Марина и Сергей Дяченко "Леон"

Мой собеседник аккуратно поправил закладку и закрыл книгу, придавил прабабку тяжелыми страницами:

– Вот потому и непонятно, что из тебя выйдет, с таким-то происхождением да еще с твоим ослиным упрямством…

– Я не упрямый!

– Леон, – он прищурился. – Сейчас решается твое будущее. Я не угрожаю. Ничего ужасного с тобой в любом случае не случится. Но ты можешь упустить прекрасный шанс.

– Например, вернуться домой? – я посмотрел ему прямо в глаза.

– Например, самому выбирать свою судьбу, – он покладисто кивнул. – Тебе ведь раньше такого не предлагали? За тебя все решали, да?

Его слова отозвались у меня глубоко внутри, может быть, в сердце, однажды вынутом и возвращенном на место. Это было как звук заколдованной дудочки. Как далекий удар колокола, когда заблудился в буране и не знаешь, куда идти.

Я не знал, что ответить. Он улыбнулся, будто того и ждал.

– Не очень-то радуйся до времени. Пока что решаю я. Но потом – если все получится, если будешь умницей и если я в тебе не ошибся… Ты станешь по-настоящему свободным. Ну что, Леон, будешь еще огрызаться?

Я молчал. Он снова кивнул и заговорил другим тоном, по-деловому:

– Сейчас проведем небольшую проверку. Кто надоумил тебя зачаровывать предметы, вписывая в них заклинания? Отец? Кто-то еще?

– Я это сам придумал, – при мысли о какой-то «проверке» у меня опять ослабели колени.

– Покажи, – он открыл передо мной на столе толстый блокнот с белыми матовыми страницами. – Напиши любое твое заклинание.

И положил поперек страницы остро отточенный карандаш.

…Если бы я шагал сейчас по дороге к своему городу, или стоял, склонившись, на мосту, или бродил по улицам – десятки заклинаний моментально пришли бы мне в голову, и я бы выбирал, какое эффектнее. Но я стоял перед человеком, который имел надо мной полную власть, и что случится в следующую секунду – я не имел понятия.

Белый лист оставался белым.

– Не торопись, – сказал он по-приятельски. – Я же не думаю, что ты врешь, просто надо сосредоточиться, да?

«Сон в конверте»? «Голубые глаза»? Чтобы испытать первое, нужно лечь и уснуть, для второго необходимы серьги… Что можно вписать в лист бумаги? Каковы его свойства? Он белый, он легкий… Легкий. Когда-то я пытался делать на продажу мыльные пузыри, тяжелые, будто бильярдные шары. Хорошая игрушка, но они слишком быстро лопались. А доводить изобретение до ума в тот раз не хватило времени…

Я начертил на белом листе единственное, что сумел вспомнить, – заклинание тяжести.

Послышался странный звук – надрывный скрип дерева, такое бывает зимой, когда огромная ветка готова отломиться под грузом снега. Это скрипела столешница, прогибаясь.

Я испугался: что я сделал не так?! Попробовал взять блокнот в руки – легче было бы взвалить на плечи школьную карету. Блокнот наливался тяжестью, как спелая груша соком; вот покосилась пирамида книг на краю стола, накренилась, собираясь рухнуть…

– Хорошо, – сказал мой собеседник. – На карандаше, с другой стороны, есть ластик. Сотри свои художества поскорее, а то ведь стол хороший, антикварный, жалко его.

Негнущимися пальцами я перевернул карандаш и принялся тереть страницу фиолетовой круглой резинкой. Вот ведь отличная идея, крепить ластики прямо на карандаш, прекрасный вышел бы товар в моей лавке; я отвлекал себя дурацкими мыслями и тер, пока на месте заклинания не появилась дыра, и блокнот, потеряв свой ужасный вес, не начал ерзать у меня под руками. Стол скрипнул, будто вздохнул с облегчением, и распрямился.

