– Ты должна… написать мне еще одну песню.
Я застыла, пораженная тем, сколько эмоций одновременно возникло в моем теле: испуганное напряжение, зудящая нервозность и покалывающее предвкушение.
– Саммер? Ты здесь?
– Я… кхм, да, – я быстро откашлялась и взяла телефон в руки, чтобы хоть за что-то ухватиться, – сомневаюсь, что у меня есть время для этого, Ксандер. Ты же понимаешь, что, если меня пригласит Нью-Йоркский оркестр, я должна буду полностью сосредоточиться на подготовке к прослушиванию, и тогда у меня просто не хватит на это времени…
– Всего лишь одна песня, – настойчиво прервал меня брат, – пожалуйста, Саммер. Я в курсе, что ты занята, и не хочу добавлять забот, но послушай… – На том конце что-то зашуршало, как будто он изменил положение. – Ты слышала о фестивале «Зажигай»?
Только я хотела открыть рот, чтобы возразить, как ошеломленно остановилась.
– «Зажигай»? Хм, да, я только что прочитала о нем. Он довольно большой, не так ли?
– Не просто большой, это самый крупный фестиваль в стране, – уточнил Ксандер. В его голосе появилась легкая хрипотца от волнения, и в тот же миг я четко представила себе, как мой высокий брат стоит посреди Нью-Йорка, холодный ветер треплет его светлые волосы, а в огромных карих глазах сияет восторженный блеск. Как и каждый раз перед тем, как он собирался совершить какую-нибудь глупость. – Это фестиваль года. Он длится три недели и гастролирует по шести штатам. Там играют только самые-самые. Я говорю о Дэвиде Гетте, Гарриксе, Скриллексе, Хардвелле… Он не просто большой, он потрясный. И я бы не стал звонить тебе сейчас, если бы не хотел, чтобы ты спросила, кого пригласили в качестве одного из трех новичков.
– Кого пригласили?.. Ксан, ты хочешь сказать, что…
– Мм, начинается с Прайс и заканчивается Икс.
– Вау, Ксандер! Это шикарно! – выдохнула я, расползаясь в широкой улыбке.
– Да, это так, – рассмеялся брат. – Но самое интересное еще впереди. – Я немного напряглась, уловив его лихорадочное возбуждение. – Тот, кто соберет наибольшее количество народа на своих концертах и произведет впечатление на спонсоров в Лос-Анджелесе, получит контракт с Sony и тур по Европе.
– Боже мой, Ксандер, это звучит невероятно! – восторженно воскликнула я.
– Я знаю! – На этот раз в его смехе проскальзывали истерические нотки. Когда он в последний раз спал? Ксандер никогда не знал этого точно. Он считал, что сон можно заменить кофеином. – И именно поэтому ты просто обязана мне помочь, Саммер. Мне нужно записать новую песню. Я должен получить этот чертов контракт.
– Но ведь у тебя уже есть другой лейбл, разве не так?
Ксандер фыркнул.
– Лейбл… мной занимается жалкое агентство. Не пойми меня неправильно, они сделали для меня немало, но…
– Ксандер, четыре твоих хита были во всех чартах в течение двух лет. Я бы сказала, что это больше, чем «немало».
– Конечно, но, Саммер, этот шанс я просто не могу упустить. Все эти годы я ждал чего-то подобного. Этот фестиваль – именно то, к чему я стремился. Теперь я должен показать, на что способен, а для этого мне нужна ты.
Я нерешительно пожевала нижнюю губу.
– Ксандер, я действительно сомневаюсь, что у меня получится тебе помочь. Если узнают, что я пишу для тебя песни, то…
– Никто ничего не узнает. До сих пор все было в порядке, – слишком резко прервал он. Я посмотрела на мобильный телефон.
