Она и голову повернуть не могла, впав в оцепенение такое, что даже кожа собственная не чувствуется. А вот чужая – так сильно, обжигающе близко. Гроза кулём свалилась на чьи-то колени, впилась пальцами во влажные блестящие в свете луны плечи и наконец посмотрела в лицо того, кто её из воды вытащил.
Рарог. Он смотрел озабоченно. Испуганно даже. Но улыбался ободряюще и торопливо разворачивал рубаху Грозы, ища ворот. Она только послушно руки в рукава просунула, когда находник натянул на неё восхитительно сухую и тёплую ткань, растёр плечи, так и продолжая удерживать на своих коленях.
– Ты глупая совсем, Гроза? – выдохнул чуть облегчённо, когда заметил, видно, хоть какую-то осмысленность на её лице. Напополам со страшным смущением.
Ведь сидит к нему так близко – и перед лицом прямо его лоснящаяся могучая шея. Намокшая борода с мелкими капельками в ней, губы чуть бледные от прохлады. И крутые изгибы плеч.
– Я не знаю, как так вышло, – пробормотала Гроза. – Я думала, сплю…
– Ага, – он покачал головой. – И дозорные теперь замечательно спать будут и видеть тебя во снах. Смысла известного…
Он сжал губы плотнее, будто даже сама мысль об этом его разозлила. А Гроза только ахнула тихо, прикрыв ладонью рот. Неужто нагой её видели? И как теперь им на глаза показаться? Стыдоба-то какая!
– Так что же, они?..
– Нет, я прогнал их ещё до того, как ты резво рубаху скинула и плескаться пошла под луной, – голос находника и вовсе затвердел, что камень, вросший в землю. – А они поглядеть были непрочь.
Гроза повела плечами – и по телу вдруг растеклась неуёмная дрожь. Отчего-то мысль о том, что Рарог-то её как раз во всей красе посмотреть успел, оказалась не столь обидной. Но от стыда жарко не становилось – только озноб сильнее бил. Находник подхватил с земли и свою рубаху, надел на Грозу поверх её исподки.
– Замёрзла так сильно? – забормотал он слегка растерянно. – Вот же ты, Лиса, учудила. И что же с тобой не так?
Но ждать ответа не стал. Не спросив разрешения, встал вместе с Грозой, будто она дитём была маленьким, лёгким, и понёс её обратно к стану. Она и хотела возразить, вывернуться и сама пойти, да в колыбели его рук было так хорошо, что и мизинцем не шевельнёшь – такая нега накрывает.
Лишь встряхнуло снова, только как Рарог занёс Грозу в свой шатёр.
– Ты не перепутал ничего? – возмутилась она.
– Нет, – просто ответил старшой. – Со мной сегодня будешь. Под присмотром.
И усадил на широкое, устроенное для него ложе. Пока Гроза волосы отжимала и пальцами кое-как раздирала на пряди, Рарог в другом углу за её спиной порты в реке намоченные, переменил и вернулся. Не слушая больше никаких возражений, укутал её сшитым из шкур одеялом, словно запеленал, чтобы точно никуда не делась. А сам рядом устроился, накрывшись шерстяным плащом. Гроза таращилась на него во все глаза, всё ещё недоумевая: что, и правда здесь её оставит на всю ночь?
– Спи, Лисица, – прикрывая веки, пробормотал Рарог. – Обещаю, что трогать не буду.
– Прямо полегчало, – огрызнулась она на всякий случай. А после добавила, помолчав: – Спасибо.
Но он, кажется, уже не слышал. Его громкое сопение растеклось по шатру. Лицо расслабилось, волосы влажные, растрёпанные упали на лоб и глаза. Вот ведь уснул, как будто под чарами. Но Гроза скоро тоже незаметно задремала, устав разглядывать лицо находника сквозь мрак, что надвигался сильнее вместе с тем, как гас небольшой очаг в земле.
