Хмуро:
– Программку читал..
Деньги сыпать не стали, на сцену снова выскочил конферансье.
– Ай-яй-яй, как ему сейчас, наверное, горячо.. Так жарко не бывает в Индии.. Но не так.. не так как будет вам, чуточку опосля.. Очередное свидетельство того, что у нас все по-честному и все без обмана. Кто ж мог подумать.. А пока Падма..сан.. бхаме.. чуть не поперхнулся.. Одиннадцатому.. остужают его подгоревший орган, а мы желаем ему скорого выздоровления и мягкой посадки в Хиджарабаде,.. я прошу вашего внимания.. Ибо нашу программу продолжает кудесник и чародей, дьякон Аристарх, благополучно ушедший из православия прямиком в шоу-бизнес. Встречайте мракобеса аплодисментами!
И на сцену выкатился безразмерный поп в черной рясе. Жиденькие отпущенные волосенки, козлинка с подбородка, пальца в два – «златая цепь на дубе том», верно, что вериги золота носить на себе легче.. Выкатился он под фон праведного речитатива, искусно наложенного на новомодный бит. В руках поп сжимал кадило и толстенную восковую свечу, захаживал поп кругами, освящал дымом благостным ряды первые.».. Во имя живага духа.. во имя.. во имя.. имя..».
– Дьякон Аристарх оживлять никого сегодня не собирается, как и заряжать воду не будет, – комментировал ведущий в микрофон, – хоть он и горазд, благо от церкви отлучен. Хотите денег? Много денег хотите? Так, чтоб с потолка, как манна небесная!
Ну а толпа разошлась не на шутку; «Давай-давай!», «Хотим!», «У кого спрашиваешь?», крики прочие, гоготанье, свист.
– Нет, денег сегодня тоже не будет..-
– Шарлатан лысый! – это только выкрик один, благой мат катился по рядам партера; конферансье остудил пыл:
– Не будет.. Обыденно как-то это.. скучно.. где-то уже было.. то ли в Марселе, а то ли в Жмеринке.. А давайте он вам лучше погадает? Предскажет судьбу пусть! Кратко, по существу, и без красной тряпки, пожалуйте с вопросиками к нам..
Зал как-то вначале растерялся, но -:
– Выиграю ли я бабу на ночь? – пьяный выкрик с трибуны завершился смачной икотой, смешки подхватили вокруг.
– Какой замечательный вопрос! – оживился конферансье, – дьякон Аристарх, не томите человека. Одарит ли Селина его выбором своим?
– Нет, – отчеканил поп и возобновил крестное шествие по кругу арены, – и то – во имя живага духа..
– Да ну-у тебя, предсказатель..
– Господа, прошу еще вопросики к нашему уважаемому ясновидцу.. Спрашиваем, не стесняемся. Можно с места.
– Фокусы-то будут?
– Дьякон Аристарх, изволите явить чудеса?
– Да, – как отрезал маститый иллюзионист и продолжал обход.
– Когда я умру? – робкий вопрос, из щепетильных.
– Да, – ответил рясоносец.
– Что «да»?
– Когда помрете, фокусы будут, – шакалом залился конферансье; вопрошавший сконфузился, остальными принято было «на ура».
– Жена мне изменяет..?
– Да.
– А негоже спрашивать, коли по-честному слышать не хочешь, – вовремя ставил ведущий.
– Хватит! – заорал уязвленный, спросивший про жену, – давай фокусы уже, авантюрист! Хоть бы воду в вино преврати, а то с ценами в вашем буфете это уж деньги как вода..
Поп вылез из-под рампы, накручивая кадилом ритуалы и крестя все вокруг свечкой, направо и налево полоскал, затем пробормотал что-то в пристегнутый к рясе микрофон. На секунду включили центральную иллюминацию, чтоб присутствующим чудо лицезреть в полноте – а чудо-то случилось: из подсобных помещений струйками тонкими тянулись прелестницы в мини-юбках, подносившие гостях стакан с кагором.
– Вот это да! Еще-еще! Еще давай!
– Какие же вы ненасытные! – не унимался ведущий, – вкусили вы крови Христовой, хотите и тела вкусить? Стыдно мне за вас.. Ах, внесите семги!
– Да, – одобрил поп и ухнул по воздуху кулаком. На подносах почали разносить бутерброды.
Чавкающие зрители и не заметили, как на сцене появился ломберный столик с цилиндром. В сторону опостывшие с годами реквизиты, приступил иллюзионист к делу заправскому, к делу коммерческому, о котором и было изначально заявлено в программе, а именно – под умилительный гул жующей толпы дьякон Аристарх с глубокомысленным видом и на прощание достал из шляпы ошарашенного кролика.
Третьим номером вышла тройка заклинателей змей в павлиньих кафтанах с дудочками наперевес. Под их заунывные трели пьяные кобры выползали из глиняных горшков и, что завороженные, выделывали кольцами кульбиты под дудки факиров почтенной публики на утеху.
