Лев Аскеров "Месть Невидимки"

Исходя из изложенного, министерство ненавязчиво, но неуклонно ограничивает выступления профессора перед массовой аудиторией, а, тем более, перед молодыми врачами и студентами.

Психическая деградация проф. Караева М.Р. вызывает в нашей среде искреннее сожаление, а его резкие выпады в адрес властей объясняются симптомами "мании величия". На мой убежденный взгляд, проф. Караев М.Р. нуждается больше в снисходительности, нежели в санкциях государственного осуждения.

С глубоким уважением…

И подпись. Заковыристая. Витиеватая. С закорючками и крендельками. Любой графолог определил бы, что представленная ему на анализ роспись, принадлежит человеку непомерно самовлюблённому и, вместе с тем, обладающему недюжинными способностями к интригам и коварству.

Вот это был бы диагноз. Не в бровь, а в глаз. Караева так и подмывало стукнуть кулаком по столу. С каким удовольствием он вломил бы этому подлецу.

“Всё чушь! Иезуитская полуправда!” – кипел он и готов был в голос крикнуть об этом. Но не мог. На смерть перепугал бы мирно сопящих в своих креслах шкафообразных ребят. Хотя, как он сейчас понял, они вряд ли услышали бы его…

В кабинет бесшумно влетел Пуфячок.

– Хозяин! – сдавленным голосом шепнул один из Шкафов, и они оба с необычайной прыткостью повскакивали с мест.

– Ну, где он?! Докладывайте! Живо! – прокудахтал хозяин.

– Он пропал, сэр, – потерянно проговорил Угрюмый.

– Что ты мелешь?! – подскочив к нему, грозно вышипел Пуфячок.

– Так точно, босс! Он исчез, – подтвердил драчливый Малый Шкаф.

– За кого вы меня принимаете? – с леденящей душу угрозой, спросил он. – Это вы того… – он покрутил пальцем возле виска. – Это у вас крыша поехала!

– Никак нет, сэр, – виновато возразил Угрюмый. Мы его взяли. Я сидел с ним на заднем сидении. И вдруг… он пропал… Николай, – он кивнул на товарища, – не успел тронуться с места.

Лицо Пуфячка перекосило, словно он, сдуру, зажевал горького перца и задохнулся им.

– А что скажешь ты, Ник? – с неимоверным трудом, заглушив в себе ярость, обратился он к Шкафу малому.

– Витёк не врёт… То есть…, – быстро поправился он, – Вик говорит правду, хозяин. Так оно и было. Они сели позади, а я за руль. А потом…

– Что потом, Ник? – вкрадчиво дознавался Пуфячок. – Давай! Давай!

– Потом случилась та бесовщина. Витек крикнул: «Мать твою, Коля, куда он подевался?!» Я обернулся, а того, чернявого, и след простыл… На сидении лежал только вот этот баул. Его баул. Чертовщина какая-то… Звука открывающейся двери я не слышал. Вряд ли он сумел бы их открыть. Я их заблокировал… Улица была пустой, а он человек приметный.

Пуфячок смешно рухнул в кресло, в котором только что сидел Шкаф по имени Витек и, обхватив руками плешивую голову, мотал ею из стороны в сторону. Потом, вероятно, смирившись с происшедшим и, по-прежнему, размышляя о чём-то, обреченно поинтересовался:

– Небось, напугали его? И здорово.

– Нет! – выпалил Угрюмый.

– Да! – с той же поспешностью признался Ник.

– Ах вы, мордовороты сибирские!.. Я же предупреждал: будьте с ним вежливы. Пригласить, а не запихивать в машину…

– Да как можно было не запихивать?! – возмутился Витёк. – Мы с ним заговорили по-свойски. По-русски. А он подумал, что мы менты из России… Навострился дать дёру.

– Его правда, хозяин, – подтвердил Николай. – Чернявый понёс ахинею про какие-то пять тысяч долларов, которые, якобы, были не взяткой, а подарком за то, что он кого-то излечил.

– Совок есть совок, – философски заметил Витёк.

