– У Кемаля с мечом есть проблемы. Из него выйдет отличный палач: я ранее не видел, чтобы молокосос с таким равнодушным лицом отдирал ногти у галлов. А Прокл хороший мечник, я бы сказал – отличный.
– Кемнеби называл другие имена. Я уже запамятовал какие.
Филипп обреченно вздохнул и выпустил поток воздуха, от чего его губы зашелестели трещоткой.
– Наверное, Протей. О, Протей! Хотя почему Протей? Разве он полубог? Его Валентом звать. Это я его нашёл. Характер у фракийца дрянной. Кемнеби его ненавидит и при случае пытается всячески опустить и оклеветать.
– А он хороший мечник? Может, Кемнеби от него получал по затылку, вот и невзлюбил?
– От него все получали по затылку. Даже Кустодиан.
– Я же просил тебя назвать хороших бойцов, почему всё приходится вытягивать?
– Я и назвал. Но тебе ведь нужны ребята с головой.
– Хороший мечник уже означает, что голова работает. Поганый характер вопрос не первой очерёдности.
– Протей как Цербер. Его трудно перевоспитать.
– Хвалю легионскую муштру, но в Аваним Афарот свои методы. Кто ещё?
– Раз уж пошла такая беседа, то предложу тебе Эфиальта.
Филипп ожидал вопроса, но Агарес махнул рукой, требуя продолжения.
– Этот мерзавец отделает Кемаля, Прокла, Кемнеби, тебя и меня вместе взятых.
– Такой у меня уже есть в коллекции. Хватит и одного берсерка. Из двух котов в клетке один обязательно начнёт драться.
– Ты не понял, Агарес! Худший кот – это Протей. Он обязательно учинит драку. Его сначала надо охолонуть, а потом кормить маленькими кусочками. Эфиальт взвешенный и хладнокровный. Он как лис.
– Хладнокровие я ещё понимаю. Но как можно оставаться взвешенным, если идёшь в атаку на отряд опытных мечников?
– Можешь называть его безрассудным, диким. Называй, как тебе нравится, перс. Только скажу сразу – Эфиальт не разговаривает. Немой, – Филипп развёл руками. – Оттяпали ему язык или рот порвали – один Арес знает.
– Нет, такой мне не нужен. Что ж, значит, Протей.
– Что задумал?
– Тебя это пока не касается. Может, узнаешь позже. Мне нужно всё взвесить.
– Что ж, тогда оставлю тебя наедине со своими великими думами.
Филипп отвесил шутливый поклон и покинул хижину. Агарес вышел следом и столкнулся в дверях с Ульрихом.
– Подслушивал? Иди-ка сюда.
Агарес сгрёб Ульриха в охапку и затащил в дом.
– Ты не важная персона и не царский отпрыск, – Агарес достал увесистый кинжал. – Пустить тебе кровь и дело с концом.
– Господин, – испуганно сказал Ульрих. – У меня к вам два дела.
– Ты у нас дельцом стал? Даже интересно послушать.
Перс разжал руку, и Ульрих рухнул на пол. Мальчик отряхнулся и с обидой взглянул на наёмника.
– Я бы хотел тренироваться у наставника Миргалима.
– Валяй. Я здесь при чём? Пойди и попроси у него сам. Убежишь на следующий день. Ну или будешь на пару с Кемнеби намывать ему задницу, – Агарес посмеялся над своей же шуткой.
– Намывать зад…?
Агарес рассмеялся.
– А ты думал, что из тебя будут готовить безжалостного убийцу? Что будешь разгуливать в ночи, укрытый мраком, и отнимать жизни? Как бы ни так. Свою задницу, думаю, ты научился вытирать – это путь к самостоятельности. Если тебя заставляют вытирать чужую – ты ничтожество, но ежели сам согласишься – значит, на пути совершенствования.
– Господин, а вы тоже вытирали ему зад?
– Жаль, что он тебя не слышит, – Агарес хохотнул. – Он бы смеялся до брюшных колик. Не воспринимай буквально, клоп. Я в твои годы хлебнул горя. Уж лучше бы чей-то зад вытирал. Но это хороший настрой. Если научишься развешивать уши под нужными дверьми, а не под всеми подряд, то из тебя получится неплохой лазутчик, – перс присел на корточки и коснулся подбородка Ульриха. – У тебя подходящее лицо: лишено эмоций, без намёка на страх. Казалось бы, без намека, но я вижу, что ты боишься: того и гляди мне пол обмочишь. В целом же тебе неведом страх – ты пока не понял, как с ним обращаться. Ты прост, неприхотлив и безжалостен, хотя сам того не осознаешь. Окружающие обманываются твоей лживой натурой. Ты маленькое чудовище, Ульрих. Да, ты ещё ребенок, но я вижу, кто из тебя вырастет. В твоей душе распускаются семена зла, а ты их ещё и поливаешь.
