Юлия Резник "Верная"

Первая мысль – какая она некрасивая. И дело тут даже не в её угловатой фигуре, со всех сторон больше напоминающей доску, не в чертах лица, по отдельности вроде бы даже красивых, а в каком-то общем впечатлении, которое она производила, когда смотрела на тебя этими своими водянистыми глазами. Я одно время даже думал, что её спецслужбисты натаскивали. Ведь через эту водянистую гладь невозможно было пробиться. Она держалась ото всех в стороне. Была вежливой, но закрытой. В сплетнях не участвовала, на обед с другими не ходила. Она не пыталась понравиться или как-то иначе вписаться в коллектив. Казалось, ей было вообще похеру, что он ней подумают. Так, словно она не планировала задерживаться здесь надолго.

Конечно, я не верил, что ей в игре против меня отводилась центральная роль, но что какая-то роль отводилась – не сомневался. А там ведь помните, как говорят? Держи друзей близко, а врагов ещё ближе… Я полагал, что смогу разузнать нечто такое, что позволит мне выиграть время, и меня совершенно не волновали методы, к которым для этого придется прибегнуть.

И вот теперь – сюрприз-сюрприз… Она аж целая моя заместительница.

Хожу долго, пока не начинают гудеть ноги. Город просыпается. Навстречу мне едет первый трамвай. Наверное, зря я всю ночь прошатался. На этот день у меня куча планов. Начиная от посещения врача и закачивая походом по магазинам, потому что я не доставлю удовольствия своим врагам видеть меня не в форме.

С жутким скрежетом вверх поднимаются жалюзи на окне киоска с прессой. Шесть лет прошло, а он всё так же стоит. Невольно бросаю взгляд на выстроенные в ряд журналы. На одной из газет замечаю свою довольную морду шестилетней давности. Видно, новости о моем освобождении не один день занимают умы журналюг.

Гашу в себе желание скупить все газеты подчистую, чтобы их никто не увидел. Потому что это бессмысленно – в сети миллион моих фото, оттуда их точно не выкорчевать. Да и карточку, что мне вручила Евгения Александровна, я не удосужился сунуть в карман. Хотел бы купить – так оплатить не чем. К чёрту!

Возвращаюсь домой, низко-низко опустив голову. Повсюду камеры, а журналюги в поиски сенсаций не поленятся поднять и их. Чувствую себя загнанным зверем, но по силе это и близко не такие эмоции, как те, что мне пришлось испытать шесть, нет, пожалуй, семь лет назад, когда земля под моими ногами задрожала. Ещё не сильно, но уже тогда я уловил то призрачное и пока необъяснимое ощущение надвигающегося конца. И начал к нему готовиться…

Глава 5

Евгения

Из-за дождя традиционный обед на лужайке приходится перенести в дом. Два дня небо хмурилось, чтобы сегодня пролиться на землю ливнем. Гляжу в окно, за которым беснуется непогода, и прикидываю, как бы отреагировали мои родственнички, если бы я, как хочется, выскочила из дома и побежала по лужам прочь.

– Максим, сынок, ты чего не ешь? Утка суховата? – кудахчет моя мать над пасынком.

Макса передёргивает. Судя по помятой роже моего сводного брата, у него жуткий бодун. В свои тридцать четыре он никак не угомонится. Его жизнь – вечный праздник. Девочки, выпивка, клубы и наркота. Вспоминаю, как мне всегда его ставили в пример, и топлю в бокале улыбку.

– Я не голоден.

– Вот как? Тогда, может, десерт? Ольга приготовила тирамису с вишней. Как ты любишь.

– Я ж русским языком сказал, что не хочу есть!

– Он уже позавтракал коньяком, – небрежно замечает отчим, оттирая руки салфеткой. А ведь обычно, сколько я себя помню, всё его пренебрежение доставалось мне. Тут же… даже странно. Неужели до него что-то начало доходить?