Босс мрачно молчал. Сняв с себя очки, он повертел ими и, загадочно улыбаясь, сосредоточенно о чём-то размышлял. Так продолжалось с минуту. Может, и больше. Потом, поднявшись, высокомерно бросил:

– Проваливайте! Вон отсюда! Баул оставьте. Ждите в гостиной.

– Хозяин, заказать еду можно? – спросил Ник.

– Заказывайте что хотите! – закрывая за ними дверь, великодушно разрешил он.

Потом Пуфячок, закинув руки за спину, дважды прошёлся из одного конца кабинета в другой и, что-то окончательно решив для себя, вдруг остановился, внимательно огляделся, и, радушно улыбнувшись, произнёс:

– Вы здесь, профессор?..

Глава вторая

Э К С П Е Р И М Е Н Т

– Я здесь! – вскричал Караев. – Я здесь! – изнемогая от тошноты и шума в ушах, отозвался он. И, как оказалось, отозвался на надрывный голос жены, выбегающей из комнаты на балкон.

– Ты?! – осекшимся от изумления голосом выдохнула она.

Её Мика ползал на четвереньках в том самом же месте, у той же самой стены, где, настороженно вглядываясь в антенну своего аппарата, совсем недавно твёрдо стоял на ногах. А теперь как сомнамбула, с замутнённым взором да ещё и на карачках, головою тыкался в ту же самую стену…

Инна бросилась к нему.

Немного поговорив с ней, Мика отослал её за чаем. Отослал с одной единственной целью – собраться с мыслями и вспомнить всё, что с ним произошло.

Итак, он накинул на себя контур. Жена щёлкнула тумблером пуска. И Караев лишился чувств. Нет, скорее всего, погрузился в сон. И ему что-то снилось. Цельное, сюжетное и, как в жизни, логичное. В памяти мелькали яркие, пронзительно реальные сцены, в которых, находясь в забытье, он участвовал. С кем-то общался. О чём-то переживал…

– Что же всё-таки это было? – спросил он, окуная губы в дымящийся стакан чая, от которого, чертыхнувшись, невольно отдёрнулся.

– Ну, сколько раз я говорил тебе – не наливай мне крутого кипятка! – попенял он ей.

Пропустив мимо ушей его последние слова, Инна обняла мужа за плечи и ласково прошептала:

– Конечно, было… Ты превратился в невидимку.

Караев оцепенело смотрел перед собой. Неужели он переместился во времени и побывал в одном из отрезков своей жизни, который, скорее всего, ему ещё предстоит прожить? Ведь то, что он видел, с ним до сегодняшнего дня не происходило.

– Мика, ты хоть представляешь себе, чего ты добился? – услышал он голос жены. – Это потрясающе! Твой эксперимент имеет громадное государственное значение. Стратегическое… Под это, если мы продемонстрируем им, тебе на исследования выделят столько средств, сколько ты пожелаешь, – гнула она своё.

– Надо не просто показать – надо доказать, – отнекивался он.

– Доказательство – на лицо! – загорелась жена. – Чик аппаратом – и тебя нет. Чик! И ты тут как тут…

– Результат, конечно же, – моё почтение! – согласился он. – Небывалый. Я, естественно, покажу его. Может, что и получу, – неуверенно добавил Караев.

– Оставь сомнения, мой милый! – с ликующей игривостью воскликнула Инна.

Караев пожал плечами. А Инна, дребезжащим от радости голосом, принялась строить планы по поводу того, как она сама займётся организацией публичного показа. Пригласит людей из команды Президента, из Министерства национальной безопасности, Министерства обороны и весь цвет Академии наук…

Он её слышал, но не слушал. Профессор думал о своём....

То, что ему удалось выйти на спираль планетного Пространства-Времени и переместиться в иную плоскость жизни, а в настоящей – исчезнуть, – это однозначно. Стать невидимым одним нажатием кнопки – обескуражит кого угодно. И кого хочешь убедит…

Но того ли он добивался? Получился классический парадокс: искал одно, нашёл другое. Охотился на мышь, а завалил слона....