– Пришло время испить яду.. – мрачно нагнетал атмосферу конферансье, – на столе три бокала. В одном из трех, помимо вина, яд гремучей змеи.
Бросили жребий, укротители разыграли кому из какого пить. Хватили и одновременно осушили залпом. Один, молодой, самый разукрашенный, рухнул замертво. «А-а-а-а-х» прокатилось по трибунам.
На арену шаром закатился дьякон Аристарх с молитвой на устах и отпевальной чашей в руке. То ли благостная молитва помогла, то ли антидот в чаше, из которой он незаметно плеснул в рот помершему, однако скончавшийся поднялся как ни в чем не бывало.. и направился было к кулисам.. да как-то и встрял неуклюже по центру, будто о вечном задумался.. и – здесь же, на арене, не отходя, как говорится, от кассы, опорожнил содержимое своего отравленного желудка.
Далее были сиамские уродцы, дурачащие друг друга и зрителей картежными ловкостями. Толпа начала откровенно скучать..
– Карлики хоть будут? – вопль безнадеги.
Вынырнувший вовремя конферансье выпроводил близнецов за кулисы под «давайте, идите, хватит, хватит» и «я рассчитаюсь позже», и – дальше, громче, толпе:
– Смотрю, притомились вы, бедненькие вы мои.. Чем же еще вас развлечь? Чем вас удивить? А я вот стихи пишу, читаю.. Хотите послушать? Вся жизнь на арене, а толку-то нету, хоть рюмку поднес бы кто, хоть сигарету, накрашенный клоун, печальные слезы, один – лишний в жизни, и с ним его грезы.. Печали печать, вольнодумное чело привыкло к насмешкам.. и поседело..
– Хватит!
– Другое хотите? Поживее? Я помню чудное мгновенье, из бани в тряпке вышла ты, в сугроба снег ушло виденье, с ним гений чистой красоты. Торчали пятки из сугроба в тревогах шумной суеты, снежок белесый нанемнога попрятал все твои черты..
– Без стихов давай! Обойдемся! Ты бабу давай!
– Антракт.. – разогнуло улыбку с лица конферансье, – дайте, что ли, свету.. Убрать нечистоты со сцены.. Живо-живо.. Господа, по правую сторону буфет с закусками. Рекомендую жульен. По левую – сортиры. Сегодня, и только сегодня, оба в вашем полном распоряжении. Все для вас, дорогие, чтоб вас.. Далеко не расходимся, мы вернемся через двадцать минут.. Ну и через двадцать минут эта самая, самая-самая.. десертик самый.. для вас.. Вам предстоит интимное свидание с самой царицей ночи! А пока инджой еселф, погодьте трошки.. В перерывчик наслаждайтесь музычкой и прелестными закусками, и вам и нам на радость! Скоро вернусь, не скучайте. Чао! Бай-бай! – расплылся снова полюбовной улыбочкой, – музон им врубай.. – гаркнул напоследок кому-то за кулисы.
Громыхнуло по расшатанным колонкам «Лебединым озером».
– Вырубай нахер шарманку! Бабу давай! На кой собирать всех было? Классику слушать? Дома с женой послушаю! – тут и там негодующие крики по толпе встречали вступительные воздушные аккорды.
Я остался на трибуне. И кагор с даровыми бутербродами с подношения дьякона не брал. Вот когда в прихожей щелкнуло, не иди ты, зачем.. а теперь мерзко, и за себя же мерзко, они-то тут при чем.. Теперь на манеже семенили уборщики, отдирающие ужин укротителя змей от полового покрытия арены. Трибуны редели, расходились желающими набить или опростать животы да мочевой пузырь. Оставшиеся обсуждали с их же слов «тухловатую программу», но и верили, что «клубничка поправить все может»; душком по залу бранились на назойливость затянувшихся валторн.
Раздались два сигнала, призывающие снова занять свои места. При третьем потушили свет. Зрители уставились в черноту сцены. Затянутое томление прервалось таинственным уже голосом конферансье:
– Дамы и господа.. Ах, впрочем, каламбур.. Где ж тут дамы?.. да и где ж тут господа.. Избранные самцы мира сего! Так вот надо бы подходить. Через мгновение она появится на сцене. Она! Та, которую вы ждали весь вечер. Она, царица ночи и дитя Луны, ундина страсти, вершительница самых сокровенных желаний! Селина, пламенная и нерукотворная!
В кругу манежа вспыхнули свечи. Откуда-то пустили едкий дым, клубы которого, курясь, поднимались ввысь, под купол. Заиграла тревожная тягучая музыка дуэта скрипки и клавесина.