А утром проснулась от чувства, что что-то тяжёлое лежит на талии. Оказалось – рука Рарога. И очутились они чудом немыслимым под одной шкурой, тесно прижатые друг к другу. Бёдра Грозы упирались в низ живота ватажника – и отчётливо чувствовали твёрдость его напряжённой плоти сквозь три слоя ткани. Из горла невольно вырвался тихий всхлип, а по спине пронеслось покалывание тёплое, осыпающее искрами необъяснимо острого чувства. Как будто разрасталось что-то внутри, наполняя горло горячей крупой, а всё, что ниже пояса – тяжестью расплавленного текучего свинца. Гроза шевельнулась неловко, выворачиваясь из объятий Рарога. Он не пустил, ткнулся лицом ей в шею и протяжно втянул носом воздух.
– Рекой пахнешь, – прошептал.
Его ладонь легонько скользнула на бедро, цепляя подол. И ещё раз – движением уверенным, но плавным – вверх. Прошлась шершавая кожа по оголённой коленке. Рарог выдохнул медленно, опаляя шею дыханием, и притиснул Грозу к себе ещё ближе, одновременно качнув бедрами, впечатывая в неё твёрдое подтверждение своего желания.
– С ума спятил?! – Гроза перекатилась от него дальше.
– Это всего лишь утро, Лиса, – Рарог хитро сверкнул шалыми то ли после сна, то ли от её близости глазами. – У мужей так бывает.
Гроза фыркнула тихо и поспешила покинуть нагретый их дыханием и жаром тел шатёр. Но не успела даже до полога дойти, как крепкие пальцы схватили её за локоть.
– Нет уж, ты постой, Гроза, – Рарог рванул её обратно и мигом усадил обратно на ложе, ещё не остывшее после сна. – Рассказывай давай, что такое ночью было? С чего ты вдруг в лес понеслась, не отзывалась, как окликали тебя. Ничего не видела кругом, не слышала. Ты не русалка часом?
Она улыбнулась невольно: до того было у него сейчас лицо непривычное. Как будто и правда тревожился. Только непонятно: за невольную спутницу или за людей своих, которые могли под неведомые чары попасть. И чем дольше смотрел на неё Рарог, тем сильнее менялся его взгляд: от рассерженного до задумчивого, словно одни мысли в его голове помалу вытесняли другие.
– Не русалка, – только и ответила Гроза. – А об остальном тебе тревожиться не надо.
– Сама справишься, – добавил он, громко хмыкнув.
– Справлюсь, – он невольно подбородок вскинула, хоть заколотило её мелко от воспоминаний о минувшей ночи.
Разве ж можно такое преодолеть, когда и понять не можешь, в какой миг собою владеть перестала?
– Знаешь, а я верю, – с открытой издёвкой в голосе согласился вдруг старшой. – Стало быть, в другой раз, как ты снова из шатра невидяще кинешься, за тобой не ходить? И не ждать тебя, коли задержишься?
– Твоё дело какое? Меня до Белого Дола довезти. И плату свою получить. Остальная моя жизнь тебя не касается! – Гроза снова встать попыталась, да Рарог запястье пальцами своими словно обручьем сковал.
– Ты маленькая такая, Гроза, – неожиданно низко и хрипло проговорил он. – Тебя и муравей затопчет. Как я могу…
Других его слов она не услышала уже. Словно вспышкой Перуновых стрел её ослепило – и голову повело неумолимо по кругу. Словно водоворотом закрутило, выбросило на тот же берег, где она давеча купаться вздумала. Только теперь стояла она едва у самого края воды, всё так же наблюдая, как та подкатывает к её ступням, а коснуться не решается. И мокрый песок просачивается между пальцами, холодя кожу, и ветерок неспешный гуляет по спине и путается в волосах, словно лента – в косе невесты.
Она заврожённо смотрела, как красные волокна крови расползаются в воде, растворяются в ней, окрашивая точно корнем марены. Взгляд скользнул дальше – и всё нутро содрогнулось, словно кости вдруг стали мягкими и перестали держать. Подкосились колени – и Гроза свалилась едва не ничком, еле успев упереться руками в землю. И вода тут же расступилась вокруг неё, забирая с собой чужую кровь, будто возвращая тому, из кого та излилась. Рарог лежал на мелком месте лицом вниз, вытянув руки перед собой – и пальцы его глубоко впивались в податливый песок, словно в последнем усилии он хотел уцепиться хоть за что-то. Из его рассечённой шеи струился алый ручеёк, помалу истончаясь, уже не подгоняемый остановившимся сердцем. Рубаха его в бурых разводах и комьях тины облепляла сильную спину и широкие плечи – и Гроза осторожно положила ладонь между его лопаток, не понимая ещё, не желая осознавать, что он мёртв.
