При выезде из Стрельны на меня довлело ощущение, что я всё-таки поступил неправильно, когда отдал приказ на уничтожение отряда бунтовщиков во главе с Даниловым. Но когда я увидел, что на том посту, где были оставлены мои люди, все убитые, да еще и зарезаны, а некоторые лежали с перерезанными глотками и при этом со связанными руками, мне вдруг захотелось воскресить всех убитых бунтовщиков, чтобы потом их ещё раз убить, но куда как более изощрённым способом.
А что касается Ушакова, то подобными своими действиями он и вовсе перечеркнул для себя все возможные пути отхода. Нет, я не собирался ему прощать, но ранее всё-таки в мыслях было отправить его в ссылку. Теперь же возникли мысли: какой по-красочнее наряд одеть, чтобы присутствовать по-праздничному во время казни бывшего главы Тайной канцелярии разводных дел. Чертвертование или посадка на кол? Наверное, первое, все же.
Стоял грохот от сотни копыт, шум от переговоров. Но я слышал, что говорил Елизавета Петровна, изрядно нервная, пусть и пробующая это скрыть.
– А не боишься, Саша, что твоя жена разозлится, когда увидит меня? – спрашивала Елизавета Петровна.
Я ехал не верхом, а в карете с будущей престолблюстительницей. Здесь же были и Пётр Иванович Шувалов, и Мавра Егорьевна. Если служанка Елизаветы так и норовила потереться о ногу, руку, сидящего рядом мужчину. То невысокий и уже изрядно полноватый Пётр не спускал с Елизаветы глаз. Влюблён… Бедняга.
– Моя жена не может злиться на ту, кто будет охранять престол Российской империи до совершеннолетия императора, – сказал я. – Она не глупа. Но я просил бы, если таковые есть, простить все обиды.
– Так, может, она позволит нам быть вместе? – с какой-то вымученной улыбкой спросила Елизавета. – Может забыть обиды и отпускать вас, уж если вы стали зависимы от жены? Нечасто, раз в три дня?
Прямо слышно было, как заскрежетали зубы у Петра Ивановича. Ревнивец. Как это ему деликатнее объяснить, что я не Елизавета – не его поля ягодка. Ну да ладно, разберётся. Тем более, что Мавра, похоже, цепко взялась за процесс охмурения Петра Ивановича. А она женщина основательная, волевая, упертая. Ну и пусть бы своего добилась.
Тут бы мне не упустить такого деятельного исполнителя, как Петр Шувалов. С другой стороны, если он, как в иной реальности, женится на Мавре Егорьевне, то это может пойти на благо нашим делам.
Что же касается поведения Елизаветы Петровны, то я видел, что она сильно волнуется и прячет своё волнение за ширмой откровенных провокаций в мою сторону.
Скоро мы сидели в столовой моего дома и решали будущее Российской империи. Мы, это еще и Анна Леопольдовна, ее муж.
Может быть, при других обстоятельствах было бы много споров, откровенных ругательств и обвинений. Но Анна Леопольдовна была настолько уставшей и смущённой, в том числе, и при виде меня, что практически не говорила, только кивала головой, соглашаясь.
Нет, эта женщина не могла бы стать русской императрицей. И Елизавета – так себе вариант. Однако Лиза всё же была более деятельной и решительной в сравнении с Анной Леопольдовной. У этой девушки, великой княжны, рано ставшей старшей женщиной и носящей в своём чреве будущего императора Российской империи, в голове больше любовные мотивы, чем вопросы будущего государства.
Когда мы уже практически всё порешали, прибыл, “чудом выздоровевший”, Андрей Иванович Остерман. Прислали мне домой и записку от Бирона, в которой он лишь умолял позаботиться об Анне Леопольдовне – и ни слова о том, какое конкретно будущее его ждёт. Не боец оказался. Ну да Бирона никто забывать не будет, по крайней мере, я. Он неплохой противовес между мной и вот, например, Остерманом.
– Если мы готовы заключить соглашение, то призываю все стороны подписать соответствующие бумаги, – сказал я после почти двухчасового разговора.
Елизавете Петровне пришлось немного уступить. Это Антон, будто бы в него вселился другой человек, стал торговаться и выгадывать хоть немного лучшие позиции для своего будущего ребенка.
Из-за этих споров и изменений, мне нужно было дать время, чтобы мой секретарь, наконец-таки я себе такового нашёл, внёс изменения в соглашение и быстро его переписал.
