– Всё-то у тебя просто, Ром. А я вот считаю, что это специально делается, чтобы люди новые покупали и подписывались. Они просто присосались к нашим карманам и качают!
– Хм. Звучит правдоподобно. Давайте я сам, когда разберусь в этом вопросе, вам скажу тогда?
– Буду благодарен. С меня… кофеёк.
7
– Ты! Как ты посмел, Милош?!
Лазарь в отчаянии протянул ко мне руки. В очах – боль и горечь. И слёзы. В большом шатре собрались пара десятков воинов. Кто-то смотрит на меня, другие на Лазаря, остальные переглядываются или прячут взор в землю. Некоторые сжимают кулаки или эфесы мечей. Обвинения брошены страшные, но бездоказательные – это значило, что о моем предательстве сообщил Лазарю кто-то близкий, чьему мнению князь доверяет.
– Что они обещали тебе, Милош, мои земли? Золото?
– Тебя обманули, Лазарь! – Попытаюсь я отбиться. – Где доказательства?
– Вон с глаз моих. – Лазарь повернулся к выходу из шатра. – После битвы говорить будем.
И вышел. За ним двинулись остальные. Я тоже покинул шатер. Под стражу меня не взяли, но сторонились. Поле словно молоком залито густым туманом. Холодно и влажно. По левую руку на горизонте показываются первые лучи солнца. Совсем скоро светило развеет туман над полем и откроет взгляду турецкие полчища.
Все, кроме меня, уже в седле. Влатко со своими поскакал налево, а люди Вука – в противоположную сторону. Лазарь остался в окружении двух всадников.
– Я докажу! Я всем докажу! – ярость, копившаяся в груди, выплеснулась, наконец, наружу. Я вскочил на коня и понесся к своей дружине.
Князь не обернулся.
– Павле! Сречко! – кричал я, топчась на лошади посреди нашего лагеря.
Оба моих воеводы тут же подскочили, ожидая приказа. Вокруг собирались остальные.
– Вы знаете, что силы наши не равны. Все мы, – я обвёл взглядом дружинников, – готовы сложить головы, но не пустить мусульман на наши земли. Но нет нужды умирать впустую. Знаю, как мы вырвем победу. Мне нужны десять добровольцев. Лучшие из вас. Кто готов пойти за мной в самое сердце вражьего войска и вырвать его. Но там же и полечь.
Воины молчат. Отговаривать никто не пытается – знают, что без толку.
Первым вызывается Небойша, лучший мой поединщик. Ростом велик, а ловок как горностай. Равных ему в наших землях нет. Следом подходят Драган, Тихомир, Андрия – сколько битв с ними пройдено – не сосчитать. Братья Милун и Милян просят взять их, младшего Миляна отправляю назад – последние они у родичей, негоже род без потомков оставлять. Могучий Предраг подходит хромая, смотрит тревожно – если из седла его выбьют, то бежать не сможет, ежу понятно. Но если уж даже Предрага наземь скинут, значит, уже всё пропало, да и в седле он держится твёрдо. Киваю. Неманя выходит. Приближаюсь к нему, целую в чело, да отправляю назад – храбр Неманя, да юн совсем, и умения воинского не достает пока. И Саву не беру. Достоин старик этой битвы, спору нет, но больше пользы живой принесёт. Пусть Неманю и остальных учит ремеслу воинскому, как меня учил. Добрило, Йован, Ангелар, Ненад. Поднимаю руки – значит, всё.
Подзываю Павле и Сречко.
– Стройте дружину. Отправимся вместе, но вы за нами вслед не идите. Становитесь к Влатко на подмогу, ему тяжелее других придётся. С поля не уходить, разве только сам Лазарь отходить станет.
Воеводы прикладывают руку к груди и уходят. Сзади меня окликают.
– Князь…
Сава. Следовало ожидать.
– Милош. Знаю, выбрал ты лучших воинов для подвига ратного. А вот скажи мне, князь, станет ли твой отряд слабее, если в нём старик Сава будет?
– Сава, нет такой дружины, которую ты слабее сделаешь. Но кто обучать молодых будет после битвы? Нет лучше тебя учителя.
– Не всё ты ведаешь, князь. Мало мне осталось дней под Богом ходить, нового лета мне не увидеть. И ещё – посчитай своих воинов, князь. Одиннадцать вместе с тобою. Не лучше ли – дюжина? Так и песни сочинять складнее.
Прав старик. Как всегда, прав.
– Готовь коня, Сава. Почту за честь сражаться с тобой сегодня.
