Татьяна Чекасина "Канатоходцы. Том I"

Американцы рекомендуют: малопонятный материал войдёт в голову, но в лекциях должны быть фрагменты на уровне аудитории:

– Китайский мудрец Кун-Фу-цзы говорит: «…благородный не растрачивает времени, вежлив к другим, не нарушает порядка, и оттого люди являются его братьями».

– Петя, мне на работу, – в дверях Варя.

– У нас урок! – орёт гуру, в данный момент не «вежливый к другим».

Варя уходит.

Вопрос к «аудитории», не предполагая ответ:

– На чём мы остановились?

– На «братьев».

Пётр обрадован:

– Верно! Конфуций говорит: «…помогай людям достичь того, чего бы ты хотел сам. Чего не желаешь себе, не делай другим… Его идеи выдают за коммунистические! И одурманивают ими народ. Какие братья! Человек человеку – волк! Ну, а теперь иди играть…

– В кубики? – У ребёнка недоумение.

Грандмаман пусть учит французскому. А он, отец, другим наукам. Школа не для этого ребёнка, будущего аристократа! Книги Пётр выбирает. Например, Джанни Родари отвергнут. Там сеньор Помидор – негативный, а плебей луковый – лидер и победитель… В дневнике тринадцатилетнего Петра: «Я хочу быть капитаном Немо, бороздить моря и океаны. Индийский принц Дакар ненавидел англичан, а я – коммунистов, которые отобрали нашу родовую собственность: рудники, фабрики и дома». У его ребёнка будет правильная идеология, далёкая от советской.

На проводе Мельде. Его приглашает на день ангела. Но парень не благодарит, наоборот, напуган.

Перед сном:

– Варя!

– Да, Петруша… (не «Петрушка», нет!)

– Покаяться думаю. Ответит?

– Дак тебе отвечает!

– Ну, да. А – теперь?

– А чё теперя содеялось? – «евангелиевым» манером.

– Грехи…

– Какие у тебя грехи! Кому на работе грамоту? А бабульку кто терпит? А с братом? Другой давно бы их вытурил на частную квартиру! – Возмущение театральное. Но тут правдива. – «Пётр аккуратный, умный. Вот кого надо в главные в дому, а не обкомовку!» Так говорит тётенька Мотова из пятой квартиры.

– Ха-хи-и-ха! – неконтролируемо. – …Такое с ближними…

– Убойная драка?

– Мы разнимали. Крови!

– Ну, и каким боком ты? Тебя любит бог! А как он спас тебя в… страшном месте? – новая для неё нагловатая интонация. – Забыл?

Голосок: «По голове не надо!» Вновь на коленях! Эффект моментальный: крика нет. Будто приёмник с одной волны на другую. Меры бога оперативны, виды на будущий контакт крепнут. Может, в церковь? Родная церковь Вознесения превращена в «музеум», как говорит грандмаман. Но другая цела. Тюрьма рядом, прокуратура, Центральный стадион. А там и улица Нагорная… Долго не имел понятия ни о тюрьме, ни о прокуратуре, ни, тем более, об улице Нагорной…

Маленького Петю храм радовал золотом, пением… Братика – тоже. Но об его игре «в молебен» гневно докладывает бабушке дворник, пугая «телегой» в обком. Другое дело Пётр… Не ляпнет мальчик-кремень, мальчик-камень. Вот такая свобода совести в бессовестной стране!

Эндэ

Они идут мимо дома Ипатьева. Сержик бодро говорит… Какой Сержик? Первый родился до революции. Видимо, это второй… Напоминает первого, её сына, правда, более интеллигентного. В этом «грязныхская» порода. От Вариной крови необходимая мощь, и это правильно, ведь нет людей для выполнения чёрной работы. Крёстная мать и у того, и у другого Алекс Второва. Недавние крестины… Батюшка пьяноват… Пётр: «Алкаш, а не поп».

От магазина – домой, она катит сумку на колёсиках, он – машинку. Вдруг ей видение: нет никого… Ни родителей этого мальчика, ни других родных людей. Они одни в целом мире: она и это бойко говорящее дитя.

Наверное, она не видит каких-то вещей, радуясь малому, как буддист. Например, уходят внуки не как раньше – в ресторан, на тренировки, на лесные прогулки. Убегут и не говорят, куда. Наверное, творят недоброе. Да ерунда! Они плохого не делают! Подрабатывают. Надо хвалить их трудолюбие, а не критиковать, как это делает Жанна. Недавнее – куртки. Разнимали драчунов! Но не выстирать (ведь это кровь!) – как выкинуть. Экономят! Аккуратны, берегут.

Новенькая в их доме, корректор газеты, у графика дежурств. Не повредит немного светского общения…

– Мои внуки – культурные люди. Один – зам директора в НИИ. Другой – оператор на телевидении. – Изящно вертит в руке «пенсне», очки, одна дужка отломана. – Мои внуки – благородные люди. И кто в это не верит…

– Я верю, – корректор пугливо к дверям своей комнаты.

И тут мимо Татьяна Горностаева:

– Вам надо больше уборок! Много религиозной публики!

– Обком партии гуманен в отношении верующих, – напоминает Эндэ, – например, моя немолодая кузина…

– Не верьте ей! Не только «кузина», – жена Петра Варвара богомолка. А о внуках… Они – преступники и наркоманы!

– У тебя был таким добрым папа!

– Да, мой отец был великодушным!