– По достижении четырнадцати лет малолетний император или императрица становится соправителем Российской империи. При этом Елизавета Петровна всё ещё остаётся престолблюстительницей до шестнадцати лет и обязуется стать наставником для малолетнего императора или императрицы, – зачитывал я окончательное соглашение между сторонами.
Сейчас, как только я, как свидетель, Остерман, как свидетель и гарант выполнения соглашений и другие лица, подпишем эту бумагу, она тут же отправится в Академию наук. Там документ будет размножен не менее, чем до ста копий, и на каждой должны стоять подписи, как и на рукописном тексте.
– Позвольте, одну бумагу всё-таки пока оставить у меня, – сказал я, забирая один из экземпляров.
Все согласились. В воздухе всё равно витало некоторое напряжение и недоверие. В конце концов, предыдущая императрица тоже подписывала бумаги и даже в присутствии других лиц. Но стоило ей разорвать кондиции, а другого экземпляра не было, как она стала полновластной императрицей.
– Ну что ж, в путь! – сказал я, чинно поклонился Елизавете Петровне, словно императрице, и чуть менее глубоко поклонился Анне Леопольдовне.
Мы шли пешком. Ещё когда соглашение не было подписано, мне уже докладывали, что все началось.
Рестораны и половина кабаков Петербурга выкатывали бочки с вином и пивом прямо на улицу, несмотря на сырую погоду, чтобы все видели, начали жарить свиней и телят. В город выходили усиленные патрули моих людей. Скоро должен быть введен в столицу еще и уланский с драгунскими полками, вернее, кто остался и не ушел на войну. Они так же не будут позволять празднику превратиться в погромы и пресекать пьяные инциденты.
Мальчишки, да и вполне взрослые люди, выкрикивали всё то, о чём только что мы договорились. Мимо проезжали кареты и одиночные всадники, которые разбрасывали повсеместно два скреплённых листа бумаги – это был свежий выпуск «Петербургских ведомостей».
Я шел рядом с Елизаветой и Анной, чуть позади, рядом с Остерманом.
– А если бы мы не договорились? – с большим удивлением, наблюдая происходящее, спросил меня Андрей Иванович Остерман. – Вы же все это готовили не один день.
– А у нас не было иного выбора, – ответил я своему союзнику.
Остерман посмотрел на меня изучающим взглядом, что-то там себе надумал и хмыкнул.
– А вы опасный человек, Александр Лукич Норов, – с серьёзным выражением лица заметил министр Остерман.
– А вы будете замечательным канцлером Российской империи, – сказал я.
Остерман ещё раз посмотрел на меня с удивлением. Ничего, я тоже удивлялся, не понимая, как Андрей Иванович нашёл время и возможности и договорился с Елизаветой Петровной, что она назначит его канцлером Российской империи. Может быть, он смог ей что-то нашептать на ухо в тот момент, когда я отлучался, принимая доклады. Тем не менее, министр Остерман своё не упустил.
А вот я, похоже, упустил. Ведь по соглашению Антон Ульрих становится прямо-таки фельдмаршалом. Кстати, на этом настаивала Анна Леопольдовна. И, как мне кажется, у них всё-таки назревают нормальные отношения, несмотря на то, что Анна метала в меня томные взгляды. А я? Может и в фельдмаршалы, но вот в генералы – с превеликим удовольствием.
Мы шли. Елизавета Петровна была поднята гвардейцами на наспех сколоченных носилках. Чуть ниже и позади престолблюстительницы на похожих носилках внесли и Анну Леопольдовну.
Народ, встречавшийся нам на пути, ликовал. В целом получилось создать атмосферу победы, праздника. Тем более, что Елизавета в большей степени, Анна Леопольдовна чуть меньше, разбрасывали серебряные монеты по ходу движения. А еще и бочки с вином. Ничего не меняется с эпохи Древнего Рима. Хлеба и зрелищ требует толпа.
Люди пристраивались к хвосту нашей колонны, и уже скоро, на подходе к Зимнему дворцу, наше шествие напоминало массовую первомайскую демонстрацию. Этого я и ожидал. А скоро у Зимнего дворца должны были и вовсе появиться толпы людей, которые будут ликовать и одновременно любопытствовать, что же всё-таки происходит.
В этом всем было несколько жалко Анну Иоанновну. Напротив, все должны были скорбеть по ней, но тут – радуются: король умер, да здравствует король! Ну или престолблюстительница.
