– В фильмы для взрослых.
– Так же как все, – протянула она пусть не так уж и мрачно, как про сына, но явно радости не испытывала от обсуждения этой темы. – Ради денег. А ты?
Возможно, она спросила по инерции или чтобы я не расспрашивал её, но я стал планомерно рассказывать о неудачном подростковом возрасте, об окончании ПТУ, о том, как попал случайно на съёмки в родном городе, о том, как остался без денег, работы и почуяв шальные деньги.
– И что, ради этого ты поехал в Вену? – Оказывается, она внимательно слушала.
– Не всё так последовательно, был здесь иной трамплин. Решив, что не хочу больше работать ни сторожем, ни шашлычником, ни тем более газосварщиком, устремился в Москву. Пытался через интернет найти порностудии, но в основном там дешёвый эскорт, да и куда мне до ВИП, поэтому быть просто куском мяса, которого потом нашпигуют наркотой и когда ты уже опухнешь в отёках от «крокодил» тебя выкинут на обочину.
Я умолчал, о том, что в тот момент я уже готов был согласиться пойти в эскорт, и тут меня прямо спасло, на email пришло письмо от Артёма, того самого который основал порностудию в нашем родном Аткарске. Оказывается, он промышлял как раз организацией эскорта для состоятельных людей, но как козырь в рукаве у него был запрос на русскоговорящих актёров порноиндустрии с работой и проживанием в Австрии. Мы встретились в Питер, как раз когда от денег, вырученных за золотую цепь, подаренную на восемнадцать лет, остались лишь тысяч пятнадцать.
– Мы были знакомы с Артёмом давно, это он основал порностудию у нас в городе, потом перебрался в Питер, вот он меня и отправил сюда.
– И ты не боялся?
– Чего?
– Лететь в другую страну, и ты не знаешь языка…
– Я не думал об этом. К тому же он помог сделать визу. Благо я загран паспорт сделал, чтобы слетать в Турцию летом, но дохода не стало, так что в Турции я и не побывал. Зато побывал в Австрии. – Улыбнулся под итог.
– Можно было остаться без денег в чужой стране абсолютно одному. – Пожала он плечами, кутаясь в тонкую кофточку и это на берегу Дуная, да ещё и в десять вечера.
– Тогда можно было остаться и пойти в мужской эскорт для немолодых геев. – Улыбнулся, блеснув очередным саркастичным юморком.
– Да, нерадостная перспектива. – Поддержала мою шуточку.
– Конечно, я утрирую, но всё же порно – это не проституция. –
– Ты сейчас прямо про вчерашний разговор.
Действительно, вчера, когда градус очень уж возрос, начались очень откровенные дебаты.
Когда градус возрастает выше отметки опьянение, то шелуха наигранности слетает. И люди, пускаясь в рассуждения, выплёскивают самое сокровенное, иногда мысли, иногда о себе любимом, а то и об интригах за спиной. Не знаю, с чего началось, но вынырнув на террасу с новой порцией алкоголя одобрительные возгласы сменились бурной полемикой:
– Нет, съёмки в порно, это не проституция. Нет. – Мотала головой Наташка.
– Но ведь секс за деньги? – Валентин провоцировал её.
– Так, платят обоим партнёрам.
– В любом случае платят!
В тот момент я задумался о своём отношении ко всему этому. Да, с одной стороны, это за деньги и мало чем отличается от проституции, с другой стороны, мне понравилась реплика Оксаны:
– Смотря кто и кем себя считает. Проститутки остаются проститутками, а я актриса откровенных короткометражных фильмов демонстрирующие сокровенные желания средне статического человека. – Пауза пульсировала хаотичными взглядами друг другу и прогромыхала всплеском смеха. Бурным, раскатистым, улетающим вверх по стенам дома.
В наш кондоминиум мы вернулись к полночи, на террасе и в холле никого не было, кто-то ходил на втором этаже, поскрипывая половицами. Наутро все молча собрались за столом, Василины уже не было, а далее пошла спокойная «ванильная» жизнь.
Словно это так и осталось в памяти. Едва ли бы я вспомнил череду перемен, если бы эти два события так не соприкоснулись.
