хотелось поскорее ощутить летнюю волю, когда не надо жаться к очагу, глотать дым, вязнуть в снегу в тяжких меховых одеждах, а можно идти, ехать, бежать, лететь налегке куда хочешь!
Сын конунга уже вполне уверенно держался в седле: ведь ему возглавлять дружину. На спине коня, озирая окрестности с высоты, мальчик ощущал себя властелином мира. То, во что другие дети лишь играют, для него было истинной его жизнью: и меч у него уже есть, настоящий, врученный дедом в день возведения на престол, собственный дедов меч, а к нему шлем, щит, прочее оружие и снаряжение. И не важно, что для десятилетнего конунга все это еще слишком тяжело: сам дед, а с ним и прочие предки, помогут держать оружие, пока руки не обретут силу…
Резкий порыв холодного ветра ударил в лицо, конь испуганно дернулся. Харальд вцепился в поводья, изо всех сил стараясь усидеть в седле. Вдруг потемнело, будто на солнце надвинулась туча; Альрик подался ближе и протянул руку, пытаясь поймать его поводья.
А Харальд вдруг увидел: прямо из воздуха в двух шагах от него соткалась дикая женщина с серыми волосами и мертвенно-бледной кожей. Оскалившись, точно рысь, она с силой ударила коня дубиной по голове.
Конь взвился на дыбы, рванул вперед; юный конунг вылетел из седла, но не сумел вынуть ногу из стремени и со всего размаху врезался головой в острый выступ скалы. А взбешенный конь мчался, не замечая, как тянется за ним почти невесомое тело, оставляя на камне и на снегу кровавый след…
Так погиб молодой конунг Харальд сын Хальвдана, и с его смертью прервался род Гарда сына Нора, владевший Согном и его окрестностями с тех пор, как сыновья великана Торри Нор и Гор одолели древнего конунга Сокни, по имени которого все эти земли были названы. Многие считают, что Сокни тоже был из рода великанов.
Прядь 12
В день праздника Гоиблот[10 - Опуская религиоведческие сложности: Гоиблот здесь 2 февраля, один из ранних праздников новой весны, с обрядово-мифологической игрой, привлекающий силы плодородия.] Рагнхильд поднялась ранним утром, в полной темноте. Одевалась она без света, стараясь производить как можно меньше шума и никого не потревожить. А если кто-то из женщин, привыкших вставать до рассвета к коровам, и расслышал сквозь чуткий сон ее осторожные движения, то сделал вид, будто ничего не замечает.
За дверью девичьего покоя Рагнхильд сразу наткнулась на плотную мужскую фигуру и невольно ойкнула.
– Не бойся, это я! – услышала она несколько заспанный знакомый голос.
– Ты чего здесь сидишь?
Хаки, чуть не заснувший на приступке помоста, склонив голову на руки, поднялся и потянулся.
– Я провожу тебя.
– Не стоит. – Рагнхильд не одобрила постороннего вмешательства в старинный обряд. – Я хорошо знаю дорогу.
– И ты собираешься в одиночку бродить в темноте по горам, где на днях видели тролля? Похоже, ты вовсе не так благоразумна, как о тебе говорят.
– А кто ты такой, чтобы судить о моем благоразумии? – шепотом возмутилась Рагнхильд. – Воспитатель нашелся!
– Я своими глазами видел тролля, который собирался утащить тебя и Элдрид! – горячился в ответ Хаки, и Рагнхильд шикнула на него: увлекшись, он заговорил в полный голос. – И утащил бы, если бы не я! Нам надо дождаться рассвета и пойти всем вместе!
– Тише, ты перебудишь весь дом! Кстати, что за шум был ночью в теплом покое? Кто-то кричал.
– Ничего не было! – бросил Хаки и отвернулся.
– Нет, я слышала, кто-то кричал. Не надо, мол, отпусти меня, я не женщина… – Она фыркнула. – У нас несколько служанок проснулись от этих криков, все слышали.
– Какому-то дураку дурной сон приснился! – с досадой отрезал Хаки. – Забудь. Подумай лучше о себе. Ты не должна идти одна!
– У нас всегда так делалось. Я не в первый раз выхожу в Гоиблот в такое время!
– Но не всегда здесь лазили тролли под самым носом у людей!