– Ну, и? У меня законный выходной. Я что, не могу выпить? – становится в позу Макс.

– А то ты не бухал среди недели.

– На что это ты намекаешь?

– Так, дорогие мои, прекращайте, – вмешивается в разговор моя мать, но её попытка предотвратить конфликт напрочь игнорируется двумя сцепившимися баранами. Старым и молодым.

– На твои проблемы с алкоголем, конечно же. Вот скажи мне, ты ещё долго будешь меня позорить?

– Па, слушай, кончай. Мы что, собрались, чтобы поругаться? – вмешивается в разговор средний сын Воскресенского. Стасу не привыкать заступаться за старшего брата. Погодки, они с ним с детства не разлей вода. И хотя чисто по-человечески Стас намного более приятная личность, негативное влияние Макса не могло не наложить на него свой отпечаток. В детстве они изводили меня почти на равных. Словно соревнуясь в том, кто причинит мне больше боли и заставит горше плакать.

Теперь я часто задумываюсь, какой бы стала, если бы не это. Если бы братья не делали мне гадостей, если бы отчим меня по-настоящему любил… Если бы он не был так холоден и отстранён. Если бы так откровенно и нарочито не предпочитал бы мне своих по крови отпрысков. Если бы моя мать не жертвовала собственной дочерью в попытке доказать, что любит её наравне с пасынками и не больше. Если бы в мою неокрепшую детскую психику не вбили постулат, что я недостаточно хороша. Если бы это знание не проросло во мне больным, абсолютно неправильным ощущением того, что любовь ещё надо заслужить. Может, всё бы у меня сложилось иначе? Как-то… здоровей?

Может, я была бы не настолько закрытой. Может, больше бы доверяла людям. Может, смогла бы с кем-нибудь по-настоящему подружиться, ведь… господи, у меня и друзей-то толком нет!

– Женька, лучше ты что-нибудь расскажи.

Пять пар глаз устремляются на меня. Я равнодушно откладываю приборы в сторону.

– Что рассказать?

– Ну, не знаю. Что-нибудь. Как у тебя дела? Чем занимаешься? – интересуется Стас.

– Слышал, тебя Горозии в секретари сосватали, – подключается к разговору Максим. – Вот это я понимаю – карьера в гору. – Он гаденько ржёт.

– Так что рассказать? Вы, вон, – и бровью не веду, – уже всё знаете. Нинусь, хочешь десерт? Или пойдёшь поиграться с Багирой?

В моем невесёлом детстве есть один огромный плюс: струпья, покрывшие мои душевные раны, – броня, через которую мало кто может пробиться. Братья уж точно не входят в круг людей, кому это ещё по силам. С чего бы мне их разубеждать? Зачем бить себя пяткой в грудь и орать: «посмотрите, чего я добилась!»? Все всё понимают, как говорит один умный человек. И именно от этого понимания Макс бесится. Наверняка трудно смириться с тем, что лузерша-сестра обскакала тебя на повороте. Впрочем, мне плевать, я карьеру строю не для того, чтобы что-то им доказать.

– Как всё прошло, кстати? – хмурит брови отчим.

– Нормально. – Я помогаю Нинуське отодвинуть стул. Малышка щебечет:

– Спасибо, бабуля, спасибо дедуля, – и выбегает из столовой. Только её и видели. Кошка Багира – гораздо более интересная компания, чем куча скучных стариков. К тому же ещё и ругающихся.

– Нормально? И всё? Это твоя экспертиза? – недовольно поджимает губы Воскресенский.

– Экспертиза будет, когда мы вольёмся в работу. Сейчас рано о чём-то судить.

– Он тебя не вспомнил?

Внутренне я напрягаюсь, но мой голос звучит ровно, когда я отвечаю:

– Конечно, нет. В то время, как я на него работала, Горозия сидел так высоко, что до простых смертных ему не было никакого дела. Сомневаюсь, что он вообще меня замечал.