Елизавета нашла меня взглядом. Я увидел, насколько она испугана. Кивнул ей одобряюще.
Мы подошли вплотную к вратам Зимнего дворца. Они были закрыты, и рядом, явно растерявшись, находилось не менее сотни разношёрстной публики. В основном были гвардейцы, некоторые дворяне, также вооружённые пистолетами.
– Дорогу императрице! – выкрикнул я.
На лицах людей появилось понимание происходящего. Они тут же открыли ворота. Там, дальше, где идёт колонна верных мне солдат и офицеров, этих дельцов обязательно разоружат. А сейчас я солгал, чтобы не иметь лишних проблем. Смена власти уже и так не обошлась без крови.
Впереди были серьёзные разбирательства, выявление преступников и героев. А пока Елизавета и Анна Леопольдовна должны были с триумфом войти в Зимний дворец.
На крыльцо дворца выбежал ошарашенный, с взъерошенными волосами, с шальными глазами сумасшедшего человека – Андрей Иванович Ушаков. Рядом с ним тут же появилось порядка двух десятков бойцов. Они не направляли оружие. Все были растеряны.
Я махнул рукой, и группа захвата Фролова тут же начала работать. Это уже три десятка бойцов – настоящих рукопашников, с которыми могу сравниться разве что я сам. Минута – и все лежали мордой в пол. Ушаков был поставлен на колени. Очень интересно будет посмотреть, когда теперь уже я приду в пыточную. Когда сниму с дыбы Артемия Волынского и повешу туда Ушакова.
– Изменник! По твоему наущению началась война со Швецией! – тут же определил я статус Ушакова.
Мои бойцы схватили его и повели прочь, чтобы глаза не мозолил и не провоцировал меня. Елизавета даже бровью не повела.
Престолблюстительница Российской империи, а следом за ней и мать будущего императора, вошли в тронный зал, чтобы в первый раз, но не в последний, объявить о той системе управления Российской империей, которая будет действовать до совершеннолетия ещё не родившегося ребёнка.
Я смог это сделать! Но сколько же впереди еще работы!
Глава 3
Мы оставляем в наследство нашим детям только две вещи – корни и крылья.
Ходдинг Картер
Петербург
22 сентября 1735 года.
Вокруг творилось сущее безумие. Но, как ни странно, хаос был в целом управляемый. Ситуацию удалось взять под контроль, и серьезных нарушений правопорядка или каких-либо эксцессов не было. Ну, если только не считать резкий всплеск количества дуэлей, банальных кабацких драк. Ну так и бочек с пивом выкачено было столько, как Петербург выпивает за пару недель.
И все же безумие творилось, скорее, в головах людей, которых получилось накрутить так, что я и не рад был. Тут смерть императрицы. Тут восшествие, пусть и временное, Елизаветы. И одновременно не нарушается завещание Анны Иоанновны. Смерть и праздник. Выражение «смех сквозь слёзы» приобрело для меня новое звучание.
И такие эмоциональные качели сказывались на общей атмосферы праздника растерявшихся людей. Даже во дворце не было ни одного человека, который находился бы в душевном спокойствии. И мне докладывали, что и на улицах таких людей сыскать невозможно. Кто-то рыдает, кто-то веселится. А часто это одни и те же петербуржцы.
Порой человек, который только что плакал и стонал, уже через некоторое время ликует и смеётся нездоровым смехом. Возможно, на эти эмоции влияет то, какую именно чарку он выпил в трактире или ресторане. За упокой, или же за здравие.
Уже не только подконтрольные нам рестораны и трактиры выкатывали бочки с вином, пивом и другими напитками. К этому празднику присоединились почти все хозяева трактиров в столице Российской империи. Причём я уверен, что далеко не все знают о решении компенсировать затраты трактирщиков в полном объёме.
А узнают, так и вовсе начнется попойка тысячелетия с непредвиденными последствиями. Ведь можно теперь выкатывать людей нелеквид, или откровенно кислое пиво.
Тон в поминках и одновременно праздновании разрешения политического кризиса задавали, конечно же, наши питейные заведения. Сюда можно было прийти любому желающему и выпить две чарки водки, где и шампанского или венгерского вина. Одна стопка или бокал будут обязательно за упокой души Её Величества Анны Иоанновны, а вот второй раз приложиться к хмельному напитку можно уже по праздничному, радостному поводу.
Петербуржцы пили за здоровье Её Великого Высочества, престололюстительницы, дочери Петра Великого – Елизаветы Петровны. При этом слово «престолоблюстительница» становилось своеобразным тестом на трезвость.