– С тех пор как утащили Мальфрид, тролли больше ни на кого не покушались.
– Покушались. Всего два дня назад, забыла? Ну, ты собираешься идти, или мы будем тут препираться до полудня? А к тому же Гои ведь не сама ушла из дома, ее похитил Хрольв из Горы. А Хрольв – это я. Вот и получается, что я должен тебя похитить. Хочешь, чтобы я унес тебя на плече?
– Нет уж, я пойду своими ногами!
Этот довод Рагнхильд наконец приняла и позволила Хаки проводить ее. Идти и правда пришлось неблизко. Вдали от жилья, на площадке между двумя водопадами, находился тролльборг – «крепость тролля», как называли такие сооружения. Иначе говоря, лабиринт, довольно обширный, где круговые петлеобразные линии были выложены белыми округлыми камнями размером с человеческую голову. Считалось, что тролльборги, которых имелось не так уж мало в землях Северного Пути и в Швеции, выстроили йотуны, в незапамятные времена отмечавшие путь к своему жилью настоящими человеческими головами. Середина их именовалась входом в дом тролля, и чтобы пройти туда, требовалась не только сообразительность, но и смелость.
«Тролли строят эти крепости, чтобы прятать в них солнце! – когда-то рассказывала маленькой Рагнхильд мать. – Присмотрись, и ты увидишь в самой середине крест, это знак солнца. Тролли утаскивают солнце осенью и заключают в плен у себя под землей, а весной Тор разгоняет великанов и выпускает солнце наружу».
«Значит, тролльборг – это подземное небо?»
«Именно так».
Рагнхильд смотрела: белые валуны перекликались с белыми облаками на небе – издалека они тоже казалось не больше головы размером. Каменные круги были земным отражением округлости небосклона, и эти два отраженных мира совмещались в самой середине: там, где был выложен крест с продленными загнутыми концами. Там, где все начиналось…
Она и сейчас помнила тот далекий день: ей было года три, но именно тогда она начала понимать устройство мира, ибо уловила, как каменные круги подземного неба проходят через ее собственный дух и отражают небо. Поэтому она и не боялась заходить в середину тролльборга: главное помнить, в каком из миров ты находишься и где остальные. К тролльборгу приходил ее отец-конунг перед жертвоприношениями или перед принятием важных решений, для которых требовался совет богов. Рагнхильд знала почему: если какое-то время смотреть в середину тролльборга, начинает казаться, что видишь точку, из которой возник мир, а еще ту бездну, в которую он понемногу втягивается по мере умирания. Постоянно, каждый миг, мир дышит, бездна вдыхает и выдыхает, поддерживая равновесие вселенной. И если прислушаться к этому дыханию, вступить в общий с ним ритм, то и сам ты как бы исчезаешь, человек остается где-то далеко внизу, а ты становишься огромен, как сам Мировой Ясень, и мысли в твоей голове уже не твои, а Одина, почерпнутые прямо из источника Мимира. Если высказать свое желание – это будет все равно что воля Одина, а воля Отца Богов непременно исполняется.
Проняло даже Хаки: не доходя пары шагов до двух крупных валунов, отмечавших вход в тролльборг, он остановился и нахмурился.
– А ты не боишься туда заходить? – обратился он к Рагнхильд, вроде бы поддразнивая, но видно было, что ему и впрямь не по себе. – Ведь там… жилище йотуна. Утащит…
– Не утащит! – заверила Рагнхильд. – На мне особое платье, оно меня защитит.
– Кольчуга, что ли? – хмыкнул Хаки. – Платье валькирий?
– Нет, обычное… но необычное платье! – Рагнхильд немного развела полы светло-зеленого кафтана на кунице и показала светло-красный шелк. – Я расскажу тебе об этом как-нибудь в другой раз.
– А чего не сейчас? – полюбопытствовал Хаки. – Времени еще много. Они же не прямо сразу сюда пойдут.
– Ну… – Рагнхильд посмотрела на небо. Пока они шли, едва рассвело. – Хорошо. Тогда вставь копье между вон теми двумя камнями, чтобы я могла привязать к ним основу.