– Изми-ир… – пролилось тягучим киселём из горла пронизанное болью и горечью имя.
Река плеснула вдруг нежданной волной, снова смывая с песка не успевшую впитаться, багровую, ещё не остывшую густоту его жизни и силы. Гроза опустилась медленно на Рарога, чувствуя губами его влажные волосы. Закрыла глаза…
А когда открыла вновь, перед ней уже вновь был живой старшой. Он будто и не заметил ничего, не понял. Его губы ещё шевелились, произнося последние слова. А после он нахмурился, шаря взглядом по лицу Грозы.
– Не трогай меня, Рарог, – выдохнула она, едва ворочая языком. – Держись подальше. Не думай, не смотри… иначе не остаться тебе живым. Так и сгинешь в той воде, которая тебя сейчас, как родного ребёнка, носит.
И понять не могла, чьим голосом говорит: точно не своим. Словно воля чужая на миг поселилась в её голове, излилась на её уста. И грудь распирало от того, что как будто два дыхания в ней, борются, мечутся, путаясь между собой. И потому так говорить тяжело.
– Кто ты, Гроза? – кажется, ничуть не испугался ватажник, продолжая её за руку держать.
– Забудь, – она покачала головой, выдёргивая ладонь из крепкой, но бережной хватки его тёплых пальцев. – Как только на берег сойду в Белом Доле, забудь.
Она встала и вышла из шатра. Не появилась из него к утренне, которую один приготовил Калуга. Парень дозваться её пытался, но она не откликнулась. Тот поворчал ещё немного, стоя за пологом, взывая к её разуму, пока его Рарог не прогнал. А после все выдвинулись в путь. И ватажники смотрели на Грозу без насмешки, хоть наверняка её ночные прогулки уже достигли ушей каждого.
Так прошёл ещё один день в пути с тихой и настороженной ночёвкой на таком глухом берегу, куда не всякий охотник заберётся да не всякая русалка выйдет. Рарог словно бы внял словам Грозы, близко не подходил и заговаривал с ней мало: только по тем поводам, которых не избежать. И наконец сказал Калуга, что на другое утро должен уж появиться и Белый Дол.
Не обманул парень: не прошло много времени после того, как поутру струги отошли от берега, не успело Дажьбожье око подняться над растрёпанными верхушками елей, что тянулись тёмно-зелёным частоколом вдоль берега, укутанные понизу густыми зарослями ольхи, так и впрямь показался знакомый обрывистый берег вдалеке, нависающий, словно подбородок великанской головы, над сияющим в тёплом рассветном золоте руслом. Ещё пара мгновений – и выросли над ним бурые стены Белого Дола. Стоял он аккурат на широком высоком яру – с воды просто так не подберёшься.
Зашлось в груди от волнения, и даже кончики пальцев похолодели – от мысли, что вот-вот – и Гроза встретит отца, которого не видела, посчитай, с самого студеня. Как бывал он в Волоцке на Коляду – а там вернулся в тот острог, что ему поручили. Да и то не одному: был в той крепости десятник один, Житмир, которого Владивой к нему приставил: чтобы приглядывал. Не доверял он больше своему ближнику так, как раньше, хоть и пытался при Грозе о том не говорить, зная, что она осерчает сильно. Словно Ратша немощным совсем стал, что сам с дружиной небольшой не управится.
Подходить близко к острогу не стали: Рарог приказал пристать к пологому бережку в надёжном укрытии леса – даже с высоких стен не разглядишь, что кто-то там скрывается. Удавалось и до того проходить мимо других острогов незаметно, а потому ватажникам не о чем было беспокоиться.