Новости о том, что началась война, по Петербургу пока не распространялись. Готовился новый выпуск газеты «Петербургские ведомости». Но это будет завтра, то же с самого утра. И вновь случится игра на чувствах людей.
На страницах пока единственного периодического издания Российской империи я собирался воззвать всех петербуржцев, москвичей, жителей иных городов сплотиться вокруг проблемы и вероломного нападения Шведского королевства на Российскую империю.
Это цинично и может быть преступно, что я собираюсь использовать эмоции и чувства людей для наполнения военного бюджета. На фоне таких событий, как смерть одной императрицы и решение вопроса с престолонаследием, людям будет предлагаться внести свой существенный вклад в разгром коварного и вероломного врага.
Кроме того, наконец-то, добравшись до печатных мощностей «Петербургских ведомостей», я обязательно выпущу несколько статей для формирования из шведов образа истинного врага: коварного, жестокого, ненавидящего всех русских и вообще не людей, а зверей.
И не только вопрос в деньгах. Существует еще один очень важный вопрос – патриотизм и осознание себя русским человеком, пусть россиянином. Пока еще существует понимание, что подданный русского императора, но не русский человек.
Я же хочу создать идеологию Русского Государства. Каждый русский, кто служит только России, кто уважает русские традиции, кто готов ради Отечества, а уже потом ради царя или царицы, умирать. И башкир – русский, пусть и мусульманин. Главное – он будет сражаться за общее Отечество.
В покинутом мной будущем пытались создать похожую концепцию общества России. Я же, имея понимание о принципах пропаганды, могу начать эту работу.
Пора бы использовать те информационные технологии, которые есть в будущем, которые, если я это не сделаю, то возникнут лет так через пятьдесят, и то в зародыше, и то не в России. А часто так и против России.
Я же понимал, что и как делать, чтобы даже нищий горожанин с решительностью и злыми глазами отправился отдавать свои последние деньги на защиту Отечества. Причём, ещё вчера он, скорее всего, и такого слова не употреблял, но сегодня он уже истинный патриот.
Люди в это время ещё весьма и весьма наивны. Если есть технологии, которые могут повлиять на привередливые и чаще образованные умы людей из будущего, то на современных людей, не имеющих прививки от лжи… Да они станут фанатичными и преданными патриотами своей страны и всего того, что в ней происходит.
Подобный патриотический подъём сейчас необходим для России. Мы стоим перед обрывом, империя рискует просто надорваться. И тут либо оттолкнуться от обрыва и взлететь, махая крыльями из бумаги с газетными статьями, ну а второй вариант развития событий куда как менее предпочтителен: Россия падает в пропасть. И деньги для полета чуть ли не важнейшее топливо.
Так что работы очень много. В том числе и военной.
В этой неразберихе я принял на себя практически командование петербургским гарнизоном и не от себя лично, а от фельдмаршала Антона Ульриха начал отсылать приказы в различные воинские части, чтобы все они выдвигались к Петербургу.
Да, этих воинских частей, в Новгороде, Ладоге, Пскове, Москве осталось крайне мало. И есть опасность того, что города, оставшиеся без полицейского надзора захлебнуться в бандитизме. Ведь функции полиции исполнялись практически всеми воинскими частями. А в Москве и Петербурге этим занимались гвардейцы.
Так что если не будет военной силы в городах, то может начаться разгул коррупции, преступности. Ещё не хватало того, чтобы бандиты начали сбиваться в серьёзные и организованные преступные группировки. Но их потом вычислим, элементарно перестреляем без суда и следствия. Но проблема эта может стать в полный рост.
И уж лучше сражаться со своими бандитами, чем наблюдать за тем, как продвигаются вглубь России шведы. И в том была моя боль, моя тревога, моё волнение – я не знал, как и где сейчас находятся шведские войска, куда они идут, осадили ли какие наши крепости.
Все распоряжения мной даны. Сейчас идет формирование и моей дивизии. Рекруты, которые только набирались, к обучению которых еще не приступили, так же прибудут. И нет, это не пушечное мясо. Большинство солдат, предназначенных для мой дивизии уже стрелянные, или набраны из малоросских казаков, которые хотя бы должны знать с какой стороны подходить к фузее.
Немало поразмышляв о будущем России и о том, как выбираться из сложившегося кризиса, я сделал ещё одну проходку по Зимнему дворцу. Так сказать, показывал себя, демонстрируя, что имею причастность к сложившейся ситуации и что имею право находиться во дворце.