– Моё копье с тобой, князь.
И вот мы, блестя доспехами в лучах взошедшего солнца, врываемся на поле боя единым стремительным клинком. Войска только начали сближаться, но уже вижу, что Влатко не ждёт и пускает тяжёлую рыцарскую конницу на прорыв левого фланга османов. У турецкой лёгкой пехоты против них шансов нет, но если завязнут – пиши пропало – быстрая кавалерия вымотает их и окружит, если не подоспеют наши пехотинцы.
Мы не останавливаемся ни на миг, лишь сильнее пришпоривая коней. Вся надежда на то, что внимание турок сейчас на атаке основных войск.
Почти не встречая сопротивления, просачиваемся сквозь вражеских лучников, занявших позицию впереди, прорываем строй легковооруженных азапов, обходим конных акынджей – те не успевают развернуться, готовясь ко встрече наступающих войск. А вот теперь самое сложное – янычары. Не сбавляя темпа, выстраиваемся клином и врезаемся в строй дисциплинированной турецкой пехоты. Первые ряды не успевают среагировать, сабли, скользящие по доспехам, не причиняют вреда нашему безрассудному отряду. Но впереди ряды янычар уплотняются, готовясь к нашей встрече.
– Влево! – кричу я и поворачиваю коня.
Сохраняя напор, продолжаем движение, обойдя уплотнение пехоты. Удары сабель и ятаганов становятся всё сильнее. По доспехам бьют стрелы. Слетает с коня Ненад, врезаясь в турецкую глефу, и исчезает под турками, словно проваливаясь в болото. Падает конь под Тихомиром. Андрия получает стрелу в лицо и тоже тонет.
– Теперь вправо!
Последний ряд. Мы прорвались! Ангелар сползает с коня – смертельно раненый, он бился из последних сил. Я вижу шатёр султана. Пришпориваем коней и снова набираем борзости. Телохранители султана – элита турецкого войска – уже готовы встречать нас длинными копьями и глефами. Их не больше пятидесяти, и, видит бог, в другой ситуации мы бы дали им славный бой! Но потеряна уже треть моего отряда, а из оставшихся половина истекает кровью.
Мы на ходу, как можем, строим клин и врезаемся в строй телохранителей. Йован, Милун, Драган сбиты с коней, поднимаются, пытаясь принять бой, но быстро падают под атаками турок, уже не шевелясь.
– Где ты, Мурад?! – кричу я. Если не добраться до него сейчас – всё напрасно.
– Вон он! – ревёт Предраг, показывая на сгорбленную фигурку, убегающую от места схватки в окружении нескольких военачальников и телохранителей.
Мгновения, и мы уже настигли беглецов. Конь Добрило натыкается на выставленное копье, и тот летит вперёд, сбивая с ног двух телохранителей. Первый получает такой удар кулаком в лицо, что больше не шевелится, но второй успевает вонзить ятаган в спину под доспех моему дружиннику.
Я уже вижу цель – Мурад больше не бежит и стоит с саблей, приготовившись к бою. А мне не до ритуалов чести. На ходу прыгая с коня, сбиваю с ног турецкого султана и вонзаю меч в его грудь.
– Сделано, братцы!
Мои товарищи спешиваются и становятся вокруг меня. Все, кто остался: Сава, Предраг, Небойша. Вокруг нас уже сотни турок, но мы смеёмся и плачем, поём какую-то песню. Предраг уже словил несколько стрел, но отбивает атаку первых нападающих, Небойша держит меч левой рукой, правая висит плетью, Сава падает на колено, но снова поднимается, оставляя кровавый отпечаток. К нам тянутся копья, глефы, ятаганы, по нам бьют булавы, но мы поём, смеёмся и плачем.
Острия лезвий всё ближе.
Перед глазами всё плывет. Контуры турок, тех, что видно боковым зрением, становятся резче. Фиолетовое свечение.
Я просыпаюсь.
8
– С тобой моё копьё! – крикнул Егор.
– И мой меч! – вторил Серега.
– И мой лук! – добавила Адолат.
– И моя секира! – довершил Роман шершавым гномьим голосом.
Засмеялись. Этот сон сегодня отсматривал весь отдел. Очень важный заказ, на импорт. Роман попросил Варданяна дать посмотреть его дважды, будто бы для уточнения деталей. Как показалось Гончаренко, начальник даже отметил его рвение. Сновидение осталось как будто тем же самым, но эмоции несколько приглушились: крик обиды уже не рвал лёгкие, а в конце он не пел с другими персонажами, а с суровой готовностью встречал неминуемую кончину.
