– Эти люди доведены до отчаяния! – говорит репортер.
Его никто не слушает: в холле пусто. Звено рассыпается по остальным комнатам. Я остаюсь у входа.
– Нашел!
– Есть!
– Давайте их сюда! – кричу им.
Из сортира выволакивают мужика со спущенными штанами; из спальни – заспанную девушку в пижаме; действительно, заметен живот – в глаза не бросается, но профессионалу видно. Ставят обоих на колени посреди прихожей.
Рокамора не похож на террориста и не похож на свои фото. Говорят, он ловко пользуется силиконовыми накладками и гримом: за четверть часа может соорудить себе новое лицо. Поэтому все системы распознавания на нем срезаются. Шатен, совсем молодой парень, волнистые волосы зачесаны назад, переносица тонкая, крупный, но не тяжелый подбородок. Черт знает, его ли сейчас на нем нос и его ли губы; однако в его чертах – привлекательных, волевых – мне видится что-то неуловимо знакомое. Он словно похож на кого-то, кого я знаю, – но не могу понять, на кого, да и сходство это ускользающее.
У его девчонки – светло-русые волосы, обрезанные по плечи, косая челка, матовая кожа. Совсем худая, и пижама в обтяжку. Глаза светло-светло-карие, тонкие брови вразлет, тушь течет. Первое, что приходит на ум: хрупкость. К такой, наверное, притронуться страшно – как бы не сломать. И она тоже кажется мне – странно, остро, неожиданно – знакомой. Наверное, просто дежа-вю. Плевать.
Так.
Теперь их как-то надо будет убить.
– Что происходит?! – возмущается парень, силясь подтянуть брюки. – Это частная собственность! Какое право…
Натурально так возмущается. Актер!
Девчонка просто молчит, совершенно остолбенев, держится руками за свой живот.
– Я вызову полицию! Я вызываю…
Один из наших бьет его наотмашь тыльной стороной ладони по щеке, и Рока-мора затыкается, держась за челюсть.
– Имя! – ору я.
– Вольф… Вольфганг Цвибель.
Рокамора? Или коммуникатор завел нас не к тем? Хватаю его за руку, прокусываю сканером кожу. Колокольчик.
– Нет соответствий в базе данных, – говорит сканер обыденным голосом, будто сейчас не происходит нечто из ряда вон.
– Ты кто такой? – спрашиваю я. – Мать твою, тебя в базе ДНК нет! Ты как это сделал?!
– Вольфганг Цвибель, – повторяет парень с достоинством. – Понятия не имею, что там с вашей машинкой, но ко мне это не имеет никакого отношения.
– Ладно! Проверим твою мадемуазель! – Я тыркаю сканером девчонку: динь-дилинь!
– Аннели Валлин Двадцать Один Пэ, – отзывается прибор. – Беременность не зарегистрирована.
– Гормональный фон? – Я ловлю ее глаза, не даю ей спрятать взгляд.
– Хорионический гонадотропин повышен. Прогестерон повышен. Эстроген повышен. Результат положительный. Беременность установлена, – выносит приговор сканер.
Тут нужно бы еще ультразвуком, но его у меня нет. И ни у кого нет. Девчонка дергается, но ее вдавливают в пол.
По накатанной. Мы действуем, как команда, как одно целое, как идеальный механизм; может, Пятьсот Третьего нет тут? Может, меня просто раззадорили им, зная, что ему я не захочу уступить ничего – даже палаческий колпак?
– Почему ты ничего мне не сказала?! – хрипло ахает Цвибель-Рокамора.
– Я… Я не знала… Я думала… – лепечет она.
– Так! Заканчиваем спектакль! – прикрикиваю я на них. – С таким пузом ты уже месяца три как думаешь! Вы нарушили Закон о Выборе, и уж кому, как не вам, об этом знать. В соответствии с Законом вам предоставляется выбор, который вы можете сделать только сейчас. Если вы решаете сохранить ребенка, один из вас должен отказаться от бессмертия. Инъекция будет сделана немедленно.
– Вы так говорите, будто мы уже на сто процентов уверены в том, кто отец ребенка, – спокойно замечает Цвибель. – Между тем это вовсе не так. Это еще требует прояснения.
Девчонка вспыхивает, смотрит на него обиженно, даже зло.
– У нас нет времени на анализы ДНК плода… Зато мы точно знаем, кто его мать, – говорю я. – И если вы отказываетесь от отцовства… Инъектор! – требую я у здоровяка.
Точно по процедуре. Все точно по процедуре. По рельсам. Одна проблема: все это никак не приближает меня к тому, чтобы Рокамора и его подруга были убиты при сопротивлении. Что я делаю? И чего я не делаю?!