– Жаль, что уходишь, – вздохнул Калуга, как начала Гроза свои вещи из-под скамьи выуживать, ожидая, как зашуршит струг дном по песку.
– Да она тебя хоть стряпать научила лучше, – отозвался кто-то из мужиков. – Всё впрок.
Остальные хохотнули негромко, словно опасались всё ж, что чистый воздух разнесёт их голоса далеко – и кто-то лишний услышит. То ли люди, то ли духи лесные – и то, и другое им вряд ли нравилось.
– А то, может, оставайся с нами, Гроза? – сверкнул зубами другой ватажник – она не все имена успела запомнить. – Мы не обидим.
Гроза улыбнулась, но тут же посмурнела вновь, как встретилась взглядом с Рарогом. Он всё сидел у кормила и смотрел на неё чуть исподлобья, словно мысли какие тяжкие в голове ворочал. А больше всего о том, что она ему тогда в шатре сказала. Нынче было тепло, потому многие мужи сидели в одних только рубахах, а он ещё и рукава закатал до локтей – и она видела теперь ясно рисунок на его коже с внутренней стороны предплечья, но издалека толком рассмотреть не могла. Казалось только, что запрятан среди мудрёных линий знак Велеса.
Как ударился, чуть качнувшись, струг о мягкую мель, а рядом с ним три других, Рарог резко встал и, перешагивая через скамьи, добрался до увенчанного медвежьей головой носа. Гроза и вздрогнула даже, как его пальцы вдруг ухватили её под локоть. Обернулась, заглядывая в его лицо.
– Чурила, Калуга, – с нами пойдёте, – велел громко. – Проводим девицу хотя бы до веси.
Другие мужи заворчали, но не слишком рьяно: наверное, и понимали, что одной Грозе будет боязно идти через опасно сумрачный ельник. Недобрым казалось это место, гранью между Явью и Навью. Отражались бородатые ели в спокойной нынче глади реки – и казалось, мир весь опрокидывался в неё. Только ноги намочишь – и утянет за собой.
А с Рарогом рядом, несмотря ни на что, и впрямь было спокойнее: помнила Гроза о требах, что приносил он Велесу – не иначе своему покровителю. Значит, и не обидит никто подле него. И ощущение это необъяснимое, казалось бы – защищённости – рядом с ним становилось всё крепче. Вопреки тому, что она гнала его второго дня от себя. И сама не хотела приближаться лишний раз.
Рарог не забыл прихватить с собой и лук, и кистень привесить к поясу. Спрыгнул на сырой берег и Грозу в руки поймал, крепко схватив за талию. Ещё мгновение она висела в тисках его широких ладоней, пытаясь достать носками черевик землю, и смотрела в его глаза, словно в колодец, отражающий острые верхушки елей вокруг.
– А коли не отпущу тебя, Гроза? – шепнул он, не обращая внимания на тихое бурчание ватажников, которые толкались позади, ожидая, когда их пустят тоже спуститься. – И плевать на глупости, что ты мне говорила. Лисица хитрая. Кусачая.
– Так и будешь всю жизнь держать? – она упёрлась ладонями в его плечи.
– Так и буду, – он улыбнулся.
– Не удержишь.
Потому что невозможно удержать в руках воду: всё равно просочится сквозь пальцы – капля за каплей. Пусть уйдёт на это не одна зима, а всё равно не избежать того, что Богами уготовано. Что кровью самой в тело влито – замешанной на речной прохладе, на силе её и неумолимом стремлении двигаться, бежать дальше и дальше, не задерживаясь ни у одного берега. И останется у того, кто воду пленить пожелает, только сердце высушенное в груди, словно пустая ореховая скорлупа.
Гроза извернулась и наконец встала на ноги. Пошла вперёд, не оборачиваясь, теребя ленту на перекинутой через плечо косе. А сердце так и вздрагивало в груди, словно загнанное. Чувствовала она спиной взгляд Рарога. Да и всех его ватажников, что смотрели им вослед со стругов.