– Пока да, но как долго это будет продолжаться? Чем известнее ты становишься, тем больше народа тобой интересуется. Пресса раскопает все грязное белье, и меня вместе с этим! Если станет известно, что я написала какие-то из твоих песен, то ни один классический оркестр в мире больше не станет воспринимать меня всерьез! Не говоря уже о чем-то большем! Тогда мне можно забыть о своей карьере, Ксан, да и тебе тоже. Ты невероятно талантлив в своем жанре, и я уверена, что сможешь написать следующий хит без меня. Твоя последняя композиция тоже поднялась в чартах, не так ли?
– Да, но не так высоко, как твоя. Пожалуйста, Саммер. Я, может, хорош, но этого недостаточно. А с тобой я непобедим. Вместе мы непобедимы. Пожалуйста, Саммер, еще одну песню.
– Ах, Ксандер, я не знаю…
– Чего ты не знаешь? Ты все равно летом приедешь в Нью-Йорк на прослушивание. Просто это займет немного больше времени. Достаточно двух недель. Я… пожалуйста, ты нужна мне.
На последнем слове его голос оборвался, и в последовавшей за этим напряженной тишине казалось, что я слышу, как бушуют его эмоции. Но я продолжала хранить молчание и только еще яростнее жевала нижнюю губу. Пока размышляла, Ксандер прикурил очередную сигарету, и на этот раз я удержалась от комментария. Его глубокие вдохи и выдохи довольно долго оставались единственным звуком в нашем разговоре.
Мысли в моей голове кружились в диком танце. Около полугода назад я написала последнюю песню с Ксандером. «Beauty & Evil» целых четыре недели занимала первое место в чартах и еще два месяца держалась в первой десятке. И я солгала бы, сказав, что это не доставило мне удовольствия. Однако, в конце концов, дело не в веселье. Уже тогда было непросто скрыть факт моей помощи брату. На Рождество он приезжал на пару недель погостить, а поскольку родители отказались впустить его в дом, Ксан поселился в мотеле «Blue Inn». Но песня не писалась сама собой и в одночасье, поэтому я приходила к нему каждый день. Все время до Нового года мы только тем и занимались, что обсуждали мелодии, тексты и басовые партии. Ксандер убежден, что любая музыка, даже основанная на ритме, не будет звучать по-настоящему хорошо, пока в ней не появится запоминающийся мотив. Вот почему он сначала заставил меня сочинить песню, а затем включил компьютер и менял ее до тех пор, пока она не превратилась в нечто совершенно иное. А конечным результатом стала гипнотическая смесь звуков, которая вибрировала где-то внутри, толпами заманивая народ на танцпол. Но это мир Ксандера, а не мой. Как раз тогда по какой-то нелепой случайности папарацци обратил внимание на мои частые визиты в «Blue Inn», и нам потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы сохранить в тайне наше занятие. После этой истории мы решили, что дальше Ксандер должен идти один.
Наш секрет знали только агентство Ксандера и Итан. При этом он считал, что брат приезжает ко мне только когда нуждается в помощи. Возможно, зерно истины в его рассуждениях и имелось, но все же друг ошибался. Конечно, когда Ксандер звонит, чаще всего он чего-то хочет от меня. Однако едва мы начали сочинять музыку вместе и наша первая песня совершенно неожиданно попала в чарты с YouTube, брат предложил поделиться со мной всеми правами и доходами. Договор уже был составлен, мне оставалось лишь подписать, но я не сделала этого.
Я создаю музыку, потому что это приносит мне удовольствие. Написание песен для Ксандера явилось для меня новым вызовом, и, самое главное, я могла помочь брату. Остальное меня не интересовало. По крайней мере, не настолько, чтобы ради этого отказаться от мечты стать сольной пианисткой. В мире музыки это называется «либо-либо»: либо классический виртуоз, либо дикая ночная жизнь. Одно с другим не сочетается, поэтому никому не следовало знать, что я соавтор песен Ксандера. Этот факт был одним из немногих моих секретов, и ему требовалось оставаться таковым любой ценой. Особенно если учесть, что вскоре мне предстоит осуществить собственную мечту. Едва подумав так, я испытала угрызения совести. Неужели это я только что поставила свою карьеру выше карьеры брата?