На утреннем обсуждении у Валерия Платоновича сегодня присутствовали все, хотя и длилось оно всего минут пятнадцать. Адолат высказала мнение, что «моё копье с тобой» – слишком явная отсылка к Властелину колец, с чем согласились почти все, даже те, кто этого не заметил сам. И так, по мелочам. Содержание нооформ в сновидении наблюдалось минимальное, значит, сон был предсказуем, неприятных сюрпризов быть не должно.
– Значит, завтра проверим финальную версию и отдаём Ярославу Николаевичу. Кто-то должен отсмотреть ещё раз.
– Можно я? – поспешно поднял руку Роман.
Варданян вскинул бровь.
– Мне привычно уже, – отшутился Гончаренко.
– Ладно. Хорошо. Тогда все свободны, отчёты прислать не забудьте.
Роману показалось, что Варданян что-то прокручивал в голове в фоновом режиме. Гончаренко давно понял, что у его начальника весьма острый ум, скрываемый в теле эдакого Тома Бомбадила (сегодня день Толкиена, не иначе), и который Валерий Платонович старался не афишировать. Но, как-никак, физмат в самом престижном техническом вузе страны даром не проходит.
Сновидцы покинули кабинет. Егор Моисеев встретился взглядом с Романом и сделал жест головой, означавший «на крышу?» Тот согласно кивнул.
Они отправились в лифт, доехали до восьмого этажа, где вышли на открытую крышу второго корпуса, на которой располагался уютный сквер метров тридцати в длину, упиравшийся в увитую плющом стену – сквер находился на том месте, где здание имело минимальную высоту, по краям же зелёной зоны вверх шли ещё несколько этажей: три у той части, откуда вышли Егор и Роман, семь – у противоположной, фасадной.
На удобных креслах-мешках под тенью гинкго уже полулежали Адолат и Серега.
– Как вам сеанс одновременного сна? – поинтересовалась Адолат.
– Да как обычно, вообще-то, – ответил Егор, – мы же не в одном сне были.
– Не патиссон, – вставил Марков.
Коллеги с недоумением посмотрели на него. Серёга филолог, любит всякие вывороты со словами. Нередко понятны они лишь ему одному.
– Ну, патиссон – пати и сон, вечеринка во сне, чего непонятно-то? – привычно объяснил Сергей элементарные вещи непонятливым коллегам.
– Интересно было бы патиссон провести, а? – поддержал товарища Роман.
– Это невозможно. К сожалению, – Адолат сделала по-детски грустное лицо и села на кресло, обняв колени.
– Вообще-то, возможно, – заявил Егор.
– Нет, ну, возможно, конечно. Теоретически, – Адолат с её короткой стрижкой и тонкими очками выглядела почти как профессор на лекции – если бы не полосатые штаны, футболка и небольшая татуировка на правом предплечье в виде старинного ловца снов – из тех, декоративных, что были до распространения синтетических сновидений. – Но ведь для этого нужен кто-то посильнее, чем мы.
– «Девятка» же, не меньше? – спросил Гончаренко.
– Некоторые «восьмерки», вроде бы, тоже могут, – вставил Сергей.
– Но нам от этого не легче, – подытожил Егор.
Ребята закурили и стали вспоминать, есть ли среди знакомых им коллег «девятки» и «восьмёрки».
– Можно подумать, кто-то из них согласился бы нам патиссон провести, – подумал вслух Роман.
– Нет, если это, например, Варданян, то почему бы и нет? – Адолат, похоже, всерьёз заинтересовалась вопросом.
– А он может? – повернулся к ней Роман.
Та пожала плечами.
– Я помню, однажды к нам в отдел пришёл Зотов, вы ещё не работали, – начал Егор, – нас всего четверо было. У Ленки что-то во сне приключилось. Ну, Зотов с Варданяном её спать отправили, сами «ириски»[2 - ИРИС, ириска (разг.) – излучатель-репитер искусственных сновидений – персональный носимый излучатель сновидений. Используется в т. ч. агентами, солдатами, также обеспеченными туристами и т.п. Стоит намного дороже стационарных сонников. Напоминает наушники, но надевается на виски.] надели и на креслах у Варданяна задремали. Вот я думаю, очевидно же, что её сон пошли смотреть.
– Похоже на то, – согласился Сергей.