– У нас нет инъектора, – шепчет мне на ухо громила.
– Что значит нет инъектора?! – Мои кишки словно кто-то ножом отскабливает. – Какого черта у вас нет инъектора?! – Я толкаю его в дальний угол.
– Закон, между прочим, предусматривает и второй вариант. – Цвибеля ничто не способно вывести из себя; а ведь он – между прочим – стоит перед нами на коленях и без порток и наглым адвокатским голосом цитирует по памяти: – Закон о Выборе, пункт десять-А. «Если до наступления двадцатой недели зарегистрированной беременности оба родителя плода примут решение об аборте и прервут незарегистрированную беременность в Центре планирования семьи в Брюсселе в присутствии представителей Закона, Минздрава и Фаланги, они освобождаются от инъекции акселератора». И даже если инъекция уже сделана, после аборта в Центре могут назначить терапию, блокирующую акселератор! Это пункт десять-Б, уж вы-то должны бы знать!
Девчонка молчит, но вцепляется в живот обеими руками, кусает губы. Невольно соскальзываю на нее взглядом. Почему-то думаю, что она красива, хоть беременность обычно и уродует женщин.
– Просто съездить в Брюссель, сделать аборт и заплатить штраф. И все, инцидент исчерпан.
Вот уж то, чего мне точно сейчас нельзя: исчерпывать инцидент. От замаячившего идиотского хеппи-энда мне нужно каким-то образом провести заблудившегося зайчика к кровавой бане.
– Нет инъектора – значит, нет инъектора. Вся эта канитель всегда у звеньевого, – оправдывается громила. – Уколы, таблетки, вся хрень.
Правда. У нас в звене аптечку держит Эл. Но мне-то никто ее не выдавал. Это, наверное, потому, что у нас не вполне обычный рейд, так?
– Ты ведь готова сделать аборт, Аннели? – спрашивает у нее Цвибель.
Она не отвечает. Потом трудно, рывком поднимает подбородок – и так же трудно, саму себя пересиливая – опускает. Кивок.
– Ну вот и все. Там у вас, кажется, для ранних стадий какие-то инъекции?
– А ты, я смотрю, в курсе, а, Цвибель?
Это террорист, говорю себе я. Это не милейший Цвибель, это Хесус Рокамора, всегда в десятке самых разыскиваемых людей Европы, один из столпов Партии Жизни. Это он и его дружки собираются разнести к чертям «Октаэдр» вместе с зеркальными садами, с ребятами – как их там зовут – и вообще… Спровоцируй меня, скотина! Ударь меня! Попытайся сбежать! Не видишь – мне трудно будет душить тебя без повода!
Пнуть его в лицо? Где-то я читал, что на открытые раны, на свежую кровь реагируют не только акулы, но и домашние свиньи: звереют и нападают на хозяев, особенно если голодны. Я голоден.
– Я юрист, – вежливо отзывается эта гнида. – Конечно, я ориентируюсь в законодательстве.
А если это не они? Если сбой? Почему его нет в базе?!
Молчу. Зайчик сбился с маршрута и тычется в стенку. Девчонка всхлипывает, но не плачет. Бессмертные смотрят на меня. Секунды пролетают. Я молчу. Кто-то из ребят начинает шептаться, переминаться с ноги на ногу. Зайчик затихает и садится на землю: дошло, что забрел в тупик, но как из него выбираться, он понятия не имеет.
– Пора кончать их, – вдруг говорит одна из масок. – Время.
– Кто это сказал? Молчание.
– Кто это сказал?!
Задание секретное. Вряд ли Шрейер приглашал к себе по очереди всех десятерых членов звена и всех пытался очаровывать. Кроме меня, о том, чем тут все должно кончиться, знает только один человек. Тот, которого прикрепили ко мне тенью. Задача которого – подстраховывать меня.
– Я сам знаю, ясно?!
– Что это… Что это все значит? – Цвибель принимается зачем-то застегивать брюки. – «Кончать»? Вы понимаете, что вы говорите?!
– Не надо так волноваться. – Я похлопываю его по плечу. – Это просто шутка. Он вроде справляется со своими портками.
– Вставай! – Я хватаю его под мышки. – Прогуляемся.
– Куда вы его?! – кричит девчонка, пытаясь подняться с колен.
Одна из масок пинает ее ботинком в живот, и она давится своими вопросиками. Это лишнее, говорю я себе. Девчонку в живот – это лишнее.
– Я сам все сделаю! – кричу я маскам. – Не встревайте!
Вывожу его в тот темный коридор, откуда мы попали в квартиру. Хлопаю входной дверью, которая чудом держится еще на своих петлях после нашего вторжения.
