– Ведьма? – переспросил Коул.
– Да. Здесь точно не написано, но я почти уверена, что это девушка. Она зовет себя Саламандрой. – Я сделала глоток остывшего чая, пролистывая сайт. – Ее лавка находится прямо в центре французского квартала. Интересно, почему она не в ковене Вуду… Похоже, ведьма – провидица. Будет как нельзя кстати: осваивать прорицание в одиночку очень сложно! Лучше учиться у профи.
Коул ностальгически улыбнулся.
– Новый Орлеан… Там мы и познакомились. Не верится, что руны выбрали неприкаянного родом именно оттуда. В прошлый раз мне не хватило времени сходить на экскурсию. Может, в этот удастся? Я хотел бы посмотреть на кладбище Метейри.
Я пожала плечами, пряча мешочек с рунами в сумку.
– Нам нужно собрать кандидатов как можно скорее. Возможно, тот, кого руны предложат следующим, будет на другом конце Штатов. Придется ездить много и быстро. Ну, или разориться на авиаперелет.
Коул поежился, выражая неприязнь к самолетам, и свернул на следующем повороте. Я принялась упаковывать в рюкзак вещи, разбросанные по машине (расческу, гримуар, руны, жестяную банку с ягодными леденцами). Мы добрались до Луизианы одним марш-броском, уложившись в сутки: благодаря мне Коул даже отказался от мотелей, и мы вели машину по очереди. После случая с Мартой медлить не хотелось даже ради перерыва на полноценный сон.
– Сейчас только бензин залью и поедем, – предупредил Коул, остановившись в пятистах метрах от вывески «Новый Орлеан – 220 миль».
Я выбралась из машины следом за Коулом, чтобы размять затекшие мышцы, и проводила его взглядом от бензоколонки до кассы. На противоположной стороне дороги расстилались ивовые заросли, похожие на декорации к «Робину Гуду». Казалось, даже осень была неспособна выбить из них болотно-зеленые краски. Прислонившись к капоту, я оглянулась и вытащила из кармана небольшой моток красных ниток.
Неторопливо распутывая в пальцах овечью шерсть, я сконцентрировалась.
– Веретено крутится, нитку плетет. Ариадна по ней Тесея найдет. Лабиринт тянется, нитка завязывается. Без голоса Ариадны Тесей снова теряется. Нитку заменят мои слова… И тоже выведут Джулиана Дефо на меня.
Но, как назло, сколько бы раз я это ни повторяла, впервые в жизни меня никто не искал.
Кусты за бензоколонкой зашелестели, и я повернулась.
– Ты не похожа на того, кого я жду, – улыбнулась я растерянно, глядя на огненную лисицу, выскочившую оттуда. – Впрочем, ты гораздо симпатичнее!
Мех без единого изъяна переливался на солнце, как слиток золота. Глаза, словно выточенные из бирюзового хрусталя, уставились на меня, и животное замерло. Я нахмурилась и, оттолкнувшись от капота, шагнула лисе навстречу.
– Яблочный пирог! Представляешь, здесь продается тот самый, что свел нас вместе. Я бы сказал, пирог судьбы. Купим?
Я повернулась к Коулу, а когда обернулась обратно к лесу, лисицы уже не было. Лишь четыре следа от маленьких лапок на влажной земле подтверждали, что мне это не привиделось. Быстро спрятав клубок нитей обратно в карман, я покачала головой.
– Покупной пирог, хм… Я не слишком-то скучаю по изжоге. Ты закончил с бензином?
– Ага, – кивнул Коул и, протянув руку, вдруг надел мне на голову бейсболку с логотипом Hard Rock Cafe. – А еще вот это. Только недавно задался вопросом, куда подевалась твоя дорогущая жемчужная шляпка…
– Лучше тебе не знать, – отмахнулась я от воспоминаний о Нимуэ и довольно поправила бейсболку, приподняв козырек. – Мне нравится. Тоже красная. Спасибо.
Спустя десять секунд мы снова были в дороге, а я продолжила любоваться через боковое зеркало желтеющим лесом, который остался позади.