– Ой как интересно, – пробормотал человек напротив. – И что ты на это скажешь?

Я посмотрел на него с молчаливым упреком: это я должен был что-то ему объяснять?!

– Никаких предположений? – спросил он с деланым сочувствием. Как ни был я растерян и сбит с толку, но снова начал злиться.

– Ладно. – Он встал во весь свой рост, и я инстинктивно отпрянул, будто защищая сердце. Он ухмыльнулся моей мнительности, подошел к окну, отдернул занавеску; к счастью, окно выходило на затененную сторону дома, и солнце здесь не слепило.

– Чему учил тебя отец? – Свет отражался в его глазах. Сейчас они казались голубыми, хотя раньше вроде были карими.

Снаружи, в развилке большого дерева с мясистыми листьями сидела белка с немного ободранным, но все еще годным хвостом. Я мельком подумал, с каким удовольствием бы запустил в этот огромный, отлично обставленный дом зверей из леса – пусть ломают антикварную мебель, пытаясь отполировать ее, пусть бьют фарфор, желая его вычистить, пусть нагадят в ванне…

– Учил призывать белок, – проговорил я сквозь зубы.

– Ну, призови. Если сумеешь.

Я с горечью вспомнил отца и ясно понял в этот момент, что он любил меня больше, чем братьев. И ждал от меня большего. А белки… ну что с них взять?

Я пробормотал коротенькое призывающее заклинание.

Секунду ничего не происходило. Я поверил, что ошибся. В этот момент в стекло снаружи тяжело стукнули, и я увидел прямо напротив своего лица разинутую пасть с выступающими зубами, пушистую острую морду и по бокам ее – два обезумевших черных глаза.

Белка неведомой силой удерживалась прямо на стекле, скребла по нему четырьмя лапами, так что визжали когти, и, кажется, пыталась прогрызть дыру. Я никогда не представлял, что пушистая белочка может быть такой страшной.

Я попятился, в этот момент на стекло навалились еще три темно-рыжих силуэта. Сквозь запертое окно было слышно, как они верещат, скребутся, барабанят, пытаясь войти, а за ними на лужайке все уже скакало от белок, и белки волной катились через забор, и через несколько секунд в комнате стало темно – шевелящийся живой ковер покрыл окно полностью, сотни жадных глаз глядели на меня с той стороны, сотни зубов искали, где вход.

Я не то прокричал, не то просипел отгоняющее заклинание. И зажмурился; мне казалось, когда они уйдут, на лужайке непременно окажутся беличьи трупы, тела задавленных в толчее. Визг и скрежет стихли, под закрытыми веками я почувствовал свет и нехотя разлепил глаза; на лужайке клочьями валялась шерсть, трава и цветы были смяты, на стекле перед моими глазами виднелась единственная капля крови. И все.

– Леон, Леон, – мой собеседник прошелся по комнате, остановился у стола. – Ты не безнадежен. Хотя мороки с тобой будет… страшно представить. Иди-ка сюда…

Он выложил на стол перед собой, на переплет той самой книги с закладкой, золотое кольцо. Я, будто в полусне, узнал свою работу: колечко, приносящее радость.

– Надевай, – он кивнул, указывая на кольцо. – И потри.

Я надел кольцо без промедления и страха. Иногда я пользовался своими же предметами, например, испытывая новую партию. Я отлично знал, что почувствую, и это было бы очень кстати: немного радости посреди тяжелого дня, проблеск надежды, не зря эти кольца столь популярны…

…И все это счастье – мне одному!

Так много воздуха, и света, и жизнь такая длинная, и…

Я пришел в себя, валяясь посреди комнаты на спине. Мой собеседник склонился надо мной, глядя цепко – и немного встревоженно; я чувствовал, что охрип, что у меня болят мышцы живота – от эйфорического хохота. Каждый мой волос и каждый ноготь, каждая жилка полна была счастьем, которое медленно таяло. Уходило, не оставляя пустоты, как-то очень спокойно уходило. Без трагизма.