– Тебя довольно сложно забыть, однажды увидев, – сладко улыбаясь, замечает Макс. И, может, ничего такого в его словах нет. Для посторонних. Но я-то понимаю, что это очередная попытка меня задеть.

«Рыба! Рыба! Гу-ма-но-ид!» – звенят в ушах детские голоса.

Ловлю взгляд Макса над стоящим посреди стола букетом и, не мигая, держу так долго, что в конце концов он тушуется и первым отводит глаза.

Наверное, мои обидчики здорово бы удивились, если бы тогда им кто-то сказал, что моей внешностью будут восхищаться все визажисты, к которым мне иногда приходится обращаться. Глаза, которые ребятня называла рыбьими, профессионалов своего дела приводят в экстаз. Со мной обожают работать самые топовые стилисты. Между прочим, бесплатно, только чтобы я разрешила пополнить своими фото их и без того впечатляющие портфолио. Впрочем, к их услугам я прибегаю не так уж часто. Я же не модель и не какая-нибудь актриса. Хотя, если так разобраться, мне годами приходится играть самые разные роли. Я даже не знаю, в какой момент это началось. Наверное, когда я поняла, что интенсивность и изощрённость издевательств, которым меня подвергали братья, напрямую зависят от моей реакции на них. Вот тогда-то и стал проявляться мой актёрский дар…

– И то так. Но ты держи меня в курсе, если вдруг что, – замечает отчим, проигнорировав Макса напрочь.

– Ладно. Хотя я и не думаю, что с ним могут возникнуть какие-то проблемы.

– На чем основана такая уверенность?

– Горозия – крутой специалист, который вряд ли захочет вернуться за решетку. У него просто нет иного выхода.

– И то так.

Я возвращаюсь к остывшей утке. Допрос окончен, похоже, и можно хоть немного расслабиться. Что-то давно меня так не колбасило. Даже учитывая то, что в последние годы я хожу буквально по краю пропасти и уже вроде должна была приобрести иммунитет ко всякого рода волнениям.

Кажется, в последний раз меня так пробирало накануне начала моей стажировки. К тому моменту я уже очень хорошо понимала, что желаемое гораздо легче получить, если всё обставить так, будто это хочется вовсе не мне, а отчиму. Будто это его обдуманное решение, а не блажь, возникшая в моей голове. Поэтому весь последний курс я методично и тонко готовила основу под то, чтобы у отчима и мысли не возникло, что я могу начать свой профессиональный путь где-то кроме офиса Горозии. Почему для меня это было так важно? Да потому, что увидев его однажды на каком-то экономическом форуме, прослушав его выступление, впитав бешеную энергию, что от него пёрла, буквально сбивая с ног, я впервые в жизни влюбилась. Так просто… Так сильно. С первого взгляда. Он стал мои наваждением. Слабо представляя, какими должны быть отношения в норме, я тем не менее, отчётливо понимала, что ни черта мне с ним не светит. Мои чувства были чистым мазохизмом. Я упивалась своей больной любовью к нему. Искала встречи. Чтобы урвать хоть что-то. Взгляд глаз цвета крепкой заварки… Отголоски его глубокого голоса. Едва уловимые нотки парфюма. Если повезёт – смех. Если нет – улыбку, обращённую к какой-нибудь другой женщине. Сейчас за это не то чтобы стыдно (не думаю, что с имеющимся бэкграундом мой первый опыт мог бы быть каким-то другим), скорей обидно за девочку, которая с таким отчаянием бросила себя к чужим ногам.

Я так старательно шифровалась, боясь, что Сергей Зурабович узнает о моих чувствах, так старательно отводила глаза, что даже пропустила момент, когда он обратил на меня внимание…

– Евгения, оставь ты эти тарелки! Сейчас всё уберут… – из задумчивости меня выводит голос матери.

– Да мне не трудно.