Зимний дворец уже расчистили от одних, и наполнили другими. Теперь здесь стоят строго по караулам верные гвардейцы. Праздно шатающихся и не особо родовитых дворян тоже попросили на выход. А вот элита Российской империи в Зимнем присутствовала. Князья, министры. Президент Академии наук пожаловал, да всё жжёт меня взглядом, догадывается, видимо, что я имею непосредственное отношение ко всему происходящему.
Пусть уже публикует и мои стихи и мои же научные трактаты, обоснование реформы русского языка, и много чего иного. А не ходит тут, не демонстрирует свое присутствие.
Так что было бы не лишним и мне пройтись и привлечь к себе внимание русской аристократии. Вряд ли я в ближайшем будущем могу стать одним из них, приобщиться к этому высокому обществу. И нет – не потому что я менее родовитый, худородный или ещё какой-то.
Пётр I приучил к тому, что и неизвестный дворянин, а, порой, так и вовсе мужик, может войти в элиту Российской империи. Сложно, превозмогая многие препятствия, но такие примеры, когда возвышались и с самого низа, в России уже известны – те же Демидовы. Так что и ко мне привыкнут. Но от титула графа я бы не отказался.
Я не стану частью этой элиты потому, что я, скорее, буду проводником идей промышленного переворота. Большая часть моего круга общения, как я рассчитываю, будет связана именно с теми людьми, которые этот промышленный переворот будут творить. А буржуазия и аристократия – это злейшие враги. Но там, на Западе. Можно же попробовать сглазить углы у нас, в России.
Совершив очередную проходку, поздоровавшись со всеми и ещё раз подойдя к двум женщинам, сидящим рядом на Большом и Малом троне – к Елизавете Петровне и Анне Иоанновне, я отправился к герцогу Бирону.
Этот товарищ во время событий проявил себя с наихудшей стороны. Я бы даже понял, если бы он принял чью-то сторону, пошёл на соглашение с Ушаковым, хоть как-нибудь действовал. Эрнст Иоганн Бирон изволил уйти в запой.
– Ваша светлость, я не в праве давать вам советы, сие мне не по чину, но вам всё же следовало бы показать себя обществу, – говорил я Бирону, посетив его, приходящего в себя в комнате рядом со спальней умершей императрицы.
– Она там, понимаете, Норов? Государыня в соседней комнате, а к ней и очереди нет, чтобы попрощаться. Все ликуют, радуются. Она не заслуживает такой памяти, – говорил дрожащими губами Бирон.
– И я обещаю вам, что скоро появятся статьи в газете, где будет восхваляться великая императрица, так быстро ушедшая от нас. Еще лет десять, так и вовсе могла бы деяниями своими сравниться с Петром Великим, – лукавил я, но говорил примерно то, что хотел бы слышать герцог Бирон.
Анну Иоанновну в данный момент готовили к частичному бальзамированию. Похороны императрицы не могут проходить как обычные христианские. Уж точно не на третий день после смерти. Это тоже мероприятие государственного масштаба, к которому необходимо тщательно подготовиться. И пусть курлядская баба, волей ошибок российских элит вошедшая на престол, и своими похоронами послужит России.
– Норов? Вы сыграли, всё-таки, свою партию? И зачем вам нужна Лиза? Любите ли вы её? – опустошённым голосом спрашивал герцог.
– Лишь только как престолоблюстительницу, – отвечал я.
– И слово-то какое подобрали, что и не выговорить, – мучительная улыбка появилась на лице Бирона.
– А разве это положение дел не сплочает наше Отечество? Разве же мы не пришли к единству относительно малой кровью? – говорил я. – Но я и о вас не забыл, герцог. Вы нужны России! Причём, не только как герцог Курляндии, ну и как полезный и важный подданный российского престола.
– Ну и зачем я вам? – спрашивал Бирон, вставая с кресла и поправляя мундир.
– Нужны, герцог. Уже по тому, что у вас есть средства, и у вас есть конные заводы, которые России сейчас нужны.
– Вы предлагаете всем этим поделиться? – усмехнулся герцог, как будто бы обличая меня.
– Ни в коем случае. Лишь только государственные заказы на поставку лошадей в армию. Только участие вами теми средствами, которые вы имеете в торговых и промышленных проектах. Для приумножения силы державы нашей и наших кошельков, – отвечал я.