Хаки сделал, как она сказала, и Рагнхильд привязала к древку пучок крашеных шерстяных нитей – сделанную загодя основу пояса. Женщины часто брали собой на пастбища подобную работу, чтобы время не пропадало зря, привязывая основу к дереву или палке, закрепленной между камнями. Рагнхильд положила на камень свернутый плащ вместо подушки, развернула нити, продетые в отверстия небольших деревянных плашек, и принялась за дело.
– Ты знаешь, как йомфру Мальфрид, первая невеста моего отца, исчезла в самый вечер своей свадьбы?
– Еще бы! – хохотнул Хаки, усевшись на соседний валун – снаружи тролльборга. – Она ведь сестра Эйстейна конунга, он постоянно о ней поминает, когда хочет за что-нибудь обругать твоего отца. Дескать, доверил ему сестру, а он и одной ночи не сумел удержать ее в руках. Какие-то йотуны унесли.
– Мой отец искал ее долго – целых три года. Обошел все леса, все горы. Он с молодости любил охоту, а после неудачной свадьбы почти перестал бывать дома. Он искал зимой и летом, жил в лесу у какого-то колдуна, и тот научил его понимать речь животных.
– А он не оборотень? – отчасти смущенно полюбопытствовал Хаки. – Про него рассказывают… ну, что его не зря Оленем прозвали. Что он умеет оборачиваться оленем и даже…
– Что – даже?
– Осенью оленух гоняет! – рассмеялся Хаки. – А что, чего худого?
– Ты хочешь сказать, что у меня имеются сводные братья – олени? – Рагнхильд в выразительном возмущении подняла брови, даже перестала вращать дощечки.
– Ну а почему тогда он не убивает оленей? Ведь это правда? Потому и не убивает, что не хочет перебить своих жен и детей.
– Ты разве не видел у нас в медовом зале оленьи рога на стенах? Это все его добыча. Так что мой отец вовсе не в родстве с оленями. Три года он странствовал и расспрашивал всех, не слышал ли кто о пропавшей девушке. Но никто ничего не знал. А через три года ему приснился сон, что он должен повторить путь своего предка, Гора, который в поисках пропавшей сестры плыл по морю и приехал в Данию. Это было весной, и отец тут же велел готовить корабль. И он приплыл в Данию. Мальфрид он там не нашел, но зато встретил мою мать, дочь датского конунга Харальда Ворона. Там мой отец женился, а потом вернулся домой уже с женой. И вот готовят пир в честь его возвращения и женитьбы… – Рагнхильд столько раз слышала эту сагу и столько раз сама ее рассказывала, что теперь говорила, будто сказитель. – И вечером, перед самым началом пира, приходит вдруг в дом одна старуха и просит допустить ее к молодой королеве. Ее хотели прогнать, но моя мать велела, чтобы ее пропустили: вдруг у нее какая нужда?
Прядь 13
…Это Рагнхильд еще мягко выразилась: хотели прогнать. Увидев старуху, челядь окаменела, и в оживленном покое, полном людей, вдруг стало тихо. Все отлично знали о случившемся три года назад, когда молодой Сигурд конунг хотел жениться на красавице Мальфрид: кто сам помнил, а кто слышал от других. Никто не мог сказать, та ли это старуха или другая: облика той ведьмы, которая сглазила йомфру Мальфрид, никто не помнил, но и эту новую гостью никто не знал. Ее не вытолкали взашей только из-за страха: а вдруг возьмет и превратится в медведицу или чего похуже?
Лишь молодая королева Тюррни сохраняла спокойствие.
– Что тебе нужно, добрая женщина? – приветливо обратилась она к пришедшей. – Хочешь быть гостьей у нас на пиру?
На молодой госпоже Тюррни был ее лучший наряд, привезенный из Дании: рубаха из тонкого льна, выкрашенная в ярко-синий, платье, вытканное красивым узором из нитей красной шерсти и золотисто-желтого шелка, с отделкой из греческого блестящего самита, с узором в виде крылатых псов. Но попроси старуха ее платье, Тюррни отдала бы его без возражений.
– Я бы с радостью, но не до пиров мне сейчас, – проскрипела старуха. Она так сильно горбилась, что ей стоило немалого труда смотреть перед собой, чтобы видеть королеву. – Моя дочь рожает и никак не может разродиться. А прошел слух, будто ты, королева, благословлена дисами и можешь помочь любой роженице.
