Мира попыталась стать послушной. Но тело уже отдалось своему ритму.
Сладко распирающие толчки резко пропали. Рядом на кровать приземлились скрещенные планки, на которых держались кожаные наручники и наножные кандалы.
– Распорка с ограничителями для щиколоток и запястий, – объяснил Теодор, пока Мира не запаниковала. Но Мира не собиралась отказываться. Не на этот раз. Она подвинулась ближе к распорке, показывая, что готова.
Теодор схватил её лодыжки и, надев на них фиксатор, защёлкнул застёжку. Затем просунул кончик пальца между ремнями и щиколотками.
– Теперь руки.
– Да.
– Прижмись грудью к матрасу.
Мира послушалась. Теодор справлялся со всем ловко, без суеты. Ему даже не требовалось следить за тем, что он делает. Запястья Миры приковали к планке, рядом с лодыжками. На пробу она поёрзала в попытке освободиться. Безуспешно.
– Вот теперь попалась, – в медовом голосе Теодора растекалось удовлетворение. – Насколько ты можешь доверять мне, будучи в моей власти?
– Полностью.
– Да? Ты зависима от меня. От моей милости, от моего решения и моих желаний. Ты раскрыта для меня. Ты беспомощна. Уже не такая храбрая, как совсем недавно, пока ещё могла управлять своими конечностями, не так ли? Теперь ты не просто не хочешь ёрзать. Твоё тело поставило блок на любое движение, потому что это привлечёт моё внимание. Потому что теперь ты под моим контролем. А значит, оцениваешь каждый свой шаг на степень риска, подозреваешь в каждом из них угрозу. Никогда не знаешь наверняка, что я захочу с тобой сделать. Придётся просто принять то, что тебе дадут.
– Да…
– Да? Увереннее!
– Да!
Он пристроился у вздёрнутой в воздухе задницы Миры. Новое проникновение заставило её глаза широко распахнуться. Кожа была как в огне, словно под ней тлели угли. Теодор склонялся, проникая глубже. Грудь Миры удобно легла в его ладони.
Выпрямившись, он нажал на распорку и толкнул ноги Миры. Те раздвинулись минимум на три фута. И обратно их никак не сомкнуть. Теперь дыхание Миры скандировало с какими-то задушенными звуками.
– Ты рычишь? – подразнил Теодор. – Порычи. Это всё, что тебе сейчас доступно.
Он двигал бёдрами как поршнями. Мира ощущала в себе каждый его дюйм. Каждое движение сдвигало её вверх по матрасу. Удары бёдер о ягодицы сливались, путаясь меж собой. Почти непристойное созвучие.
Обострённого слуха коснулось хлёсткое ругательство сквозь зубы. Совершенно лишённое привычной вычурности, свойственной Теодору.
Ого. Дважды за вечер.
Ты умеешь ругаться.
Бранное слово точно плеснуло бензина в огонь. Взявшись за перекладину распорки, Теодор повернул Миру на сто восемьдесят градусов. Мира шлёпнулась на спину, из груди вышибло весь воздух. Быстро отстегнув её, Теодор отбросил адово-райское приспособление в сторону. То с грохотом приземлилось на пол.
– На хрен. Позже. Позже. Потом.
Трижды за вечер.
Он раскинул конечности Миры в стороны и устроился между её ног. Игра Теодору отчего-то надоела. Или показалась лишней. В этот момент он хотел наслаждаться откликом своей партнёрши. Вколачиваться в податливое тело. Наблюдать порочным взглядом, как исчезает внутри него дюйм за дюймом.
– Двигайся, как тебе хочется, – нависнув сверху, сказал он.
Всё вокруг сузилось до ощущений от веса его тела. Мира сомкнула щиколотки на пояснице Теодора, а руки – на его шее.
– Моя нежная, – на контрасте с жёстким темпом прозвучал ласковый шёпот в губы.
Он вдруг вырвался из неё, заставив ахнуть от резкого ощущения покинутости.
– Что ты делаешь? – Мира встала на локти, но, потеряв равновесие, тут же грохнулась обратно на спину.