«Неделя ванили»
Уходит Василина и у нас начинается просто ваниль. Чуть-чуть она не застала. Всю неделю ванильной жизни мы наслаждались спокойствием и умиротворением. Режиссёр почти не покидал студии, но при этом почти всё время пил. На съёмочной площадке он почти не появлялся, говорил, что там не с чем работать. Ни актёров, ни студии, в общем, всё плохо.
За это время мы опробовали всю «ваниль» начиная от дивана и кровати с балдахином, и на шкуре возле камина, и на зелёном фоне со шлемами космонавтов на голове. Это было как раз у Егора с Оксаной. Веселились все! Смотрели и почти смеялись. Оказывается, шлемы Стен купил в детском магазине, благо там не знали для каких целей. Никита наложил фон внутренности ракеты и получилось очень реалистично, но секс выглядел смешно и абсолютно без оральных утех, но всё же по рейтингам он зашёл очень хорошо и как говорил Стен, к концу недели был лидирующим по количеству просмотров.
– Надо было ещё на плече наклейку прилепить у него российский флаг, а у неё американский. Вот типа как мы их… – Смеялся Павел. Шутку в этот раз оценили. Шутить он любил, а вот шутки его понимали редко.
Сам же Пашка за эту неделю побывал в чалме под балдахином с наложницей в роли Насти. Не очень верным мужчиной, который поимел в прямом смысле, подругу пока рядом спала жена. В роле подруги Натали, в роле жены, рыжая.
Рыжая же поимела на кожаном диване доставщика пиццы Валентина, и выпросила ещё в пятницу дополнительную съёмку, где был у камина в амплуа домработницы, а олигархом был Серёгой. Тот к тому времени протрезвел и даже не пил накануне с кучерявым, хотя тот его пытался уговорить. В итоге обиженный француз уехал вечером на такси в свою квартиру. Всем показалось, но Серёга стал поддаваться на женские уговоры, по крайне мере рыжей это удалось.
Возле того же камина, но при приглушённом свете и обычная ваниль с Машей. Честно, я был рад, когда график на четверг подправили и вместо Наташи, у которой начались проблемные дни, её сыграла Маша. Ощущения были маленькой победы.
Хотя первой красоткой студии была всё же Настя и с ней у меня всё получалось, но с этой брюнеткой всё ставало иным. Всё из-за её скромности, в ней было всё схоже за исключением этой развязности. Нет, она не комплектовала в сексе, но при этом она не закатывала излишне глаза как рыжая, или не горлопанила, широко открыв рот как Натали, не облизывала похотливо губы как Ксюша и, конечно, не была этакой славянской деревенской мечтой как Василина.
Казалось, то всё устаканилось и далее нас нечем удивлять, нас нечем будоражить, мы можем зарабатывать деньги. Я даже распланировал, что через год могу завершить контракт и уехать в Россию, хотя виза была на полгода и придётся жить без документов, но я же могу не выходи?ть за пределы здания, и никто не увидит, а после сдамся в посольство объявив, что паспорт украли. Вернусь в Москву, открою какой-нибудь бизнес. Какой я так и не решил. Может, буду продавать телефоны?
Следующая суббота была почти семейной. Днём шёл дождь, мы убирались в комнатах и на кухне. Всё было мирным и слаженным. Стен с оператором закрылись в студии, монтируя ролики. Почему-то мы ни разу не хотели посмотреть отснятое, может, потому что не хотели видеть собственный секс или уже насмотрелись этого до тошноты.
Помню, как в том, советском мультфильме: ничего не объединяет как совместный труд. Студия и комнаты были идеально чистыми, терраса сверкала, к тому же было закуплено ещё несколько гирлянд, которые мы то забирали на съёмки, то возвращали на улицу. Так что теперь мы, по крайней мере, я ощущал себя обитателем европейской квартиры в патио, что вызывал улыбчивое настроение и весьма приятные ощущения.
– Почувствуй себя небожителем, – усмехнулся Пашка, когда я попытался охарактеризовать свои ощущения.
Несмотря на дружеские отношения, каждый всё же оставался колючим созданием, кто оборонялся как ёжик, кто стрелял в тебе колкостями как дикобраз, а то и вовсе впивался клыками кобры. Это я в основном про рыжую.