– Это так. Ты хочешь, чтобы я сейчас пошла с тобой?
– Поистине было бы доброе дело!
Не говоря лишнего слова, Тюррни встала с места.
– Куда ты пойдешь? – опомнился Сигурд. – Ты хочешь уйти с этой троллихой, да еще с пира в честь собственной свадьбы? Хочешь пропасть, как пропала… другая?
– Я не могу не пойти, – с невозмутимой уверенностью отозвалась королева. – Я обязана помочь любой женщине, к которой меня позовут, даже если это случается в день моей собственной свадьбы. Ты же не хочешь, конунг, чтобы твоя жена потеряла благословение дис в тот самый вечер, как прибыла наконец в твой дом?
– Я предпочитаю сохранить жену безо всякого дара, чем опять остаться без жены! – возмутился Сигурд.
Все йотуны Норвегии, видать, сговорились, чтобы оставить его холостяком!
– Мой дар слишком мне дорог. Но ты можешь пойти со мной, если боишься за меня. Ты ведь не против, если мой муж пойдет с нами? – обратилась Тюррни к старухе.
– Отчего же? Пусть идет.
Сигурд переменился в лице, но шагнул вниз со ступенек почетного сидения. За эти три года он в какие только троллиные пещеры не лазил, но не застал там никого, с кого мог бы спросить ответа за кражу невесты. Он не побоялся бы ничего; наоборот, ему пришло в голову, что если эта старуха – из рода йотунов, она сможет навести его на след пропавшей. И пусть у него уже есть жена королевского рода, так что в качестве супруги Мальфрид дочь Эйстейна ему не нужна, но он не мог отказаться даже от слабой надежды все же найти девушку и вернуть к людям.
– Подайте нам одежду! – приказал он. – И мое оружие.
Стояло лето, и долгий день был еще ясен, когда они вышли из дома. Старуха вела конунга с женой по склонам гор, находя тропинки, о которых Сигурд и не подозревал, хотя был уверен, что вблизи родного дома знает каждое дерево.
– Вот мы и пришли! – возвестила старуха, остановившись перед каким-то пригорком.
Сигурд с удивлением заметил, что они стоят перед домом, у которого стены и кровля обложены зеленым дерном. От обычного холмика его отличала только низкая дверь из почерневших плах. Но ничего удивительного: таких домиков везде множество, и на побережьях, и в лесу. От дерна и тепло, и чужой глаз не приметит.
Старуха открыла дверь, и изнутри сразу послышались стоны и вскрики.
– Как мучится, бедная! – Старуха покачала головой. – Но у тебя легкая рука, королева, я знаю, ты поможешь.
– Помогут дисы, я лишь попрошу их об этом, – отозвалась Тюррни и вслед за старухой вошла в дом.
Сигурд, согнувшись чуть ли не пополам, протиснулся за ними, со своим ростом и при всем вооружении едва не застряв в тесном проеме. Внутри не было ничего особенного: очаг из камней, стол, земляные лежанки с двух сторон, они же лавки на дневное время, полки для посуды, сучковатое бревно, на которое вешают котлы и горшки. Кроме женщины на лежанке, в доме никого не было.
Одолевая смущение и тревогу – мужчине не к лицу встревать в эти дела, – Сигурд подошел и вгляделся в лицо роженицы. Он не надеялся застать здесь Мальфрид, но все же хотел убедиться. Нет, ничего общего: грубое лицо ее ничуть не напоминало тонкие черты улыбчивой и задорной дочери Эйстейна. Огромный живот выпирал из-под задранной рубахи, и Сигурд торопливо отвернулся.
– А где ее муж? – спросил он у старухи.
– На охоте. Любит охотиться. Каждый день в лесу проводит. Я ему говорила: тут тебе и смерть твою найти. Берегись белого оленя, говорю я ему…
Сигурд вздрогнул. Старуха говорила о своем неведомом зяте, но он вдруг услышал из ее уст голос своей судьбы.