Мать явно раздражена. Ей не хочется заниматься всем этим бытом. Он её достал ещё тогда, когда она в одиночку обслуживала трёх мужиков и меня. Но делать нечего – она не может сидеть, когда я работаю. Даже интересно, когда мать в последний раз готовила что-то сама? Или закупалась продуктами. Пытаюсь представить маму с продуктовой тележкой в «Ашане» – и не могу.

– Саша стал совсем невыносим, – зачем-то мне жалуется на отчима. – Каждый раз закусывается с Максом. Я уж не знаю, что делать!

– Думаю, над этим стоит подумать Максу, а не тебе, мам.

– На что это ты намекаешь?

– Ты знаешь. Ненормально, что он до сих пор сидит у отца на шее.

– Это потому, что ему нигде не дают проявить себя.

Ну да! Известная песня. Склоняюсь над мусорным ведром и счищаю объедки с тарелки в мусор. Экономка на заднем плане с отчаянием наблюдает за моими действиями. Смешно. Как будто она боится, что я её подсижу.

– Может, всё дело в том, что нечему проявляться?

– Ох, Женя! Только ты не начинай. Да, тебе повезло, карьера прёт в гору. Но ты ведь должна понимать, что далеко не всем так везёт.

Конечно же! Как я могла забыть? Ведь всё, чего я достигла, – везение и не больше. Внутри поднимается протест. Который я сглатываю, потому как сейчас для него не время.

– Слушай, Жень, а может ты бы его к себе забрала? Поручила бы какое-то направление. Чем ты там сейчас занимаешься?

Широко расставляю руки и сжимаю до боли в пальцах столешницу:

– Слиянием банков.

Трёх! Трёх системообразующих банков страны. «Чем я там сейчас занимаюсь»… Да чтоб их всех!

– Ну вот. Поручи ему какой-то один.

– Вопрос кадров находится вне моей компетенции, – отмахиваюсь от матери. Не объяснять же ей, что вся суть слияния как раз и состоит в том, что останется только один банк. В этом весь смысл мероприятия.

– Ах, да… Главным будет этот уголовник, – мама брезгливо поджимает губы и, несмотря на количество ботокса в её лице, их кончики ползут вниз, образуя некрасивые брыли. – Знала бы ты, какой скандал я устроила твоему отцу, когда узнала, что он заставил тебя ехать в колонию! Он тебя не обидел?

– Кто?

– Ой, да не смотри ты на меня так! Меня до костей пробирает от твоего инопланетного взгляда! Я тебе о Горозии говорю, о ком же ещё. Он тебя не обидел?

– Зачем бы он стал меня обижать?

– Господи, Женя, ты как с Луны! Человек сидел в тюрьме. Мало ли что у него на уме? Вдруг он бы тебя…

– Что? – с трудом удерживаю на лице маску серьёзности.

– Набросился на тебя! Вот что. Изнасиловал.

Интересно, что бы сказала моя чопорная мать, если бы я ей ответила, что вряд ли ему это пришлось бы делать? Да помани он меня пальцем – я бы тут же упала на спину, готовая на всё… Ну, или не на спину, если бы он решил, что хочет трахнуть меня в позе позатейливей.

– Что ты, мама. Сергей Зурабович – приличный человек.

– Кавказец! – выплёвывает мать, будто это слово – какое-то ругательство. Боже, ну почему я вынуждена это терпеть? С какой радостью я вообще бы забыла сюда дорогу… Мы же чужие. Совсем. Толку, что во мне её кровь плещется?

– Мам, мы же современные люди. Откуда эти пещерные представления о жизни?

– Пещерные? Ну, знаешь ли!.. Он и есть такой. Знаешь, что этот… Горозия попросил первым делом, вернувшись домой? Шлюху!

Вот, как? Значит все-таки попросил? Отставляю тарелку в сторону и, открыв кран, подставляю под холодную воду пульсирующие запястья.