Бейсболка, пахнущая новизной. Песни Бритни Спирс, приглушенно доносящиеся из динамиков. Длинные пальцы Коула, отбивающие ритм по кожаному рулю. Тепло от включенной печки, а еще пальто Коула, которое было слишком тонким для октябрьской погоды, но которое я все равно взяла с собой, чтобы укрываться им вместо одеяла.
– Остановимся здесь, что скажешь? – подал голос Коул, когда небо окрасилось в апельсиновый сок, а вдоль дорог зажглись фонарные столбы и вывески мотелей. – Мы на границе с Орлеаном. За час доберемся до центра, если выедем рано утром.
Я сонно кивнула, слишком уставшая, чтобы спорить. Как только Коул припарковался на стоянке одного из мини-отелей, я вывалилась наружу и едва не упала: одна половина тела онемела, а другая онемела еще больше.
Оглядев облезлую двухэтажную постройку с крутыми лестницами, я покрылась мурашками в предвкушении горячей ванны. Даже если после этой ванны меня покусают клопы, кишащие в матрасе.
Пожилой консьерж с ярко выраженным британским акцентом отдал нам ключ от комнаты с деревянным брелоком – 8.
– Счастливое число, – присвистнула я саркастично, снимая пальцем паутину с угла, пока Коул пытался справиться с заевшим замком и войти в дверь на первом этаже.
– Надо найти, где здесь можно перекусить, – пробормотал Коул и налег на дверь плечом, толкая. Ключ со скрипом повернулся. Коул ввалился внутрь и поспешил включить свет. – На другой стороне дороги есть бар.
– Я не пойду, – заявила я, сбрасывая на кровать набитый рюкзак и брезгливо проверяя, нет ли на простыне и подушке пятен чего-нибудь черного или бордово-коричневого. – Хочу полежать в ванне. Возьмешь мне что-нибудь навынос?
– Да, разумеется.
Коул пододвинул пуфик к шкафу, чтобы сбросить на него куртку, и включил воду в раковине, вспенивая руки торфяным мылом. В окружении нейтральных синих обоев стояла двуспальная постель; достаточно широкая, чтобы уместиться на ней одному, но слишком узкая для двоих. Ремонт в номере и впрямь был свежим, и я мысленно поблагодарила небеса за столь щедрый дар после дней тряски в машине. Разложив на кровати водолазку и льняные джинсы, в которые я собиралась переодеться утром, я выудила из рюкзака шелковую пижаму. Такой контраст вызвал усмешку: убогий мотель и шелк. Вся моя жизнь в четырех словах.
По привычке спрятав Книгу под подушку, я разулась и запрыгнула на постель, выжидая, пока Коул освободит ванную.
– Точно не хочешь пойти со мной? – поинтересовался он, сев рядом, и от его близости я почувствовала нарастающее тепло в груди, которое покинуло меня и не появлялось с тех самых пор, как я увидела искалеченную Марту.
Коул взял меня за руку, растирая мои холодные пальцы.
– Я устала, – призналась я тихо. – Ты был прав насчет гиперактивной практики… Не привыкла к таким нагрузкам. Слишком много заклятий за один день.
– Не мучай себя. Та, к кому мы едем, лишь первая из списка. Потом будем искать других, и кто знает, насколько это затянется. Ты все успеешь, – улыбнулся Коул уголками рта и, неохотно выпустив мою руку, поднялся. – Давай проверим, насколько хорошо я тебя изучил. Если будет стоять выбор между китайской лапшой и бургером, что мне тебе взять? Лапшу?
– Ух ты! Экзамен пройден. Молодец, Гастингс! – похвалила я. Коул вытащил бумажник из сумки и двинулся к двери, вновь одарив меня кроткой улыбкой. С каждым днем эти улыбки давались ему все лучше и лучше. – Не задерживайся, а то я умру от голода и тоски.
Дверь за ним закрылась, и, вздохнув, я опрокинулась на постель. Раскинув руки, я пролежала в прокрастинации несколько минут, а затем, наконец… расплакалась.
– Соберись, тряпка! – велела я себе, когда ужаснулась поросячье-красному носу в отражении зеркала. Глаза были такие же ужасные: сосуды полопались, окрасив белки в розовый. – Коул не должен видеть тебя страшной размазней. Ты же Верховная, черт побери!