– Только это значит, что без Зотова Варданян нас в сон поместить не может, – рассуждал Роман, – а ещё это значит, что Зотов – минимум «восьмёрка».
– Короче, надо пробить этот вопрос. И сделать это должен ты, – Сергей посмотрел на Егора.
Тот согласно кивнул. Егор работал здесь дольше нас всех – с тех пор, когда Варданян ещё был простым сновидцем, а руководил отделом Зотов. Коллеги встали с кресел и направились к лифту.
9
Роман не поделился с коллегами своими планами, а, точнее сказать, мечтами – у планов-то должны быть определённые основания, а мечты – они на то и мечты. Не хотелось спугнуть. А хотелось ему не только смотреть сновиденья, периодически запуская эндогнозис, или как говорили у них в отделе, «открываться». Гончаренко мечтал попробовать себя в создании снов. Как таковое повышение его не слишком интересовало, но вот попробовать творить в новых условиях – о, это стоило бы попробовать.
У него «пятёрка», причём, как тогда определил Зотов, твёрдая. Читай, есть потенциал развить онейру до шести. Ему уже под тридцать, но почему бы не попробовать?
На днях он поинтересовался у Варданяна, есть ли на Фабрике снов возможность повысить онейрогномику. Тот ответил, что да, но этим в НИИ при фабрике занимаются, а чтобы попасть туда на глубокое обследование, нужен запрос от руководителя управления. То есть от Зотова, в его случае. Поинтересовался мотивом, конечно. Гончаренко скрывать не стал. И решил поговорить с Ярославом Николаевичем сегодня, если получится. После того, как отсмотрит вчерашний сон, как он надеялся, и получит ответы на некоторые вопросы.
– Спокойной ночи! – по традиции, приветствовали его вечером коллеги.
– Спокойной ночи, – отвечал им Гончаренко.
Всё, как всегда, но кое-что сегодня будет иначе – никогда до этого он ещё не смотрел один и тот же сон третий раз подряд. Роман включил рабочий сонник – довольно мощный, третьего поколения – он не только транслирует сновидения и удлиняет фазу быстрого сна[3 - Фаза быстрого сна – фаза сна, характеризующаяся повышенной активностью головного мозга. В этой фазе человек видит наиболее эмоциональные сновидения.], но и ускоряет засыпание, а также несколько упрощает эндогнозис, чего в домашних и персональных моделях, разумеется, не было. Лёг, набросил плед, закрыл глаза. «Открылся» Роман поздно, самопроизвольно, сонник он на режим эндогнозиса не ставил. Ему было нужно как можно дольше отсматривать сновидение как простому пользователю – погрузившись в него целиком. Гончаренко дождался конца сна и открыл глаза. «Обмозгую на крыше», – решил он.
Никого. На встроенном в рукав комбеза экране – три часа ночи, пульс 92 (решил по лестнице пробежаться), вероятность дождя 12 процентов. Отчёт Варданяну отправлен, теперь на крыше он может сидеть часов до четырёх, а то и до пяти – один небольшой сон он уж как-нибудь за полчаса отсмотрит.
Итак. Сегодняшний сон был значительно эмоциональнее, чем его предыдущая версия, до правки. Если расположить три просмотра на одной школе «принятия» сновидения, то получается, что два сновидения находились примерно на одном уровне – это первый просмотр вчерашней версии и сегодняшняя финальная. А вот второй вчерашний просмотр провисает. Если рассмотреть допущение, что это провисание – результат привыкания сознания, то его опровергает возрастание «принятия» финальной версии, которая практически ничем не отличается от остальных. Таким образом, логично прийти к выводу, что происходит деградация сновидения, заложенная случайно или сознательно в файл.
Если это происходит случайно… Хм, нет, не бьётся. Сновидения проходят множественные тестирования, да и официальная причина – привыкание мозга – не на пустом месте родилась. Значит, не случайно. Не баг.
Теперь следующая развилка. Неизбежное следствие, вроде как стирание носителей, которые раньше использовались, всякие плёнки-диски из музеев, или сознательное добавление. Фича. И первое утверждение быстро привело Романа в тупик – он чётко помнил, что самые ранние, первые его искусственные сновидения не деградировали. Расплата за сложность? Да тоже нет, ведь и сейчас выпускаются простые сновидения, которые тем не менее тоже деградируют. Таким образом, логическая цепочка оставляет один вывод – деградация – сознательно добавленное свойство синтетических снов.
Пожалуй, стоило поразмыслить, хорошо это или плохо. Но Роман заметил Адолат и поставил логические измышления на паузу.