– Вот видишь? Свои потребности Сергей Зурабович удовлетворяет вполне цивилизованным образом. Разве это не означает, что мне ничего не грозит?

– Женя! Это не шуточки.

– Да уж какие тут шуточки, мам?

И правда, когда хоть плачь…

Глава 6

Серго

Я просыпаюсь с криком на губах. Весь липкий от пота и с чудовищным стояком, который здорово бы пригодился, реши я прибить полку или там повесить картину. Странно. Мне редко снятся сны, а уж тем более – эротические. Да и то, что мне в этот раз пригрезилось, больше походит на второсортный триллер. Воспоминания в моей голове спутались, смешались, образуя довольно странный сюжет. Снился Лёшка, которого опускали на моих глазах. Я хотел вмешаться, отбросить прочь от него насильника – здоровенного потного борова, но не успел. Картинка стремительно изменилась. И вот как будто это уже я сам размашисто врезаюсь в тугую задницу. Ощущаю под ладонями узкие по-мальчишески бёдра, мелко-мелко дрожащие от напряжения, нашариваю ладонями плоскую грудь… Мой оргазм неумолимо приближается, и в этот самый момент Лёшка оборачивается, и я понимаю, что на самом деле трахаю Воскресенскую. Её огромные глаза широко распахнуты, ресницы слиплись от слёз, на губах застыла гримаса боли. Я отшатываюсь от неё, как от огня, и просыпаюсь, да… С криком. Привидится же такое!

Наверное, взбреди мне в голову разобрать этот сон с психологом, тот бы непременно решил, что так даёт о себе знать моя гомосексуальность. Но это полная хрень. Я люблю женщин. Красивых женщин, с пышными формами. Вот почему Воскресенская не показалась мне привлекательной тогда, в самом начале.

Спускаю ноги на пол. Сгребаю часы, которые с вечера бросил на тумбочке. Хорошие часы, дорогие. Их почему-то не конфисковали, как почти всё остальное. Так и остались в сейфе. На котором Вика не потрудилась даже сменить код. Стрелки показывают пять утра. До моей встречи с Евгенией в офисе остается почти четыре часа. И вроде бы можно доспать, но я понимаю, что даже не стоит пытаться. Гиблое это дело.

Плетусь в душ. Вчера я впервые в жизни провёл десять минут в солярии. К счастью, этого достаточно, чтобы избавиться от трупной бледности. Чувствую себя почти нормальным человеком. Чищу зубы, щёку простреливает – до стоматолога я не дошёл, а ведь зуб начал ныть ещё на зоне. Болезненно кривлюсь и осторожно выполаскиваю рот. Да только и ополаскиватель не в силах меня избавить от горечи, собравшейся на языке. Мне не нравится чувство вины, засевшее в груди, в её левой части. Женя для меня столько сделала, что на первый взгляд кажется, будто это неизбежно, но… Я ведь ни черта не знаю о её мотивах. Просто никогда не спрашивал напрямую. А пытаться понять, что в её голове творится – абсолютно напрасный труд. Наверное, нам стоит поговорить. Но не теперь, когда моя жизнь на слабых подпорках держится. Любой сквозняк – и она снова рухнет. Так стоит ли сотрясать воздух? Нет. Уж лучше, пока это возможно, придерживаться избранной ранее тактики. В конце концов, она сама ей следует. И, кажется, её всё устраивает. Разве не идеально?

Готовлю себе завтрак, читаю новости. Всё это так нереально, что будто бы не со мной. Неужели я и впрямь могу всё это делать?

Позавтракав, плетусь в гардеробную. Надеваю костюм и повязываю галстук. Галстук из старой жизни. Костюм и рубашка – абсолютно новые. Как я и думал, весь старый гардероб мне мал. Да и давно уже вышел из моды.

К отведённому нам офису Иван меня привозит ровно к девяти. Лихо паркуется, уведя классное место у лысого мужика на «Крузере».