Продрались скоро через густой подлесок, который, чем дальше в чащу, тем становился всё более чахлым, задавленный могучими разлапистыми елями. А под ними – только трава низкая и ковёр из палой хвои, по которому так удобно идти. Пахло влагой только едва-едва растаявшего в тени снега, где он может и до середины травеня лежать оплывшими, плоскими, словно блины, кучками. Тянуло прелью хвойной и рекой – в спину.
Шуршали тихо шаги, и ровное дыхание мужчин наполняло безветренную тишину леса. Кажется, и спокойно вокруг, а оказаться одной здесь вовсе не хотелось, случись такая оказия, откажись всё же Рарог проводить до веси. Но идти не пришлось слишком долго: всего-то чуть больше версты через полосу леса – а там показалась вдалеке пересекающая ещё почти голый луг дорога, а дальше, на другом её конце – приземистые избы, чёрными камешками рассыпанные почти до самых стен острога.
– Может, дальше Гроза и сама дойдёт? – буркнул Чурила. – Нужно ли нам сейчас близко к острогу соваться?
– Ничего с тобой не будет, – одёрнул его Рарог. – Ноги разомнёшь.
Казалось на ровном безлесном месте, что весь совсем близко, а не так получилось на самом-то деле. Идти пришлось ещё много. И Гроза сама уж хотела мужчин отправить назад: всё тяжелее становились их взгляды, но вмешиваться в их дела не стала. Рарог решил – другие подчинились. Так было верно.
Но вот уж дорога выпрямилась, побежала дальше, вливаясь в узкую улицу Белодоли.
– Тут уж я и сама дойду, – Гроза повернулась к Рарогу, решительно остановившись ещё за околицей веси. – Спасибо, что позволил на свой струг взойти. И что проводил – спасибо.
Находник обхватил пальцами ремень налучи, глядя на неё сверху вниз.
– Как пожелаешь, Лиса.
– Я заплатить обещалась. Сколько нужно, скажи. Хочешь, весь кошель отдам, – она потянулась уже было к мешочку из кожи, что висел на поясе.
Но Рарог её руку остановил, задержал, сжимая ладонь в слабом кулаке.
– Ничего не надо. Может, так хоть ты будешь думать о нас немного лучше, – его лицо вновь озарилось лукавой улыбкой. – Одно только спрошу с тебя…
Он подался чуть вперёд, а Гроза дёрнула руку из крепких и тёплых пальцев, невольно упирась взглядом в его губы. Ведомо, что сделать собирается. И ватажники тоже это поняли – захмыкали тихо, нарочно отводя взгляды, словно им вдруг интересно стало, что вокруг творится.
– Эй, смотрите! – воскликнул Калуга. – Едет кто-то. И ещё.
Рарог выпрямился, сразу становясь похожим на настороженного волка. Заострились черты его лица, а глаза сузились, становясь и вовсе похожими на чернёные клинки. Гроза обернулась к веси: в их сторону и впрямь ехал как будто небольшой обоз. А с ним – люди пешком. Лишь когда ближе они подошли, стало понятно, что там только женщины и молодые девицы да дети – рассаженные по телегам. И торопились они сильно, да как будто нехотя уходили.
Завидев на дороге незнакомцев, оробели в первый миг, зашептались, переглядываясь, но быстро поняли, что никакой опасности трое мужчин и девица нести с собой не могут.
– Что случилось? – Рарог проводил взглядом первую телегу, что проехала мимо, заставляя отступить на обочину.
В первый миг никто не ответил. Но рядом всё же остановилась одна из женщин, которая держала за руку девчонку лет десяти, одетую в справную, хоть уже и подлатанную рубаху до пят и короткую свитку.
– Так второго дня русины на нас напали, – пояснила она. – Неведомо как незаметно подобрались, что даже огней на холмах никто не зажёг. Сильно пожгли Белодолю и острогу стену подпалили. Мы как павших схоронили, так приказ от воеводы пришёл – уходить в другую весь, – махнула рукой на восток. – В Любшину.
