Заглянув после работы в магазин, Костя идет домой, чтобы с порога шагнуть в мертвую тишину квартиры. Женька, судя по звукам более активного умирания, в туалете, Марк находится в его комнате, лежащим на полу в позе морской звезды.
– Вставай, быстро лег на кровать! – произносит Костя, а тот перекатывается на живот и говорит лицом в коврик:
– КонстинАртемыч, не надо, тут прохладненько и вертолетов нет… А еще жрать хочется…
– Долбоеб, что ли? – призраком появляясь в дверном проеме, комментирует Женька и шмыгает отекшим носом. – Ты и так больше меня сожрал. Меня вообще от слова «еда» мутит, фу.
Костя, качая головой, бросает ему бутылку минералки, а Марку, который ее не пьет, говорит:
– Сядь хотя бы, сейчас вернусь.
– Я с вами пойду.
Марк и правда плетется следом в кухню, ждет, растекшись по столу, пока закипит чайник и Костя наболтает крепкий сладкий чай и поставит перед ним открытый пакет с солеными крекерами. Теми самими, вечными рыбками цвета поджаренных гренок. Сперва Марк ничего не говорит, глотает чай, осторожно, на пробу – затошнит или нет, надо тазик или пока без него, – раскусывает пару крекеров, жмурится и издает довольный звук.
– Полегчало? – интересуется Костя. – Тогда могу сварить суп. Больше вы ничего все равно съесть не сможете.
– Я с вами посижу.
– А от запаха еды не замутит?
– Не-а, это фигня. Шавуха тоже странно пахла.
– Зачем вообще ели тогда? Нельзя было в столовке нормально пообедать?
– Там три очереди в одну кассу и котлеты деревянные. Их и собаки ваши бы не стали жрать.
– Животные в еде чаще всего избирательнее нас, Марк. Тебя так точно. Чай чтоб весь допил.
Марк угукает и роняет голову на сложенные руки, а Костя достает из морозилки куриные окорочка и ставит воду в кастрюле на плиту. Пока чистит морковку, параллельно печатает сообщение хозяйке енота, которого недавно промывали после проглоченного куска детского мыла, – странно было, конечно, что он вообще на такое покусился, но факт был налицо, – убеждается, что с ним все в порядке, и берется за картошку. Ее потом можно будет размять блендером. Минут через десять вспоминает про умирающего Женьку, но тот, оказывается, выглушив всю минералку, дрыхнет, как и Марк, который прилип щекой к столу. Остановившись за его спиной, Костя первым делом по привычке считает пульс, приложив пальцы к шее в вороте толстовки, потом касается другой ладонью лба. По участившемуся дыханию делается понятно, что все-таки не спит, потому Костя спрашивает:
– Да что у тебя с сердцем? Опять колотится, как бешеное, сходи к врачу, пусть сделают кардиограмму.
– Фигня это все, – сопит Марк. – Вы так постойте еще. У вас руки холодные. Приятно.
Вздохнув, Костя переступает с ноги на ногу, смотрит в темноту за окном и переворачивает ладонь другой стороной, не нагретой. Бульон в кастрюле давно закипел и пора бросать овощи, но уходить не хочется – Марк горячий на ощупь, как угли в очаге. Приятно.
Глава 7.
День, когда Женька отравился шаурмой, оказался для него судьбоносным: у той же шаурмячной перед этим он нашел телефон и дозвонился до подруги его владелицы. Сама владелица, по словам Женьки, была треш (толстая, страшная и с кривым носом), а вот подружка, с которой она пришла – краш (стройная, красивая и прямыми длинными ногами), потому он, имея при себе ее номер, долго думать не стал и тем же вечером, в перерыве между сидением на унитазе, пригласил ее погулять. Спустя неделю Женька сказал, что Рита – любовь всей его жизни и он на ней женится.
– Тебе девятнадцать лет, придурок, – фыркнул на это Костя. – У тебя таких любовей будет еще штук десять точно.
– Рита не такая, как все, – возразил Женя. – Она умная, мы с ней можем часами разговаривать обо всем.
О том, что разговоры у них в основном случаются только перед или после секса, Костя не сказал – Рита практически поселилась в его доме, как и Марк. Но если к Марку он привык и был даже рад его присутствию, то бегающая по ночам на кухню девица его напрягала. Отчасти он сам в этом был виноват. Конечно, на первых порах Женька домой ее не приводил, но зато сам пропадал где-то сутками, что Костю не вдохновляло, и под нажимом признался, что они с Ритой вынуждены заниматься этим там, где придется: на вписках, заброшках и ночью в общаге под одеялом в комнате Риткиной подружки, если иногородние соседки разъехались по домам. Костю, который услышал это, перекосило от жалости к девчонке, вынужденной спать в наушниках под скрип кровати, а еще от почти родительского страха, что на этих всяких вписках полно наркоманов и алкашей. Он еще помнил, что его ровесники сторчались от банального клея в пакете или газа из зажигалок. А еще помнил про глазные капли – «тропик», «матрасы» «Тригана» и про то, что «винт» по-прежнему можно сварить из самых дешевых и доступных средств. Было бы желание поторчать, а найти никогда не проблема.
– Больше такое мне не говори, – сказал он. – Лучше приходите сюда. Только спать не мешайте.