Кстати, за последнее время с этой дамочкой стали происходить метаморфозы. Она чуть поумерила пыл, перестала цепляться. Да, и в целом спектр её интересов стал сужаться или она просто обжилась, в любом случае это было всем нам во благо.
В такие моменты могут произойти и не такие метаморфозы. Не знаю, с чего началась беседа, только изрядно перебрав, Оксана стала проявлять чуть агрессивные ноты, и её настроение было, так скажем угрожающим для окружающих. Конечно, я не волновался за наличие ножа на столе, но получить звонкую оплеуху не хотелось, а она, к слову, могла.
«Блондинка оптимистка»
– Я верила ему, – зацепил меня кусок услышанной фразы сразу после того, как Пашка отмочил какую-то несмешную шутку в очередной раз. – Представляешь вот так, – она обхватила Валентина за шею. – Каждый раз он мне «люблю, люблю, люблю… ты такая, такая» и далее по вашему мужскому списку: нежная красивая, любимая. Все прилагательные гад собрал. – Хмыкнула она. А я что? Я верила.
Даже у рыжей перекосилось лицо в странной гримасе «что происходит», и это же читалось у каждого из нас на лице. – Да, что ты знаешь о жизни? – Начала она вдруг на Валю, мальчика, пребывающего обычно в стадии между, распла?чусь или буду нести чушь. – Печально ему. Печально, это когда парень вот такой, как ты со смазливым личиком, моргающий и всем восхищающийся, который только и спрашивает: «милая тебе хорошо?». А потом опа и женился на другой.
Голоса смолкли, все смотрят на подскочившую блондинку, вдруг осознав, что стала эпицентром внимания, она осеклась.
– Извини, ты тут ни при чём. Бывает. – Она глотнула виски с колой.
Кстати, почему-то в фильмах обычно виски с содовой и даже стало неким устойчивым трендом, а русские обычно пьют виски с колой, иногда с соком, но точно не со льдом или содовой.
Сейчас не об этом, сейчас о том, что виски чем бы он не был дополнен, но остаётся крепким напитком, а это чревато, особенно если его употребить в большом количестве.
Вот и у Оксаны сегодня количество было выше того, что мог перетерпеть её мозг.
Не прошло и получаса как насупившись, она откинулась на спинку стула и покачиваясь начала рассказывать. Я услышал, лишь когда, почти все смолкли, потягивая напитки, округлив глаза, выслушивая странную исповедь того, что сколько лет тому назад именно в этот день, она полетела с горы. Нет, не она не была альпинисткой и не каталась, наверное, на горных лыжах, это было метафорично.
– И что он? – Ну, Валя, ну камикадзе.
– Что-что? – Хмыкнула блондинка. – Пропал он куда-то на две недели. Я ждала, а его нет и нет. Телефон выключен, а потом раз и появился в контакте. По-моему, в контакте или одноклассниках[1]. Не помню. Тогда все любили эти старушечьи соц сети. Смотрю, а на аватарке он в темно-графитовом костюме при галстуке сидит на каком-то газоне с тёлкой в подвенечном платье. Сюрприз, Оксаночка. Вот тебе и люблю моя добрая, нежная, ласковая. Да, прямо как в песне. – Она хихикнула.
– Но, это… – Валентин, даже пытался что-то сказать.
– Да, мне плевать. Ну, порыдала, ну проклинала, ну, слушала подруг какой он мудак и что может его приворожили, только легче не становилось. А знаешь почему?
– Почему?
– Что почему? – Она снова сделала глоток. -Налей ещё.
– Ты сказала: «знаешь почему?»
– Почему он на ней женился. У неё отец какой-то там крутой прокурор – взяточник, а у меня отец – алкаш, а мать – малярша. Которые, мне кажется, и не заметили, когда я в Киев смылась. Нет, я, конечно, звонила первое время и деньги высылала, а мне «привет, какая у вас там погода». Нет, конечно, мать меня любила, только у неё ещё двое детей, и куча всего. Мне кажется, моя мать от само?й жизни устала, а я так не хотела. Я жить хотела. – Она отпила колы, потому что хитрый жук Пашка, сидя рядом со мной, перехватил стакан, чтобы уж совсем девку не убить, просто налил ей колы. – А в Киеве, то Оксана уже развернулась, – засмеялась блондинка, дружелюбно потрепав волосы Вали.