Кажется, я прыгал по комнате и пел. Кажется, я хохотал взахлеб. Кажется, я поскользнулся и упал, ударился об угол стола и не почувствовал боли. Я вообще не верил в этот момент, что в мире есть боль.

– Леон? – осторожно спросил мой собеседник. – Уже все?

– Все. – Я завозился, сел, ухмыльнулся во весь рот. – Все отлично.

Я встал, отвергнув протянутую мне руку. Посмотрел на кольцо на своем пальце: теперь оно было обыкновенным. Но, глядя на него, мне все еще хотелось глупо улыбаться.

– Садись, – он указал мне на стул. – Скажи теперь, что ты понял.

– Здесь все усиливается, – сказал я хрипло.

– Что именно?

– Мои заклинания. Любые. Я вроде как могучий волшебник. Но это не потому, что я изменился, я такой же. Изменилась… среда, в смысле, пространство. Этот мир… он вроде как дает увеличительное стекло. Для моей магии.

– Умница, – сказал он удовлетворенно. – Знаешь, что такое резонанс? Впрочем, неважно, суть ты правильно уловил…

– Я отлично знаю, что такое резонанс! – мой голос прозвучал хриплым карканьем. Я поймал его взгляд – и осекся.

– А ведь ты все-таки счастливчик, Леон, – пробормотал он с непонятным выражением.

Я снял кольцо. Меня немного знобило – припадок острого счастья оказался весьма утомительным. А может быть, голова кружилась из-за того, что я только что осознал.

– Я правильно выбрал мир, куда тебя поместить, – продолжал он вполголоса. – Он тебе подходит, как идеальная почва для растения. Но будет очень опасно, особенно поначалу… Ты меня слышишь?

– Да, – пробормотал я.

– Ты должен дать мне твердое обещание, что не станешь творить магию без моего разрешения, – сказал он мягко. – Ты видел достаточно… Все понял, да?

Я молчал.

– И я очень рассчитываю на твою мудрость, – он положил ладонь на книгу, будто собираясь принести присягу. – Ни волшебных предметов. Ни призывающих заклинаний. Ты не сможешь соизмерить свою силу. Обещай мне. Ведь купеческое слово нерушимо, так?

Я улыбнулся; оказалось, я вообще забыл, что чувствуешь, когда улыбаешься. Не хохочешь под действием заклинания, не горько ухмыляешься, не через силу растягиваешь губы; человек, которого я так боялся, оказался наивнее и глупее деревенского простака.

– Клянусь, – сказал я совершенно спокойно. – Не применять магию без разрешения.

Беглец

– …А по вечерам бывает холодно, особенно зимой.

– Выпадает снег?

– Только в горах. Сейчас нету, но, когда будет, я отвезу тебя кататься на лыжах. Так что надо обязательно купить свитер и куртку от ветра, и еще пуховик.

Этот магазин вызывал у меня оторопь и смутное раздражение. Бесконечные стеллажи и вешалки, хозяев вообще не видать, только наемные работники шатаются без дела. Я вспомнил, как впервые открыл свою лавку, как нанял трех помощников, заказал им специальные костюмы… Вот дурак был.

– Леон, ты витаешь в облаках? Я же не могу покупать тебе одежду без тебя, верно?

Герде, наоборот, магазин нравился, она так и бегала от стойки к стойке. Девчонка есть девчонка, даже если она на самом деле парусник…

– Оплачивать будешь сам, своей карточкой, как я тебя учила. Могут попросить документы, тогда покажешь другую карточку, где твое имя и фотография.

– Если бы я был хозяином этого магазина, – я бездумно перебирал одинаковые синие штаны, стопкой сложенные на широком столе, – я бы выкинул половину вещей, их слишком много. И я сам встречал бы каждого покупателя и видел, что ему нужно.