Они всё шли и шли мимо. Кто-то тихо подвывал, тревожась, видно, за оставшихся в селении мужей да сыновей. Кто-то на чём свет стоит клял русинов, которые и раньше-то в этих краях появлялись, бывало, а теперь и вовсе распоясались, как занял Стонфанг ярл Ярдар Медный. Ему тоже доставалось: видно, многие считали, что он-то и посылает свои ватаги грабить ближние к морю земли.
– Как их через другие остроги пустили? – Рарог свёл брови, поворачиваясь к Грозе, когда женщина, закончив разъяснения, пошла догонять своих.
А Гроза и сама не знала, как такое приключиться могло. Никогда не было брешей в цепи защитных острогов, что стояли в устье Волани – там, где впадала она в Северное море. А теперь ватаги русинов словно с неба самого падали, минуя их – и сразу отправлялись туда, где можно было поживиться гораздо большим, чем пара рыбацких лодок и железных мечей.
– Редко такое случалось. И очень давно – чтобы до Белого Дола могли их ватаги прорваться, – проговорила она размеренно, глядя уже в сторону возвышающейся над весью крепости.
И казалось, будто даже отсюда чувствуется напряжение, что сковало всех, кто там находился. А недалеко от ворот и правда чёрным пятном виднелась подпалина, что дотягивалась почти до самых заборол.
– Пойдём, – Рарог взял Грозу за руку и решительно повёл дальше по улице. Мимо опустевших без женщин и детей изб.
– Куда? – на попыталась вырваться. – Вам же нельзя близко к острогам подходить.
– Нам многое можно, – огрызнулся ватажник. – Да не всегда надо лезть, куда не просят.
– А ты это и собираешься сделать, – хмыкнул позади Чурила. – Влезть туда, куда тебя никто не зовёт. Пусть идёт дальше сама, а то ещё попадём под горячую руку воеводы. Он сейчас, верно, зол.
Рарог ничего отвечать не стал – не выпуская руки Грозы, всё так же твёрдо он шёл дальше. Мимо выгоревших дворов, усеянных досками, обугленным тряпьём и скарбом домашним, который, видно, ещё пытались вытащить из огня. А может, его вышвырнули на улицу русины, когда искали, чем поживиться. Белодоля – весь большая, поля вокруг обширные и до ближнего города хоть и далеко, да не слишком: ни одного торга не пропускали местные, целыми семьями ездили. И казалось, ни души вокруг. Но кое-где ещё раздавались приглушённые женские голоса. Как будто не все ушли, ждали чего-то или откладывали миг, когда дом свой покинуть придётся. А все мужи, что сражаться могут, теперь в остроге собрались: многое воеводе надо им сказать, чтобы русинов отбить, коли снова сунуться посмеют.
Больше ватажники не пытались вразумить своего старшого, но не оставили его вместе с безумием, что, казалось, обуяло его вмиг: где это видано, чтобы находник раз за разом судьбу испытывал? Сначала в сам детинец Волоцкий сунулся. А теперь вот и в острог, что был одним из самых больших в княжестве.
Ещё попадались по дороге чуть отставшие телеги с кое-каким уцелевшим, ценным скарбом. И женщины с детьми, которые старались догнать тех, кто ушёл вперёд. Никто ничего не спрашивал у путников, да они вряд ли походили на тех, кто навредить может.
Стены Белого Дола всё росли и росли, становясь ближе. Благо, сильно он не пострадал: видно, попытав удачи, но встретив отпор, русины быстро отступились. И сердце замирало от мысли, что вот сейчас надо с отцом встретиться. Ещё и отвечать, когда он спросит, как тут оказалась и почему с такими спутниками.
Ворота были закрыты, стража свесилась из бойниц, выглядывая, кого принесло под самые бычьи рога.
– Гроза, ты, что ли? – удивлённый возглас взрезал напряжённую тишину.
– Я. К воеводе Ратибору, – она задрала голову, пытаясь выглядеть хоть одно знакомое лицо.
Но не успела: ворота распахнулись, скребя по притоптанной земле, и теперь уж Грозе черёд пришёл Рарога за собой тянуть, и не сразу она заметила, что рука её до сих пор в его ладони лежит. А как поняла – высвободилась тут же. Ещё не хватало, чтобы другие видели: подумают невесть что.