– Это не так! – огрызнулся мальчик.
– Правда? Тогда скажи мне, где Далак?
– Умер. Понос свалил.
– И врёшь ты так же бессовестно, как моя дочь. Понос ли? У него желудок крепче, чем у Аттала. Конунг может за раз выпить бочку серваза и съесть ногу вепря. Далак же был вдвое меньше, а ел в два раза больше. Сказать, что нашли в лесу после тебя? Думаешь, щенка отпустили в гарнизон и не проследили за ним? Думаешь, я не знаю, что сначала Далак шёл один, а потом ты к нему присоединился? За что ты его так?
В голосе Агареса Ульрих уловил нотку отцовской заботы. Он знал, насколько коварен перс, но почему-то поверил ему.
– Он оскорбил меня, унизил, – на глазах у мальчика проступили слёзы. – Никто меня не воспринимает всерьёз. Даже Анаит.
– Вот кому Анаит и подтирает зад, так это тебе.
– Я ждал другого, – Ульрих всхлипнул.
– Великий убийца стоит и рыдает об утерянной любви. Не выношу, когда кто-то крутится вокруг моей дочери, тем более вшивый засранец вроде тебя. Своей болтовней ты отвлекаешь её. Ты всех отвлекаешь своим грязным ртом, но это мелочи. Возле Анаит может быть кто угодно, только не ты. Я не доверяю человеку, который в годы отрочества не видит собственную суть. Ты просто удивительный человек, Ульрих: всегда попадаешься мне на глаза, когда я не в том расположении духа. Вот даже сейчас. Я скажу Миргалиму, чтобы он приютил тебя при одном условии.
– Всё что угодно.
– Ты не приблизишься к Анаит на расстояние полёта стрелы и более не подойдёшь ко мне.
– Конечно, господин!
– И последнее: найди мать Далака и скажи, что её сын пострадал за свой длинный язык. Как разрешить последствия, решишь сам.
– Где же я её найду? – спросил Ульрих, чувствуя себя всё большим дураком.
– Разве ты не знаешь, где жил Далак? Не строй из себя глупца.
– Зачем мне это?
– Нужно ведь переступить через себя. Ты меня услышал. А теперь пошёл вон.
Дойдя до порога, Ульрих развернулся.
– Это было первое дело.
– Что ты ещё хотел сказать?
– Про Эмреса.
– Думаешь, я не знаю, что этот подонок обхаживает мою дочь? Он её покрывает по пять раз за ночь. Они ещё и пытаются это скрыть. Тоже мне умники.
– Но как? – недоумевал Ульрих.
– Что как? Как у неё хватает терпения на этого выродка?
– Как вы узнали?
– Я Агарес, а не пьяный Карл с арелатской низины. От меня ничего не утаишь.
– Господин, почему же он ещё жив?
– Время не настало. Если хочешь – разберись с ним сам.
– Мне это не под силу, – печально заметил Ульрих.
– Да, ты пока слаб, Ульрих, но римляне ещё услышат о тебе. И не только римляне. Клянусь Ахурамаздой! А теперь убирайся.
Ульрих выскочил на улицу. Он мчался по форту, пока не согнулся пополам от усталости. Ещё никогда мальчика так не окрыляли слова человека, которого он ненавидел.
Агарес же забыл о мальце через минуту. Он закрылся в доме и расстелил на столе недавно полученную карту крепости Хлора. Ему нужно было продумать, как проникнуть внутрь гарнизона, но вместо этого его голову захватили другие мысли.
Проблемы навалились разом – Агарес не знал, за какой узел взяться. Он пытался вывести Эмреса на чистую воду, ибо его раздражало, что Харольд возвысил лазутчика, поставив выше самого Агареса. После убийства нетопыря Калваг и Аттал потеряют глаза в разведке.
Напрямую устранить ученика Агарес не мог. Все знали о вражде наставника и возгордившегося ученика, посему после кратковременного триумфа перс расстанется с жизнью следом за учеником. После Эмреса следовало разобраться с советником конунга.