Неудачное «светское общение»… Вдруг одна накатает заметку, а другая отправит в типографию? Но не её вина. Фёка да школа. А ребята умные. У Пьера могла быть великолепная карьера. Но не оформляют, найден мелкий повод. Об этом глава приёмной комиссии внук лакея. Мишель, не имея протекции, не в театральном, а в техникуме. А тут и этот кошмар, ибо плебеи в верхах… Корректор, наверняка, работая в газете, органе коммунистической партии, и сама в ней. Как и Горностаева, работница обкома этой же партии. Но, пардон, наркоман – тот, кто употребляет наркотики. Например, однокашница по гимназии – кокаин. А доктор Рогов, коллега Пьера, вводил себе морфий, выданный ему больницей для пациентов, «…преступники и наркоманы!» Не обратиться ли в суд за клевету?

Чай с баранками.

Вопрос Петру:

– Ты забыл? Мой день ангела. Алекс будет… Надо хотя бы рулет с маком.

– Тётя и дядя, о них не говорю. Но кроме них… Иван Захарович… Он рад с нами увидеться. Купим отбивных (Варя с утра в кулинарию). Винегрет… На Варе и чистка овощей. А далее Жанна… Как ты?

Кивает. Её обязанность. Готовит в перчатках, в оригинальном фартуке и с укладкой волос.

– Мишель, ты?..

– У меня съёмка в двенадцать. Но натру паркет…

– Селёдку я… – Пётр говорит как-то уныло. Вроде, планы с размахом.

В выгородке у тёплого бока печи думает утешительно: ребята молодцы. И жёны неплохие, так выходит? Варя – оплот, да и Жанна… Она готовит умело и выгодно, кроит, моделирует, утеплила подкладом из ватина лёгкое пальто: экономия на покупке тёплого. Эти выводы примиряют с тем, что многовато гостей на день ангела.

«Прокламации на улицах Петербурга…» «Двое злоумышленников напали на начальника станции. Отобрав ключи от кабинета, украли 6274 рубля». «Бакалейные товары: чай, сахар, кофе и какао разных сортов. Швейцарский шоколад “Тоблер”. «Товарищество Богатеев с сыновьями. К празднику получены яблоки: “Наполеон”, “Идилирода”, “Розмарин”; ананасы и иные ягоды в коробках. Цены умеренные». «Рыба. Севрюжка, сиги, корюшка. Партия катанских апельсинов». «Японское полотно для дамских платьев», «…стоял мелкий арендатор Батурия с топором на лесной дороге и неизвестный туземец некто Аншилава…»

Дореволюционные газеты, как труха, – и более ничего о «мелком арендаторе» Батурин и о «туземце» Аншилаве… И это ведёт к мирному уходу в сон.

2 февраля, воскресенье

Кромкин

Воскресенье, но для некоторых будни…

Входят в дом, где пахнет брагой и где живёт немаленький руководитель.

– Давай к самогонщикам, – предлагает Кромкин.

Идут на запах. Интеллигентная родня убитых может быть убийцами, а те, кто «гонят», обязаны быть наводчиками. Но в коммуналке «наш кадр». Анна Демьяновна Тутова. Вид тупенький, а документы проверяет, не откинув дверную цепь, размером – собачью. Ей ведомо, какими парами народ дышит (не только винными). «Нижние» – «культурные». А рядом…

– Иван Иваныч творит брагу. Сам и ставит, сам и пьёт. Клавдия Трофимовна болеет, Саша в техникуме, родителям говорит: «Добьётесь, уйду из дома!» Но никуда не уходит, наоборот, в эту комнату водит кавалерию.

– Кого?

– Калерию. Лера она. В общежитии пока, но летом ей родить. Медсестрой будет.

– Уголовников нет? – майор милиции о родном контингенте.

– Брат Ивана Ивановича. Кликают Толей, имя у него чудное.

– Анатолий?

– Нет. Трахтор.

– Трактор?

– Да, Трахтор Иванович Зонов. Во вторник гостит он… На куфне едят. Иван говорит: «Нет у меня денег. Пинхас дал три рубля. Богатые». А Трахтор: «Давай их грабанём!» Он ни в одной колонии побывал, но не уймётся. А у меня телевизор. Холодильник на замке…

Амбарный! Петли приварены.

– Откуда у него информация о «богатстве»?

– С Сашей дружила ихняя девочка, да вымахала. И он не мал, но она… У их ковры, кольца, хрусталь…

– А где обитает этот брат?

– В Верхотурье. Тама, где лагеря.

Эта бабка Тутова прямо «источник», говоря на профжаргоне.

Выходят.

– Отрабатывать будем техникум связи на предмет связей младшего Зонова. Информацию о «Трахторе». Давай их ко мне…

– Всех?

– И «Кавалерию»… Она в медобщежитии в трёх минутах от дома убитых.

– И бабку Тутову?

– Её не надо.

Входная дверь бухает за торопливым майором.

– Ради товарищей из Горкома… – Отворяет нехотя.

Инна на подоконнике, как на лавке. Её папа вновь намерен врать.

– Мне говорят, будто я «время говорю неверно». – (Об этом Шуйков при горкомовце).

Мнение Кромкина: никто бы не врал, – расследовать было бы нечего. Наверное, этот Натан Аронович нанимает для жены и её родни убийц, которым и открывают дом на Нагорной («отворите, отоприте, ваша мать…») В квартире выдают купюры наёмникам, один в новых ботах «Прощай, молодость».

…– Пять минут уделю. Ради работника Горкома…

– Время, когда вы из квартиры…