Гормоны брали свое, и Костя все равно слышал через стенку охи-вздохи, но убеждал себя, что сам в Женькины годы был не лучше – трахался с любым, кого заприметил, к тому же бухал, как тварь, так что чуть с учебы не вылетел. Женькины скромные поебушки еще цветочки на фоне Костиной былой безотказности. Был целый период, когда он встречался только с парнями, потом целый период, когда только с девушками, а теперь длится очень долгий период, когда ни с кем. Но ему тридцать пять, Женька почти годится ему в сыновья, стоило снизойти до его молодости и дурости и войти в положение. Поэтому Костя уже чуть меньше бесился от пробегающих мимо его комнаты баб. Точнее, баба-то была одна и та же, топала разве что, как стадо бегемотов, несмотря на свои сорок килограммов живого веса. В конце концов мужик мужика всегда поймет – если не разрешать Женьке приводить ее сюда, то встречаться с ней он не перестанет, просто это будет происходить в других местах, которые, как уже стало ясно, Костя не одобрял. Возможно, стоило напомнить ему про презервативы, но не маленький же он, в самом деле… Хотя, с таким количеством случаев коитуса только на территории Кости, бабла на резинки не напасешься. А Женька студент. И на обычные не хватит, не то что на качественные. Однако подходить самому с таким вопросом Косте почему-то стремно, поскольку он впервые в жизни чувствует себя неловко из-за того, что Рита постоянно рядом с Женей и по-нормальному с ним не поговорить. Поэтому, когда в гости заглядывает Марк, чтобы переписать конспекты у Жени, Костя тянет его за рукав из прихожей прямо в свою спальню и спрашивает шепотом:
– Они предохраняются?
– Так а… – Марк, оглядываясь назад, давится смехом. – Вы сами не спрашивали?
– С тех пор, как появилась Рита, я с ним вообще почти не разговаривал. Они перешли на ночной образ жизни, днем в универе, вечером гуляют или сидят в комнате, ночью я сплю и мы не пересекаемся. Но еда из холодильника исчезает, значит, они питаются. Любовь это, конечно, прикольно, но Женина мама не собиралась становится бабушкой так рано.
– Рита вам не нравится, да? – проницательно отмечает Марк, и Костя пожимает плечами:
– Не слишком. Но не я же с ней встречаюсь. Так, погоди.
Из ящика комода Костя вытряхивает презики, несколько одиночных и одну нетронутую ленту, потом деловито засовывает в кенгуриный карман толстовки Марка, который следит за всем с крайне ироничным выражением лица, пока не произносит:
– О, ароматизированные любите!
– Отдашь Женьке, и намекни, что дядя беспокоится. Тебя он послушает, вы же друзья.
– Хорошо, Константин Артемыч! А можно я себе с пупырышками пару штук оставлю?
Смеющегося Марка Костя выпихивает в коридор, запоздало вспомнив, что среди прочих отдал ему несколько штук резинок для анала. Ну да и ладно – анал и в гетеросексе практикуется, ничего странного. Пусть хоть воздушный шарик на член натягивают, лишь бы не было последствий.
Глава 8.
В ночь с субботы на воскресенье Костя планирует то же, что и всегда – выспаться. Тем более после такой загруженной недели и субботы без Ани, которая отпросилась к врачу, потому на звонки, помимо своей работы, отвечала Соня, а вел записи и принимал пациентов он сам, подумывая взять отпуск, а пока… А пока, чуть не уснув под теплой водой в душе, забирается в кровать, падает головой на подушку и зевает так, что начинает болеть в челюсти. Запихивает еще одну подушку между ног, как и всегда, и отключается меньше чем за минуту. Правда, судя по ощущениям, спит не больше четверти часа, когда рядом с головой начинает мерзко вибрировать телефон. Костя не собирается брать трубку, но увидев имя на дисплее, все равно отвечает:
– Марк, если у тебя не случилось что-то экстраординарное, то я тебя просто убью.
– Константин Артемыч! – голос у Марка севший, словно он очень хочет сказать громко и истерично, но у него не получается физически. – Я собаку сбил, что делать?
Закрыв глаза, Костя матерится про себя, затем садится и шарит ногами по полу в поисках тапок.
– Что с ней? Она в сознании? Кровь есть?
– Я в частном секторе, не успел повернуть, а тут…
– Кровь есть, Марк?
– Нет, ничего такого. Она сразу вскочила, отбежала пару метров и опять упала, глаза открыты, рот открыт, Константин Артемыч, что мне делать!
Наконец в голосе Марка проскакивает нотка паники, и в Косте активируется его рабочий вариант:
– Если есть в машине одеяло – заворачиваешь собаку в него, если нету – хоть во что-нибудь, это обязательно, только перед этим обмотай ей пасть бинтом из аптечки или веревкой, чтобы не укусила, когда придет в себя. Вези в клинику, там все нужное, я уже одеваюсь.
Не дождавшись ответа, Костя бросает телефон на кровать и запрыгивает в джинсы. Пока натягивает свитер, заказывает такси в приложении и все это происходит так быстро, как только возможно, только все равно, когда он приезжает к месту своей работы, у входа уже стоит Марк с довольно большим свертком на руках. В одной футболке, потому что сверток состоит не только из собаки, но и его куртки.
– Ух ты, шарпей, – произносит Костя, мельком взглянув на торчащую из складок морду. – Забегай!.. Погоди, свет включу, дальше проходи, там кушетка, я пока руки вымою. А теперь рассказывай, что случилось.