«А Марта была всего лишь маленькой девочкой. И смогла ли ты защитить ее, Верховная? Как должна защищать каждую ведьму своих земель».
Этот голос говорил со мной каждый раз, как я пыталась закрыть глаза и расслабиться. Каждый раз, как я пробовала простить себя и выпустить из рук гримуар, на который променяла сон и пищу. Этот голос принадлежал мне самой, и он не оставлял меня в покое ни на секунду.
– Ты облажалась, – сказала я самой себе, смотрясь в зеркало ванной. – Но этого больше не повторится.
Набрав горячую ванну, я высыпала туда остатки сухой лаванды и добавила полтюбика гвоздичного масла. Ароматный пар и тепло сделали свое дело – я мгновенно успокоилась, откинув голову на бортик. Чтобы осмелиться лечь сюда, пришлось несколько раз прочитать дезинфицирующее заклятие – страшно представить, сколько трупов могли расчленить в этой ванне.
Когда я выбралась оттуда и завернулась в махровое полотенце, мне сделалось значительно легче. Гвоздика впиталась в кожу, а лавандовый пар наполнил легкие, и вместе с приятным ожиданием Коула этого хватило, чтобы поправить мое самочувствие. Расчесав мокрые волосы и натянув пижаму, я вышла из ванны.
Коула все еще не было. Тогда я, накинув поверх пижамы его пальто, открыла входную дверь и нетерпеливо выглянула на улицу. На другой стороне дороги, в пятистах метрах от отеля, шумел бар. Над входом неоном мигала нелепая вывеска в виде кошки, играющей на саксофоне.
– Зачем ты вышла? – нахмурился Коул, появившись уже спустя пять минут и сжимая в руке бумажный пакет. – Заболеешь ведь. Иди обратно!
Коул галантно пропустил меня вперед и запер дверь. Сгорбившийся и мрачный от недавней встречи с социумом, он буквально расцвел, стоило нам снова остаться наедине. Может, так действовала на него долгожданная тишина, а может, моя рука, которую я запустила ему в волосы.
– Лапши не было, а бургеры у них так себе, судя по отзывам на Yelp. Так что я взял тебе кесадилью с курицей, – сказал Коул, открыв передо мной бумажный пакет, по стенкам которого пошли масляные пятна от сочной и горячей еды. В желудке у меня заурчало. – Хм, видимо, не зря я взял еще и картофель фри, и чизкейк.
– А как же салат? – криво улыбнулась я, присаживаясь на кровать и наблюдая за тем, как он раскладывает для меня пластиковые боксы с едой.
– Салат? – отвлекся Коул. – А надо было?
Я тихо рассмеялась, скинув тапочки и болтая над полом босыми ногами.
– Я пошутила, – и, дотянувшись до Коула, согнувшегося над мини-холодильником, клюнула его носом в щеку. – Спасибо.
Он порозовел, подавая мне бутылочку с гранатовым соком. Устроившись на краю постели, я принялась уминать кесадилью, капая соусом.
– Тебя долго не было, – заметила я, взглянув на часы, стрелка которых подбиралась к одиннадцати. – Ты ушел почти два часа назад.
– Я… Да, там было много людей. Очереди на заказ. А еще я долго не мог выбрать, какой соус брать к картошке…
– Правильно подобранный соус к картошке – это важно, согласна.
– А когда я шел обратно, то видел лису, представляешь! Я попытался угостить ее, но она убежала.
– Лису? – переспросила я с набитым ртом, оторопев. – Хм, необычно… Я тоже сегодня видела лису.
– Давай будем считать, что это на удачу.
– Сомневаюсь, но давай. Сейчас удача нам бы не помешала.
Я управилась с едой в считаные минуты, даже обогнав Коула, взявшего себе кукурузный буррито. Сбросив в мусорное ведро контейнеры и смыв с лица в ванной следы чревоугодия, я вернулась к Коулу и прижалась к его плечу, позволяя (точнее, умоляя всем своим видом) обнять меня.
– Расследование в городе Бёрлингтон продолжается. Личность убийцы на данный момент не установлена, но полиция…
– Стой! – воскликнула я, едва Коул попытался переключить канал шипящего телевизора, чертыхнувшись.