Теодор изящно прогнулся в спине. Лопатки его смотрели вверх, черноволосая голова склонилась к паху.
– Что ты…
Рот его теперь ласкал там, где только что побывал его член. Знакомые волнообразные и подманивающие движения, взмахи мягкого, плоского, упругого языка чередовались с редкими поцелуями. Теодор заставил принимать каждое прикосновение. Мира вытянулась, издав хныкающий звук. Тело мелко содрогнулось от мощного прилива. Теодор не остановился, пока Мира не обмякла в его руках. И только потом снова навис над ней и глубоко толкнулся внутрь. Сердце Миры стучало в горле. Колени соскальзывали с влажных мужских ягодиц от каждого толчка. Скопившееся внизу живота остаточное удовольствие вынырнуло на поверхность в тот момент, когда бёдра Теодора замерли и задрожали.
***
Два тела образовались в позе инь-янь. Кожа была липкой, а простынь неуютно остывала. Даже лёгкие прикосновения вызывали у Миры протесты.
– М-мх, – недовольно промычала она.
– Больно?
– Нет.
– Ты под напряжением, как оголённый провод?
– Да. У меня ноги до сих пор дрожат.
Теодор невесомо поцеловал её колено. Только что он вертел ей, как ему вздумается, а теперь, как прежде, смотрел с придыханием.
– Душа твоя – коварная сирена.
– Разумеется, во всём виновата я, я тебя соблазнила, да-да.
Сиротливо валяющаяся на полу распорка притягивала взгляд.
– Почему эта штука находится в твоей спальне?
– Заготовлена заранее. У меня были на тебя планы.
Вскоре Теодор устроился за спиной Миры и, обняв её, зарылся носом в запутанные волосы.
– Я вся мокрая и липкая.
– Да. И пахнешь мной.
– Это мне подходит, потому что ты пахнешь изумительно, – повернувшись в его руках, Мира забросила на бедро Теодора ногу. – Ты пахнешь… хм, кожаным салоном дорогого авто, глянцевыми страницами нового журнала… И немного грейпфрута.
– К сожалению, не я, а «Том Форд».
– Нет. Это ещё и ты. Не смейся, я упражняюсь в литературности.
– Я польщён. Мой запах ещё никто так высоко не оценивал. И всё же это просто парфюм.
– И всё же я останусь при своём мнении.
– Как и обычно.
Какое-то время они молчали. Теодор гладил её волосы. У Миры сил не осталось, поэтому она обводила лишь взглядом его нос, губы, выточенную линию челюсти.
– Прости за сегодня. Я не хотел быть грубым.
– Я хотела, чтобы ты был груб.
– Речь не об этом. А о том, что я наговорил тебе.
– Зато наконец-то сказал всё, что думаешь.
– Неважно, что я думаю. Ты такая, какой пожелаешь быть. И никто не в праве тебе указывать.
– Да. Поэтому меня твои оскорбления не задели.
– Всё равно. Я не хотел грубить.
– Хорошо, – Мира нажала губами на его подбородок. – Ты уже достаточно попросил прощения.
– Значит, всё в порядке? – изумился Теодор.
– Конечно. Извинения приняты. Почему тебя так это удивляет?
– Ты всегда меня удивляешь, – привычный недоответ.
После душа Мира собирала разбросанную по дому одежду. Теодор любезно предложил помощь. Но взамен одеваться ей пришлось под его пристальным, почти маньяческим присмотром. Едва Мира собиралась надеть бюстгальтер, Теодор отобрал его. С невозмутимостью он помог Мире натянуть блузку на голое тело.
– Просвечивается, – заметила она.
Большим пальцем Теодор погладил её сосок сквозь ткань.
– Безупречно выглядит.
Мира оценила себя в зеркало и усмехнулась.
– Ну ладно, – она откинулась спиной на его грудь. Взяла Теодора за руки. – Завтра мне нужна моя машина. Прямо с утра.
– Хорошо. Я отвезу тебя домой.
– Я поеду на метро… И знаешь, почему?
– Да.