– Ну…
– Жизнь была, – махнула он рукой не дав сказать ему и слово. – Потусила по клубам, устроилась танцовщицей. Я же с семи лет в своём Наро-Фоминске на танцы ходила, ну, может, Майей Плесецкой не стала, но осанку держать умела. Вот, это жизнь была. Ты бы видел.
Мне кажется, она даже не осознавала, что чуть больше десяти человек как заворожённые слушают её признание, это ж покруче любого реалити-шоу. Под такие признания Опра Уинфри будет сама рыдать.
– В меня же никто не верил. Я росла гадким утёнком. Чёлка вот такая, – показала она пальцами на бровях. Губ нет, сисек нет, ну да, ноги стройные, талия шикарная. – Почти икнула, но сдержалась. – Меня один меценат, – едва выговорила она с третьей, а то и с четвёртой попытки слово «Меценат», – склеил. Вот, он-то и сделал Оксаночку. И губки, и титьки, и ушки прижали…
– У тебя вроде не накаченные губы. – Наташка брякнула и осеклась.
– Что?
– Ну, как свои.
– Они свои, вот титьки нет, а губы свои.
– Ты же говоришь, сделала. – Развела она руками.
– А ты про это. Нет, я не качала их. Там эту… границу сдвинули. – Прочертила она ногтем почти под носом. – Девки, они заживали месяц, ни есть, ни пить не могла, а тем более трахаться. Меня чуть мой олигарх не бросил. А потом, когда уже увидел, что слепили, его переворачивать стало, прямо наизнанку от ревности выворачивало. Три съёмных квартиры разбомбил. Сам снимал, сам бомбил, сам ремонтировал, ну не сам, а за его счёт, а я только синяки и рубцы заживляла. Как он из меня отбивную, не сделал, не знаю. Наверное, папашина генетика, тому сколько помню, то в глаз кулаком прилетит, то в висок, то в затылок. Только там собутыльники, а меня мужик мой мутузил. Я с этим му… мужчиной восемь жизней потеряла точно, когда поняла, что ещё чуть-чуть и прихлопнет, собралась бежать. Так, его братки, приличные такие, в чёрных костюмах, при галстуке, этакие профессиональные секьюрити, – опять с трудом выговорила она. – Так вот, они меня поймали на вокзале, и долго кулаками и коленями объясняли, что нечего кукле наследника Тутси бегать по вокзалам.
Голос блондинки чуть дрогнул, а мы все её слушатели, молчали, внимая каждому слову. От тишины было слышно, как пыль оседает в воздухе. Прямо блокбастер из девяностых. Валентин взял её за руку, приложив к губам, она ухмыльнулась пьяной улыбкой, погладив его по голове.
– Всё прошло. Не, я реально, какое-то время даже ходить не могла. Повезло с тёткой одной. Она в больнице в травмате зав отделением была. Всё поняла без слов. Конечно, тебе два амбала привезут такой стейк, всё поймёшь. Она меня взяла и перевела в кардиологию, а им сказал, что я в кому впала. Показала какую-то бабку в силиконовой маске искусственного дыхания, ну они и притихли, а меня, как только ходить смогла, предупредила: «сейчас не сбежишь, один путь, через морг на кладбище», ну я и рванула. Он хоть и мудак был конкретный, но всё же щедрый. У меня было припрятано и золото, и шмотки, и даже деньги кое-какие. Я из города в город на автобусе ехала и в каждом ломбарде то цепочку, то браслет с серьгами скидывала. Так, до Москвы добралась. Так, что поверь мальчик, что нет, ничего страшного, пока ты жив, только смерть не исправить, а всё остальное фигня.
Потрепала она снова Валентина по затылку.
– Во всём виноваты родители, – выпалил наш застенчивый парнишка с грустными глазами.
Оксана опешила, словно проснулась, мне кажется, она протрезвела в какой-то степени от такого пылкого порыва. До этого момента страсти в нём были как пламя в керосиновой лампе, сейчас же кто-то разбил эту лампу и вспыхнула настоящее пламя.