– Ксандер, я не могу, – наконец тихо произнесла я. Комок в горле не давал дышать, и мне пришлось несколько раз сглотнуть. Брат выругался, и от огорчения в его голосе мне стало больно. – Мне очень жаль, Ксан. Ты знаешь, что я люблю тебя, но сейчас для меня слишком многое поставлено на карту. Я не могу рисковать. Ты великолепный музыкант, справишься и без меня.
Ксандер застонал. Я представила, как он разочарованно прислоняется головой к ближайшей стене и закрывает глаза.
– Нет, я не справлюсь, – признался он на удивление честно.
– С чего ты так решил?
– Потому что я уже несколько недель пытаюсь написать песню, и ничего не выходит. Если нравится мне, то не нравится моему продюсеру. Нравится продюсеру, а у меня уши вянут. И потом, мне все время приходится терпеть рожу этого Блейзона в студии.
– Кто такой Блейзон? – осторожно поинтересовалась я.
– Один идиот, – последовал угрюмый ответ.
– Другой диджей? – Брат лишь промычал что-то нечленораздельное. – Ты справишься, Ксан, – ласково подбодрила я. – Я верю в тебя. По-настоящему верю.
– Рад, что хоть ты в меня веришь. А вот я в себя – нет. Пожалуйста, Саммер, ты мне нужна. Мне необходим твой слух, мне необходимы твои способности, мне нужна твоя фантазия. Ты ведь все равно будешь в Нью-Йорке, не так ли?
Ах. В этом весь смысл. Буду ли я в Нью-Йорке? Этого я пока не знала.
– Я еще не получила отклик на свою заявку. Может, я им неинтересна, – нерешительно проговорила я.
– Ты серьезно так думаешь, Саммер? – фыркнул брат. – Они сглупят, если не возьмут тебя. Ты гениальна, и это знает весь мир.
– Хорошо, что об этом знает весь мир. Но я – нет.
– О, тебе это прекрасно известно. Ты способна на многое, для тебя открыты все дороги. Ты просто боишься того, что может произойти, если согласишься на это.
– И что же может произойти?
– Ты станешь жить правильно, – сухо отрезал он.
Я резко выдохнула, начиная терять терпение от этой беседы. Как бы я ни любила брата, он не меняется. Стоит только отказать ему в чем-то, он тут же наносит ответный удар. И тот редко оказывается выше пояса.
– Я вешаю трубку, Ксан, – холодно предупредила я, не сомневаясь, что дальнейший разговор закончится ссорой.
– Нет, подожди! – тут же извиняющимся тоном попросил брат. – Пожалуйста, подумай еще немного.
– Ксандер, нет.
– Пожалуйста. Если получишь приглашение от оркестра – а ты его обязательно получишь, – позвони мне еще раз, хорошо? Тогда я смогу тебе все спокойно объяснить.
– Я… хорошо, – быстро согласилась я, ощущая его хватку питбуля на своей шее.
Брат вздохнул и двинулся дальше, его шаги эхом отражались от стен домов, и городской шум вновь вышел на передний план. Я слышала, как смеются люди. Гудят машины. Потом что-то разбилось.
– Спасибо и до свидания, сестричка.
– Пока, Ксан, – попрощалась я и повесила трубку.
Глаза словно горели. Я ужасно устала. Ксандер был прав: полночь совсем не для меня. Я рано встаю и рано ложусь спать. Однако, несмотря на это, мне потребовалось немало времени, чтобы отвлечься от непростого разговора и заснуть.
В ту ночь мне снились тонкие пальцы на клавишах пианино и глубокие басы, которые влекли меня в неудержимый водоворот.