– Да. Потому что со мной ничего не случится.
Теодор кивнул. Мира обернулась к нему лицом.
– Теодор. Я понимаю, что ты ничего не можешь с собой поделать. Эта отравляющая фобия каждый раз оказывается сильнее. Но она будет только расти, если давать ей питаться. Можно и дальше ей потакать. А можно просто начинать сражаться. Она никуда не денется, если ты для этого ничего не сделаешь. Ты не в силах оградить меня от всего на свете. А постоянный страх однажды разрушит тебя.
– Я знаю, – снова ответил он, и Мира с облегчением поняла, что он действительно знает.
***
Есть что-то особенное в метро. В его шуме. В его сквозняках. В царствующем здесь запахе машинного масла и металла.
В волосах Миры гуляло дыхание Теодора, его руки лежали на её талии. Ближе стоять было уже невозможно, но Мире казалось, они всё равно недостаточно близко. Внутри остановившегося вагона она выловила взглядом надпись: «Не прислоняться». Ирония случая.
Здесь, в месте, где расставаться – обычный ход вещей, рождалось что-то новое. Оно просачивалось в каждый уголок души струйками. Или сбивало с ног, точно поезд. Мира не была уверена, как именно оно действует на неё. Она просто позволяла этому ощущению зарождаться в солнечном сплетении, встречала его сердцебиение и дыхание жизни. И вот – оно уже было повсюду. Ложилось нежностью на ресницы, скапливалось под веками. Трогало губы робко, как первый поцелуй.
В какой момент понимаешь, что человек тебе дорог? Когда это происходит? Если бы Мире пришлось выбирать, она бы сделала ставку на этот самый момент в метро.
Мимо спешили люди, но Мире казалось, они с Теодором – двое в огромном мире. Два сердца посреди перрона. В замершем мгновении. Здесь и сейчас плёнка киноленты остановилась. И это прощание – не обкрадывающая бессмысленность.
– Уже мой третий поезд ушёл, – слова Миры потонули в стуке колёс вагона.
Теодор не ответил. Только поводил носом по её виску и снова застыл. Мира тоже больше не заговорила. Её заполняло трепетом. Так много, что казалось, там, внутри неё, нет столько места. Несмотря на все передряги, сегодняшний день останется в памяти любимым воспоминанием. И Мира больше никогда не сумеет воспринимать подземку как прежде. Она крепче прислонилось к фигуре Теодора. Тело хотело запомнить этого человека здесь и сейчас. Оно желало выточиться под него, научиться идеально соприкасаться с ним всеми точками. Чтобы быть повсюду. Чтобы сплетаться с ним в танце единения.
Свет окон разгоняющегося вагона снова замелькал, от движения образовался ветер. Но образ мира вокруг слился для Миры в ненужный фон.
Кажется, я что-то чувствую к тебе. Настоящее.
Мира уехала только спустя десяток пропущенных поездов.
Глава 21
На улице царствовала мерзость: снег вперемешку с дождём и порывами ветра обрушились на город ещё прошлой ночью. Но в салоне автомобиля было тепло и сухо. Покидать уютное место Мире не хотелось не только из-за непогоды за окном. Теодор массировал её руки. Каждый сустав он растирал своими чуткими немного прохладными подушечками пальцев. Мягко, плавно, без лишних усилий. Обычно Мира не жаловала массаж из-за ощущения жирного масла на коже. Но «сухой» массаж пришёлся ей по вкусу. Вдобавок, тот, кто исполнял его, посылал в каждую клетку её тела импульсы. Конечно, лишь игра воображения, и всему виной – личность Теодора. Всё ещё будоражащая, заставляющая вспыхивать и ёрзать.
– А действительно помогает, ты не преувеличивал.
Улыбка дёрнула уголки губ Теодора.
– Экспресс-способ снять тревогу. Пальчики – основной инструмент познания окружающего мира. Они непрерывно находятся в движении. Поэтому тоже устают и заслуживают отдыха.
– Откуда ты всё это знаешь?
– Мой учитель китайского однажды поделился секретом, как быстро снять стресс.