– Как это можно «видеть»? – В голосе Герды проскользнуло высокомерие. – Я лично терпеть не могу, когда ко мне в магазине пристают с вопросами, что мне надо…

– Не с вопросами, а с ответами, – сказал я. – Хороший торговец знает, что нужно покупателю, еще до того, как тот переступил порог.

– О чем ты думаешь, Леон? Эти джинсы не твоего размера, они в пять раз больше!

Если не сосредоточусь немедленно, я себя выдам, подумал я. Надо все-таки одеться, не ходить же до смерти в белых шортах и футболке, заляпанной соусом. Кстати, поесть бы, я видел здесь гамбургеры на втором этаже…

– Примерь вот это. – Герда сунула мне в руки целый ворох барахла. Странно, что она не видела, что это именно барахло: и ткань, и тщательность отделки, и нитки, и швы – все очень низкого качества, в свой магазин я взял бы, наверное, только вот эту куртку… Нет, не взял бы. У меня нет отдела рабочей одежды.

Герду я, пожалуй, подведу. Очень жаль, но тут каждый за себя. Надеюсь, этот мой работорговец… как его зовут, почему я до сих пор не знаю?! Надеюсь, он не станет к ней придираться из-за того, что я собираюсь сделать.

Кабинок для примерки было видимо-невидимо, все очень удобные и пустые.

– Покажешь, когда оденешься, – сказала Герда.

– Только не торопи, – попросил я. – Если я буду копаться – не спрашивай, как дела, а лучше вообще пройдись еще раз по залу. Мне нужно минут пятнадцать.

Я задержал на ней взгляд – и снова чуть себя не выдал. Она нахмурилась:

– Что, Леон?

– Спасибо, – сказал я. – Ты очень мне помогла.

– Я старалась. – Она просветлела, как солнечное отражение в воде. – Я так рада за тебя, Леон. Ты был умницей, теперь ты полноправный ученик. Вот увидишь, все будет просто здорово.

– Спасибо, – повторил я. – Ну… я пошел.

Дверь примерочной была на удивление прочной и запиралась на задвижку. Я сгрузил одежду на скамеечку, вещей было много, целая груда; Герда озаботилась даже упаковкой красивых белых трусов. Она правда желала мне добра.

Я надел прочные синие штаны, новую футболку и темную рубашку с длинным рукавом. Накинул куртку. Мне понравилось, как это сочетается по цвету. Интересно, какие заклинания можно вписать в такую одежду?

Никаких заклинаний. Ты идешь домой, Леон. Ты идешь на эшафот.

Я вытащил карандаш из кармана шортов, брошенных на лавку. То есть не совсем карандаш. Этот… маркер, так он называется. Я украл его сегодня со стола человека, способного вырвать у меня сердце.

«Начертание знака похоже на уже известное вам начертание портала пути…»

Все-таки учитель умел вбивать знания. Даже в деревянные головы. Даже в раскалывающиеся от боли, тяжелые после бессонной ночи головы…

Там, дома, подобные знания бессмысленны. Но здесь – я великий волшебник, а для порталов преграды нет. Тем более что в примерочной кабине стена гладкая и светлая, и рисовать на ней маркером – одно удовольствие.

Первое кольцо. Второе. Фокусное расстояние, направление – все очень приблизительно, но с ясным осознанием цели. Дом Надиров, петух на крыше, твердая глина перед крыльцом, где останавливалась школьная карета. «Мы уходим, собираясь вернуться…»

– Леон, двадцать минут прошло! Ты там не уснул?!

На этот раз я расскажу им все, ничего не утаивая. И в чем я виноват, и в чем невиновен, и что со мной случилось. И если они мне не поверят… Тогда я иду на эшафот, таков мой выбор.

Портал открылся – будто расцвел цветок, внутри которого пустота. Это было по-своему красиво. Не знаю, сколько людей за всю историю видели когда-нибудь раскрытие портала.

– Леон! Что ты там делаешь?