– При чём тут родители? – Рыжая первая опомнилась, остальные ещё не могли переключиться с олигарха убийцы, а тут уже некто запалил факел жечь родителей.
– Всё идёт из детства! – Он становился просто агрессивен, даже через мерно. – Все корни проблем именно в это почве. – Он чуть было не стукнул кулаком по нашему перегруженному столу.
– Тсс. Тихо–тихо. Ты чего? – Протрезвевшая Оксана, почти на лету поймала его кулак, прижав к своей груди. – Родители, родители. Свои мозги тоже есть. Да, немного, да с перекосом, но они-то…
Парень поджал губы, явно тоже перебрав с градусами извне вовнутрь.
– А чем тебя обидели родители? – Стен стоял возле изгороди с открытой книгой в руках, эдакий, отец проповедник.
«Мальчик с грустными глазами»
Все замолчали, как после битвы, где нет выигравшего, только проигравшие. Стало как-то грустно. Валентин был словно рыба без воды, шамкал губами, порываясь, что-то сказать, но так и терялся в своих чертогах сознания.
– Выпей, выпей. – Подтолкнула Оксана, проявившая непритворную заботу. Вот, только что из неё всегда позитивной и столько умудрённой первый взгляд, хлестала столько эмоциональная и грустная история заблудившейся в мире девушке, а сейчас она само спокойствие, откачивает перебравшего собеседника.
– Ты точно прав в том, что всё из детства. – Стен пододвинул пластиковый стул сев рядом со мной. На обложке книги рисовался символичный заголовок «Бесы». Очень символично. – Из детства всё. Привычки, устой, ценности, мерило жизни, шаблоны нашего поведения, то через какую призму мы смотрим на этот мир. Не верю в силу врождённого, это лишь фундамент, остальное нам наращивает социальная среда.
– И что, распять родителей? – Рыжая поджала руки подмышки, но передумав налила себе вина?, сделав внушительный глоток.
– Нужно не распять, а понять. Как говорят, принять, понять и отпустить.
– Ага, было бы кого отпускать. – Воспрянул Валентин, закинув ещё глоток. Все молчаливые взгляды устремились снова на него.
Может, под молчаливым давлением нашего ожидания, может, под давлением алкоголя, а может, он просто получил, первый раз за всё это время выговориться, но его история полилась следом. Мы ещё не отошли от душещипательных откровений Оксаны, как нас решил пронзить своей биографией Валентин. Парень с самыми грустными глазами, ожидать от этой истории было нечего.
– Меня не то, что отпустили, меня выжили из дома. Они, то пили, то дрались, то мирились, то снова пили, да даже в перерывах, когда они просто жили подобием семьи, у них всё было синхронно даже нелюбовь ко мне. Я из дома бежал без оглядки, я даже паспорт ещё не получил, мне шестнадцати не было.
– Сейчас в четырнадцать выдают. – Вдруг брякнул Егор.
– А у меня его и в пятнадцать не было. Не знаю. – И этот щупленький невысокий паренёк с большими грустными глазами цвета неба залихватски закинул в себя полстакана почти чистого виски. Затряс рукой, тут же запил колой из бутылки, и утирая намокшие от слёз глаза, стал рассказывать о том, как его не любили, как на него кричали.
Да на кого не кричали родители, мне кажется, нет такого счастливого существа. Да, мне не говорили, «ты во всём виноват», «ты загубил мне жизнь».
Не знаю, насколько он говорил правду, мы могли лишь предполагать, либо верить, либо нет.
Представить десяти – двенадцатилетнего парнишку, которому заявили, чтобы он убирался из дома, и он это делал. Жил в сарае всё лето, где хранят дрова, по-тихому шмонал по грядкам в поиске овощей, это был просто предел. Рядом с ним я должен был звонить родителям и извиниться за всё, что причинил им.
– Они меня реально ненавидели. – Выпалил он, кто-то попытался хоть как-то оправдать его родителей. – Я ушёл из дома, а меня никто не искал, никто не интересовался, где я. Я всё лето ночевал на улице.
– И они не знали об этом? – Даже наш шутник Павел стал мрачнее позавчерашнего грозового венского утра.