Голову Агареса заполонили безумные идеи. Он не знал, с чего начать.
III
Солдаты Аттала разрушили придел до основания: разобрали стены и сровняли с землей постройки. Аттал оставил небольшой засадный отряд в паре стадиев от гарнизона, а основные силы по-прежнему держал в главном лагере. Конунг не нападал в ожидании исполнения плана Агареса.
В урбсе жизнь проходила с большими ограничениями. Лазутчики уходили на разведку и таскали провиант через южные врата, о существовании которых алеманны не знали. Легионеры пребывали в подавленном состоянии. Трибуны ждали указаний пропретора Веспасиана, однако тот укрылся в Массилии. Эпихарид заливал безнадёгу вином, Кустодиан не отставал.
Как-то вечером спартанец направлялся в свои покои с кувшином в руке и наткнулся на Савла. Тот крался, точно вор, держа перед собой луцерну. Савл с опаской оглядывался по сторонам. Старик поздно заметил грозный взгляд Кустодиана и, зашаркав, поспешно двинулся в триклиний. Но спартанец обогнал его и преградил путь.
– Куда так торопишься, Савл?
– Господин Эпихарид попросил вина. Иду в триклиний, – оправдывался старик. – Если ты и дальше будешь меня задерживать, то тебе несдобровать.
– Кому здесь несдобровать, так это тебе. Что у тебя за пазухой, Савл?
Старик крепче прижал руки к бокам, его глаза виновато забегали.
– Небось последнюю бутылку фалернского припрятал? Все знают, что погреб разнесло в клочья. Осталась только поска.
– А тебе всё нипочём, – Савл кивнул на кувшин в руке спартанца.
– Остатки роскоши, – Кустодиан поднял сосуд. – Говори, где раздобыл вина?
– В триклинии оставалось. Ты правил на стене, ты – воин. Моё поле битвы – триклиний. Я же не учу тебя, как сражаться? Вот и ты не учи меня, как управиться с триклинием.
Кустодиан прижал старика к стене. Из-под плаща Савла выпала связка писем.
– Помилуй меня, господин! Ни в чём не виноват!
Спартанец поднял письма, перевязанные бечёвкой, и ткнул ими в лицо Савла.
– Не бутылочка фалернского, но не менее интересная находка. Что это?
– Помилуй, господин! – проникновенно выговорил старик. – Меня попросили передать письма.
Кустодиан смотрел в бегающие глазки Савла. Краем глаза спартанец заметил, что старик потянулся к поясу, но намеренно не обратил внимания.
Лицо Савла исказилось гневом. Он выхватил из-за пояса туники маленький нож и взмахнул им. Кустодиан сблокировал выпад рукой и крепко приложился по старику. Савл рухнул ничком и схватился за живот. Трибун смотрел на корчащегося старика, подумав, что такому ничтожеству было достаточно оплеухи. Он взял Савла за шкирку и потащил в покои легата.
– Я всё расскажу! Всё расскажу! Только пощадите меня.
Кустодиан решил сначала разобраться, прежде чем доносить Эпихариду. Он отнял светильник у Савла, вошёл в первую попавшуюся комнату и усадил старика на стул. Сам расположился напротив.
Кустодиан разрезал бечевку на связке и достал первое письмо. Мельком просмотрев бумаги, он заметил, что часть писем была написана на греческом, а часть – на латыни. Раскрыв первый пергамент, Кустодиан сразу узнал корявый почерк Филиппа.
Да благословят боги Древние земли Галлии и её великого конунга. Месяц воинственного Марса принес дожди, дороги развезло. Повозки вязнут в грязи, посему стоит подождать до наступления лета.
Эпихарид пустил корни в Массилии. Будь он молодым трибуном, то отправился бы на подмогу, дабы умножить славу. Но он, подобно мне, человек подневольный и вынужден повиноваться Домициану. С другой стороны, должность легата Августа – не самая последняя тропка в его блестящей карьере. Полагаю, он метит в сенат, посему попытается угодить и пропретору, и Августу. Ты должен сделать всё возможное, чтобы не допустить Эпихарида в мой гарнизон. Я доселе с ним не сталкивался, однако молва гласит, что он прожжённый вояка, который резал глотки вандалам под Иберией.
Не пройдёт и второй стражи караула, как письмо доставят тебе, мой дорогой друг.
Слава Древней Галлии и её великому конунгу!