3
Аккуратно разместив отполированную до блеска вилку на накрытом столе, я критически осмотрела ее и отодвинула еще на миллиметр вправо. На заднем плане играла классическая музыка. «Грезы любви» Ференца Листа – один из любимых ноктюрнов моей мамы. После возвращения с концертов она слушает это произведение на постоянном повторе часами напролет. Через пять минут мама должна была подъехать на такси, поэтому я заранее включила стереосистему. Накрыла стол для завтрака. Тост только что выскочил из тостера, а кофеварка пискнула, сигнализируя о готовности кофе. Все было идеально. Удовлетворенная, я поправила цветы в центре стола, которые предусмотрительно купила еще вчера, после чего сняла фартук и разгладила платье. Маме очень нравилось, как оно на мне сидит. Она улыбалась каждый раз, когда я его надевала. Ей казалось, что я выгляжу в нем величественно, словно леди из другого века. Итан же говорит, что я похожа на Алису в Стране чудес. В восемьдесят лет. Иногда он бывает таким идиотом!
Я как раз раздумывала над тем, чтобы еще немного прибраться, тем самым избавляя родительницу от лишнего беспокойства, когда послышался хруст гравия на подъездной дорожке. Я выглянула в кухонное окно и закатила глаза, наблюдая, как Итан вылезает из своей старой машины. Его волосы торчали во все стороны, а рубашку он, судя по всему, застегивал в полусне. Значит, вчера он дома не ночевал.
– Эй, алкоголик, – с насмешливой ухмылкой поприветствовала я, прислонившись к дверному косяку.
Друг в ответ лишь застонал и, щурясь от яркого света, надвинул на глаза темные очки.
– В следующий раз, когда я соберусь забрать Тайсона, пожалуйста, останови меня, – устало произнес он и поплелся в дом, чтобы поскорее добраться до дивана.
С моего места виднелись только его торчащие вверх ноги, когда Итан издал еще один мучительный стон. Я весело фыркнула и отправилась на кухню. Там я достала из ящика аспирин, из холодильника томатный сок и принесла все это страдальцу.
– Вот, выпей это до маминого приезда. Когда ты появляешься перед ней таким, она все еще считает, что тебе нужен экзорцист.
– Твоя мама не в курсе, что такое похмелье? – пробормотал Итан, открывая сок и бросая таблетки в рот.
– Конечно, нет, – засмеялась я и погладила его по небритой щеке. – Но даже если и в курсе, то она скорее оттащит тебя к ближайшему священнику, чтобы изгнать дьявола пьянства.
– О боже, Саммер, твоя мама и правда не в своем уме. Я никогда не упоминал об этом?
– В этом нет нужды, все ее знакомые и так абсолютно уверены в этом, – проговорила я, поглаживая друга по волосам. – Вот поэтому ты, мой герой в сияющих доспехах, и приходишь на завтрак даже с похмелья, чтобы мне не приходилось оставаться с ней наедине.
– Да, я отличный парень, – великодушно согласился со мной Итан и со стоном сел. – А где, собственно, твой папа?
– Похоже, он находился не с мамой в Мэне, а в Бостоне. Прислал сообщение, что останется там подольше.
– В самом деле? – Итан с сомнением приподнял бровь. – Кажется, его нынешняя интрижка как раз в Бостоне?
– Все так, но мы не говорим об этом. Особенно в присутствии мамы, – строго напомнила я.
Мой отец – один из самых именитых виолончелистов в Америке, своего рода звезда в мире классической музыки. И, конечно, подробности его личной жизни тот еще секрет Полишинеля. Отец меняет женщин как перчатки и делает это так давно, что я и не помню уже время, когда были только он и мама. Мои родители все еще женаты, но исключительно из практических соображений. Мир классической музыки удивительно старомоден, когда дело касается нерушимости института брака, репутации и идеальной посадки галстука-бабочки. Поэтому музыканта, который счастливо женат и живет по шаблону «ребенок, дом и собака», приглашают выступать чаще, чем разведенного мужчину лет пятидесяти, который останавливается в отеле, а не дома. Кроме того, моя мама скорее выпила бы полироль для крышки рояля, чем допустила, чтобы разрушилась видимость семейной идилии.