Сторонний, мерцающий свет, густой дым.. мало что можно было разглядеть.. Чрез некоторое время и спадающую пелену я начал различать силуэт женской фигуры. Он то тонул, исчезая в сладостных клубах, то на миг воскресал белизною линий. Следуя порывам скрипки, танцовщица танцевала танец обнаженного откровения, любой танец – обнаженное откровение, мне кто-то говорил, поэтому я не танцую.. кружилась она в волнах смоляных локонов, которые в выпадах ее стелились по пологу манежа. Прогиб спины, и в паузе я – глазами беглец, придержанный вдохом, по ней, и под ней – бутон не распустившихся еще лилейных створок.
Но видел я ее другой, потому здесь я затираю абзацами.. Белые молнии, плечи секли спадающий дым. Точеная острота, это не плечи, движенья их плавны, переливны, грудь ее завершалась ею.. судорога мышц.. а руки то змеями возносились к куполу, то безвольной плетью им падать, к патоке, к ущельецу, к коленям..
– Пошлость твоя убивает.. – бывало, позже укоряла меня, поведя бровью и сделав гримаску, тщательная Анастасия, когда читал я ей с ночи отрывки, – ты как слюной брызжешь в этих описаниях.. Тебе-то зачем? У тебя все есть. Фу! – и тогда подкатывала она нижнюю губку..
Тогда ж ничто, был только силуэт, и от него не оторвать было глаз.. цирк умер весь, живые хоть бы дышат.. Лицо ее.. а не было лица у силуэта.. оно до сих пор скрывалось в потоке волос, дыма, расстояния.. меня оставил слух.. про это я..
И вот она бросилась на колени, к плечу белому прижалась шеей, волосы ее схлестнули за спину, так она застыла, так умерла она в завершающей позе млечного изваяние, белые линии рук – черному в дыму куполу жесты. И не было лица, с прорезями тремя пепельная маска вдруг была ей лица вместо..
– ..Бог мой.. если ты есть.. Сохрани меня от гордости.. и от самолюбия сохрани.. разум, скромность и целомудрие пусть украшают меня.. – подымалась Селина с колен.
Похотливое скопище вдруг разумом прозрело, что самое интересное, вероятно, позади, и теперь жди подвоха, что теперь будут бесплатно же нравоучать, пробежало даже в рядах страшное слово «секта».. Бурлило, взывало скопище к продолжению, что им еще хочется, что ведь не все раскрыто, и тема не вся, что не.. что она, казалось, не слышала их..
– Праздность противна тебе, противна и мне, и порождает пороки.. подай же мне охоту к трудолюбию и благослови труды мои.. – обходила Селина амфитеатр кругами, жадно всматриваясь в толпу, – когда ж закон твой повелевает людям жить в честном супружестве, то приведи меня, Отче Святой, к сему освященному тобой званию.. не для угождению вожделению моему, но для исполнения предназначения твоего.. ибо ты сам сказал..
– Иди сюда, че скажу..
Проходила они мимо выкрикивающих непристойности, подзывали ее к себе, свистели, галдели, жениться обещали..
– ..ибо сказал ты: нехорошо человеку быть одному и, создав ему жену в помощницы, благословил их расти и множиться.. и населять землю..
– Во, правильно! Эт устроим! Ты ток, эта, выбери меня.
– У него чиряк на носу! Давай ко мне!
– ..услышь смиренную молитву мою, из глубины девичьего сердца тебе воссылаемую; дай мне супруга честного, благочестивого..
..чтоб с ним..
..чтоб с ним в любви и согласии прославляли мы тебя, милосердного Бога.. Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков..
Селина сбросила маску.. Смотрела на меня, смотрела мне прямо в глаза пораженная стрелою узнать, когда стрела бьет обоих, что холодок от нее бежит по спине.. оттуда, с цирковой арены, на меня снизу вверх смотрела моя зачарованная Анастасия.
На сцену торопился запыхавшийся конферансье, застегивал он на ходу нижнюю пуговицу розово-желтого своего фрака, пуговица не сходилась:
– Вот он! Вот он! Эй, ты там, ты – это он! Бывает же, родиться счастливым.. Поздравляем-с, поздравляем-с.. Неподражаемая Селина сделала свой выбор.. Ох, и это не я.. Не я снова.. Аплодисменты, паршивцы.. Все равно апло-дис-менты, – обрушенный зал, каждый из них в отдельности и все в единстве вместе, погребально молчал, – эй, ты, темненький в девятом ряду, спускайся сюда, что ль.. – махнул мне ведущий, прочим добавил строго, – представление окончено. На выход, господа, на выход, и попрошу без давки. Вас дома жены заждались..
В переполохе всенародном на сцену полетели бутылки и стаканы, огрызки, объедки, зажигалки, мелочь с карманов, и туда же – в обилии проклятья. Аккурат рядом с ведущим приземлился дырявый ботинок. Анастасия скрылась за кулисы.