– Вы не можете! Не имеете права!
– К стене! К стене лицом!
– Это зачем? Это не по Кодексу! – увещевает меня Цвибель, но послушно утыкается в стену.
Так. Вроде, если в глаза ему не глядеть, как-то попроще.
– Заткнись! Думаешь, я не знаю, кто ты такой?! Кодекс не для таких, как ты! Он молчит.
Что теперь? Задушить его? Завалить на пол, замком сцепить вокруг его шеи пальцы и давить, давить, пока не сломаю ему кадык, навалиться на него всей тяжестью тела, чтобы он не выкатился из-под меня, пока будет ерзать, задыхаясь, пока будет в конвульсии сучить ногами?
Смотрю на свои руки.
Размахиваюсь и бью его в ухо. Цвибель заваливается на пол, потом не без труда становится на четвереньки, наконец садится спиной к стене. Попыток сопротивляться он не делает никаких. Сука.
– И что ты про меня знаешь? – наконец говорит он каким-то другим голосом – чужим, усталым.
– Все, Рокамора. Мы нашли тебя.
Он смотрит на меня снизу вверх – изучающе, задумчиво.
– Я хочу сдаться полиции, – спокойно произносит он наконец. Молчу – секунду, пять, десять.
– Я требую, чтобы вы вызвали сюда полицию! Качаю головой:
– Прости.
– Я нахожусь в розыске. За мою поимку назначено вознаграждение. Любой, кто сможет меня задержать, обязан…
– Ты что, сам не понимаешь?.. – перебиваю его я.
Он умолкает на полуслове, всматривается в мое лицо, сереет.
– Так… Так это все всерьез? Они решили меня убрать, а? Ничего не отвечаю.
– Ну и как… Как ты собираешься это делать? Я и сам не знаю.
– Бред какой… – Он качает головой, почему-то улыбается. И я улыбаюсь тоже.
Новостной диктор за дверью вдруг повышает голос, начинает вещать четко, разборчиво:
– Надежду на перемены у них отняли много веков назад! Но теперь люди поняли, что не могут больше мириться с этим!! На борьбу они поднимаются со знаменем, которое в последний раз развевалось тут четыреста лет назад!!!
Громкость будто с каждым словом нарастает. Какого черта?! Оглохли они там, что ли? Что интересного в этом гребаном репортаже из гребаного третьего мира?
– МЫ ВЕРНЕМСЯ К ПОКАЗУ ДОКУМЕНТАЛЬНОГО ВИДЕО ИЗ РОССИИ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ! СРОЧНОЕ СООБЩЕНИЕ! – орет ведущий прямо мне в ухо; у тех, кто внутри квартиры, от такого должны барабанные перепонки полопаться. – В САДАХ ЭШЕРА ИЩУТ БОМБУ!
Мне кажется, что в промежутках между его словами до меня доносится еще что-то… Почти неслышный шум какой-то возни… Мяуканье…
– УГРОЗА УНИЧТОЖИТЬ ЗНАМЕНИТЫЕ САДЫ ВМЕСТЕ СО ВСЕМИ ПОСЕТИТЕЛЯМИ ПОСТУПИЛА ЧАС НАЗАД! – Визг. – К ПОСЛАНИЮ БЫЛ ПРИКРЕПЛЕН ТАК НАЗЫВАЕМЫЙ МАНИФЕСТ ЖИЗНИ, ЧТО ПОЗВОЛЯЕТ ВОЗЛОЖИТЬ ВИНУ НА…
Визг. Я ясно слышал визг.
– На козлов отпущения, – усмехается Рокамора.
– НА ТЕРРОРИСТИЧЕСКУЮ ГРУППИРОВКУ «ПАРТИЯ ЖИЗНИ»! – заглушает его диктор.
– Заткнись!
– СЕЙЧАС В САДАХ НАХОДЯТСЯ НЕСКОЛЬКО ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК! НАЧАТА ЭВАКУАЦИЯ, НО МНОГИЕ ДО СИХ ПОР – В СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ!
– Пожалуйста! – Тонкий девчоночий голосок; и еще обрывок всхлипа. – Пожа…
– Ты слышал?! – вскидывается Рокамора.
– ПО ТОЛЬКО ЧТО ПОЛУЧЕННОЙ ИНФОРМАЦИИ, ТЕРРОРИСТЫ ТРЕБУЮТ ОТМЕНЫ «ЗАКОНА О ВЫБОРЕ»!
Стон. Сдавленный, похожий на мычание. И гогот.
– Что там?! Что происходит?! – Рокамора пытается подняться и тут же ловит подбородком апперкот. – Головорезы! Что вы…
– Сидеть, мразь! Сидеть!!!