Подобравшись к краю постели, я уставилась в экран, где транслировали повтор репортажа из нашего города.
– Последняя жертва, Харпер Стоун, училась в университете штата Вермонт на факультете искусств. Ее родители, Гарри и Феодора, не дают никаких комментариев о случившемся…
– Последняя жертва? – спросила я вслух. – Харпер? Они не знают про Марту?
– Конечно же нет, – вздохнул Коул, откидываясь на подушки. – Иначе мне бы пришлось заполнять кучу отчетов и мы никуда не смогли бы выехать как минимум пару недель. К тому же всеобщая известность и сеансы психиатра – не то, что нужно Марте. То есть психиатр как раз бы не помешал, но ради ее же безопасности им с отцом стоит оставаться у Гидеона. Для всех остальных Харпер – последняя. Надеюсь, последней она и останется, ведь мы… Одри?
Коул выключил телевизор и отбросил пульт на пуфик с одеждой, а затем пододвинулся ко мне, съежившейся под простыней в остром приступе самобичевания.
«Столько жертв, столько убитых семей, людей, ведьмаков… И все ради того, чтобы ты беспечно путешествовала по миру вместе с Рэйчел и ни черта не делала. Удобно быть Верховной, когда не надо думать ни о ком, кроме себя, правда?»
– Одри, перестань делать это.
Я подняла глаза на Коула, нависшего надо мной.
– Делать что?
– Убиваться. Лучше посмотри, что я тебе купил.
Я оторвала ладони от лица и выпрямилась, дожидаясь, когда Коул достанет что-то из кармана своих джинсов. Усевшись на коленях поверх скомканного одеяла, он, такой растрепанный и домашний даже в уличной одежде, достал из джинсов цепочку. Золотой браслет из тонкого плетения, по середине которого красовалась крупная белая жемчужина.
– Думаю, такое жилище понравится гримам больше резинки для волос, – смущенно предположил Коул, запинаясь, и кивком указал на мое запястье с пурпурной лентой.
Я удивленно моргала, глядя то на браслет, то на Коула. Позволив ему застегнуть цепочку на моей кисти, предварительно стянув резинку, я засияла.
– Поэтому тебя не было так долго! – догадалась я, и Коул красноречиво зажевал нижнюю губу. – Где ты нашел в этом захолустье ювелирный магазин?
– Ломбард, – признался Коул и, преодолев стеснение и отголоски синдрома Аспергера, что еще напоминал о себе в особо щекотливые моменты, посмотрел мне прямо в глаза. – Тебе нравится?
– Конечно, нравится, Коул! Сначала бейсболка, потом браслет… Сегодня будто мой день рождения! В последний раз я получала подарки, когда еще была жива Рэйчел. Я даже не знаю, как отблагодарить тебя. Впрочем… – Я вдруг замялась, и Коул с любопытством сощурился, приблизившись к моему лицу. – Нет, я знаю.
Когда он смотрел мне в глаза, цвет его радужки всегда выглядел непривычно – светлее, чем раньше, когда он старательно изворачивался, избегая контакта. Теплый, ореховый, как фундук в шоколаде, и прекрасный.
Когда я придвинулась к Коулу вплотную, он испугался, и этот испуг парализовал его, не давая отстраниться и все испортить. Тогда я застыла, давая ему время привыкнуть к отсутствию свободного пространства между нами, но уже через секунду Коул наклонился и накрыл мои губы своими. Его пальцы легли мне на подбородок, а затем скользнули вдоль линии челюсти. Тяжелая ладонь опустилась мне на затылок, прижимая так, что я бы не смогла вырваться, даже если бы очень захотела.
Но я, разумеется, не хотела.
Я накрыла ладонью жесткие кудри его волос и поцеловала в ответ, перебравшись к нему на колени.
Коула будто переключило. Он изменялся каждый раз, как в его крови пробуждалась охота, но со мной охотником он никогда не был. Однако именно на это было похоже то клокочущее ощущение, что вдруг защекотало под ребрами – я его жертва. Коул резко снял меня со своих коленей и кинул на постель, подмяв под себя. Осознание пришло на миг позже: по-другому он просто не умел. Коул вообще никак не умел. Поэтому, позволяя инстинктам возобладать, он сотрясался в дрожи от моих прикосновений, возбужденный и ранимый, как оголенный нерв.