Обе женщины принялись за дело. Сигурд сперва отошел к двери и присел там на обрубок бревна, но вскоре ему стало совсем тошно среди воплей, суеты и советов, и он вышел наружу: сперва постоял, потом растянулся на траве. Что же это все-таки за место? Он не узнавал этого склона, этих деревьев и скальных выступов, и вон того водопада, белой струей сбегающего в озерцо. Вроде и шли недолго…
Ждать ему пришлось немало. Но наконец стоны смолкли, потом послышалось нечто вроде мяуканья, и он сообразил, что это первый плач младенца. Родила старухина дочка!
Сигурд встал с травы и подошел к двери, надеясь, что теперь-то ему можно будет забрать жену и вернуться в дом, на пир, где давно остыло мясо. Тюррни и старуха стояли в дальнем углу, наклонившись над чем-то вроде сундука из тяжелых грубых плах. Конунг содрогнулся и хотел кинуться вперед: вдруг вспомнилось, как Вёлунд погубил сыновей своих врагов, заставив заглянуть в сундук и отрубив им головы заостренным краем тяжелой крышки. Старуха все же хочет погубить его жену! Но в это время они обе разом обернулись; живая и невредимая Тюррни держала какой-то сверток.
– Нет у меня ничего получше, но ты возьми эту малость, зато от чистого сердца! – приговаривала старуха. – Думается мне, эта безделица все ж пойдет тебе на пользу. Уж конечно, у такой богатой и знатной королевы есть одежда и покрасивее, но зато у этой имеются добрые свойства: коли будет на тебе это платье, никакие злые чары тебя не коснутся, а те, кому ты сделала добро, будут оберегать тебя. Ну, ступай, а то уже ночь, вот-вот мой зять воротится, а он страсть как не любит чужих у себя в доме!
Тюррни вышла, успокоенный Сигурд подобрал с травы копье и снова сунул за пояс топор, собираясь в обратный путь.
– Будь и ты здорова, матушка! – Улыбнувшись и пожав руку мужу, Тюррни обернулась, чтобы попрощаться со старухой и ее дочерью, но…
Прощаться оказалось не с кем. Перед ними был обычный пригорок, и никаких признаков двери среди зеленого дерна.
– Идем скорее! – Тюррни переменилась в лице и крепче сжала руку Сигурда. – Я все время знала, что здесь дело нечисто!
– Я с самого начала тебе говорил! – Сигурд торопливо потянул ее прочь, быстро окидывая взглядом окрестности, нет ли чего опасного. – А ты меня не слушала!
– Но я же ничего там не пила и не ела, поэтому они не могли завладеть мной. И я правда не могу отказать! Даже если бы она сказала, что ее зовут Ангрбода и помочь нужно рожающей Хель!
– Знаешь, я предпочел бы живую жену дома и безо всякого дара, чем с даром, но сгинувшую в йотунских горах! Так что когда придет Ангрбода, чтобы пригласить тебя к Хель, ты останешься дома!
Не зная дороги, не понимая даже, где находятся и где Хьёрхейм, они торопливо шли через долину. На перевале наткнулись на едва заметную тропку; пройдя по ней, оказались на выгоне. Эти места Сигурд уже знал отлично, и до дома отсюда было совсем недалеко. Оставалось ощущение странного сна: ведь только во сне пространство может быть разорвано на куски и сшито кое-как, не по порядку.
Но чудеса на этом не кончились. До дому они добрались как раз тогда, когда наконец стемнело – ненадолго, как бывает в эту пору года. Конечно, никто в усадьбе не ложился, но и за столы не садились, дожидаясь хозяйскую чету и не зная, суждено ли им вернуться. Однако, к общему удивлению, мясо не остыло, пиво и мед не выдохлись, похлебки дымились в котлах.
Сигурда и Тюррни домочадцы с гостями встретили радостными криками, принялись расспрашивать.
– Давайте уже сядем и начнем есть! – кричал молодой конунг, продираясь сквозь ликующую толпу к своему месту и волоча за руку утомленную жену. – Я голоден, как три черных злых медведя!
Вот наконец мясо было разрезано и роздано, кубки и чаши налиты: выпили за Одина, потом на Фрейра и Тора, потом за конунга и его молодую жену. Утолив голод, Сигурд принялся рассказывать об их приключении, но рассказывать оказалось почти нечего. Ну, бедняцкий домик, женщина родила ребенка… Гораздо дольше он пытался сообразить, где же находится это место, но так и не смог.