Итан кивнул и опустился обратно на диван.
– Еще раз… твоя семья сумасшедшая, Саммер. Мне следует очень тебя любить, чтобы пережить подобное.
И пусть я прекрасно понимала, что он произнес эту фразу в шутку, все же на мгновение задержала дыхание. Любить. От этой мысли в желудке снова родилось покалывание.
– Ну и на том спасибо.
Наигранно охладев, я ущипнула его за ногу и быстро поднялась, когда другая машина зашуршала гравием на подъездной дорожке.
Нервничая, я пригладила волосы и открыла дверь. Голос моей матери послышался еще до того, как она вышла из такси.
– Вам стоит подумать об этом, молодой человек. В машине не должно так пахнуть. Пинаколада – это напиток, а не аромат, который вы вешаете на зеркало заднего вида в виде душистой «елочки». Если хотите, чтобы клиенты вас воспринимали серьезно, то купите себе несколько новых рубашек, научитесь вежливо отказываться от чаевых и выбросьте это обонятельное оскорбление в окно.
О, бедный таксист. Он с такой скоростью выскочил из машины, будто мама собиралась поджечь сиденья. Подошел к багажнику и вытащил – а вернее, выбросил – багаж моей родительницы. Тем временем Люсинда Прайс была занята тем, чтобы как можно элегантнее покинуть такси. Сначала показались ступни в синих лодочках на высоком каблуке, а потом икры, такие же подтянутые и гладкие, как у меня. Моя мама выглядела на двадцать лет моложе, чем есть на самом деле. Сегодня она надела обтягивающее платье с запахом, а светлые волосы стянула в высокий узел. Казалось, она только что спустилась с концертной сцены, а не перенесла восьмичасовой перелет.
– Последние несколько недель было так мило и тихо, – вздохнул Итан, стоя позади меня и зачарованно наблюдая за представлением.
Мама бросила на таксиста неодобрительный взгляд и щелкнула пальцами.
– Вы можете отнести мой чемодан в дом.
– Мы должны избавить беднягу от его участи, – пробормотала я.
– Погоди. Я просто хочу посмотреть, заставит ли она его плакать.
Я закатила глаза и повысила голос, чтобы привлечь к нам внимание матери.
– Мама, как хорошо, что ты вернулась. Тебе нужна помощь с чемоданом? Итан предлагает донести его.
– Ах, это я предлагаю? – прошептал он.
– Да, ты, – прошипела я в ответ.
Печально вздохнув, друг изобразил свою лучшую непохмельную улыбку и подошел к моей матери.
– Итан, ты тоже здесь? Как мило. – Поцелуй в воздухе слева от него, поцелуй в воздухе справа.
– Рад, что вы вернулись, миссис Прайс, – вежливо произнес он, забирая поклажу у таксиста, который явно вздохнул с облегчением. Итан, наверное, не ожидал, что эта штука весит целую тонну. Просто моя родительница брала с собой в путешествия все, от простыней до утюга.
– Саммер, ты выглядишь восхитительно, – прощебетала мама, настроение которой явно улучшилось, и я удостоилась настоящего поцелуя в щеку.
– Благодарю. – Первое препятствие пройдено, теперь оставалось только избежать сотни других не менее взрывоопасных ловушек. – Полет был очень утомительным? – с улыбкой поинтересовалась я, ощущая, как носа коснулись ее Chanel № 5.
– Ах, как всегда. Я на самом деле не представляю, почему авиакомпании не стыдно продавать на два сантиметра больше пространства для ног и затхлый арахис как первый класс.
Веселясь про себя, я наблюдала, как таксист со свистом шин исчезает с нашей подъездной дорожки, в то время как Итан с раскрасневшимся лицом тащит чемодан к входной двери.