– Так приятно, что почти больно, – жмурясь, признался он шепотом. Я облизнула губы, ноющие от нежных укусов, и взглянула на его губы – такие же воспаленные и красные.
Коул ткнулся носом мне в подбородок, восстанавливая сбитое дыхание. Комната перед глазами кружилась, как французская карусель. Коул оказался меж моих разведенных коленей, и я почувствовала внутренней стороной бедра твердость, в которую превратились мышцы его живота… И не только.
– Если тебе больно, – хрипло выдавила я, воззвав к своему благоразумию. – Мы можем остановиться. Просто не будем…
– Нет, мы будем.
Коул не выдал сомнений, даже если они у него и были. Он осторожно поддел рукой край моей пижамы и потянул шелковую ткань вверх. Я помогла ему, приподнявшись и задрав руки, чтобы бретельки майки слезли, не запутавшись. Там, под верхом пижамы, на мне совершенно ничего не было.
Коул перенес вес на свой локоть, упершись им в подушку рядом с моей головой, и обвел меня изучающим взглядом. Это было несправедливо: я уже чувствовала, как прохладный воздух в номере касается голой груди, и дело оставалось лишь за спальными штанами. Коул же все еще был одет: повседневная рубашка в клетку и синие джинсы. Торопить его мне не хотелось, но…
Коул положил горячую ладонь мне на живот и наклонился. Карие глаза в свете торшера вдруг показались совсем черными – темнее, чем ночное небо за плотными шторами.
– Что? – спросила я, сглотнув сухость во рту, когда Коул совсем перестал шевелиться, разглядывая меня.
– У тебя пятнадцать родинок, – прошептал он и бережно взял мою руку в свою, поднося к губам. – Пять из них на левом запястье. – Он обвел их, совсем крошечные и незаметные, своим дыханием, а затем принялся за костяшки таза, где над линией штанов виднелась еще пара отметин. – Восемь шрамов… Больше всего мне нравится этот. – Он припал ртом к моему правому предплечью.
Я вздрогнула. Шрам, серпом огибающий руку ниже локтя, я давно научилась не замечать. Всегда скрытый под одеждой, он перестал быть частью моей истории и тем, о чем я бы хотела рассказывать. Когда-то он был ярким, чернильным, но Джулиан превратил его в неприметный изъян – в бледную, плоскую метку смерти.
– А я его ненавижу, – ответила я, и Коул прервался, вскинув голову.
– Почему?
– Когда атташе приносит ведьме клятву, он помечает их обоих, оставляя каждому по неглубокому порезу одним ножом. Сначала режет ведьму, чтобы ее кровь пропитала лезвие, а потом себя. Это образует связь. Шрам выглядит, как монохромная татуировка, пока атташе жив, но если атташе умирает… Шрам становится просто шрамом. Будто могильный камень на теле, от которого не избавиться.
Коул замер, но, быстро вернув себе самообладание, сделал то, о чем я не могла и мечтать, – забыл о моем предплечье, будто не было ни этой метки, ни нашего разговора. Я вновь впала в безмятежную негу, ощутив его язык над своей левой грудью. Следующей стала ключица, а после Коул снова оглядел меня – мимолетно, но внимательно – и в который раз задрожал.
– Сто восемьдесят ресниц, – сорвалось с его уст, и, наблюдая за ним с любопытством, я улыбнулась, перехватывая губы Коула и целуя.
Его синдром Аспергера – такой точный, такой безошибочный – часто казался неуместным. Но только не сейчас. Сейчас Коул Гастингс был собой – он открылся мне, доверял, и из него рекой текли слова и мысли. Все, что он видел, и все, что он ощущал. Коул не мог остановиться, ведь говорил правду: вдвоем нам было так приятно, что становилось почти больно. Он наконец-то стянул с себя рубашку, и я провела пальцами по его острой трапеции. Под шеей Коула рассыпались созвездия родинок – куда больше, чем я могла сосчитать. Они делали его совершенным.