Впрочем… Караев поднялся и нервно забегал из угла в угол. Жена, между тем, не переставая, самозабвенно продолжала бубнить своё. Отрешённый взгляд мужа, иногда останавливающийся на ней, она истолковывала по-своему. Так, как хотелось ей. Интересно, мол, ему слушать как будет происходить задуманное ею мероприятие. Ему же было не до него.

Его осенило вдруг. Ведь он получил то, что надо. Правда, оно неожиданно выявило такую грань, существование которой он относил к фантастике…

Итак, что же произошло? Он вышел на многонитевой жгут планетного Пространства-Времени. Это – первое.

Второе, и самое важное: луч аппарата, отразившись от контурной «розетки», мгновенно отыскал и замкнулся на нити его индивидуального времени, находящегося в том Пространстве.

И третье. Почему он исчез? Да очень просто. Луч замыкается либо на его прошлом, так сказать, прожитой жизни, либо на будущем, которое ему предстоит прожить. Происходит преломление среды времени… Стало быть, и в том и в другом случае, он, по идее, должен был исчезать из реальности.

Четвёртое. Увиденное проливает свет на то, в какую часть канала своего времени перемещается испытуемый – ближе к истоку или к дельте. У больного с нарушенной психикой не спросишь – где он побывал. Если он минет заломленный участок нити своего времени и перескочит в отдалённое будущее, оно и станет точкой отсчёта его новой жизни. Его поведение, в таком случае, не будет пониматься не им самим, а, тем более, окружающими его людьми. Поэтому врачу обязательно надо знать – в какую сторону перемещается сознание пациента, чтобы остановить его восприятие жизни, то есть сигналы из жгута Пространства-Времени, на сегодняшнем дне.

Прислонившись к стене, Караев пусто смотрел на увлёкшуюся рассказом жену. Он был весь в себе. Сейчас важнее всего следовало определиться с тем, ради чего всё им затевалось. Что из всего эксперимента может сгодиться для лечения тем методом, что, для себя, он наметил.

Здесь главное не ошибиться – не вернуть сигналы к началу жизни человека, ни тем более к концу её. Другими словами, не опустить, если так можно выразиться, а поднять луч по нити от места дефекта на её здоровое продолжение. Оно то и обусловит нормальное течение жизни и нормальное функционирование психики пациента… А для этого надо знать – что видит больной при перемещении.

– Именно так! – тряхнув головой, вслух произносит Караев.

Инна решила, что он одобряет её план, и вся засветившись, порывисто прильнула к нему.

– Неправда ли, будет здорово?.. Я всё продумала. Ты согласен, Мика? – заглядывая в отсутствующие глаза мужа, спрашивает она.

– Делай, как знаешь… Мне надо работать. Я всё должен записать, – говорит он, отводя от себя её руки.

– Умница! – хвалит она. – Конечно же, нужна статья. Обстоятельная, аргументированная.

– Да, да. Разумеется, – уходя к себе в комнату, рассеяно пробормотал Караев.

Такого мощного прилива сил и необузданного желания работать, такой лёгкости мысли, возникающих в нём сами по себе и сами по себе складывающихся во фразы, обороты и, укладывающиеся в целые абзацы, он не испытывал, пожалуй, со студенческих лет. Он бил и бил по клавишам машинки до самого рассвета. Потом часа на три заснул и, быстро ополоснувшись, снова ринулся к столу. Инна буквально силой вытаскивала его из-за машинки, заставляя что-нибудь поесть. Он заглатывал в себя, не глядя, что она ему подавала, и вновь спешил к себе в комнату....

Лишь под утро третьих суток Караев, держа в обеих руках, как драгоценность, внушительную кипу бумаг, пошатываясь, вошёл к спящей жене.

Растолкав её, Караев блаженно улыбнулся:

– Я закончил.

– Что закончил? – спросонок прохрипела она и, заметив в его руках охапку листов, испещрённых машинописным текстом, облегчённо вздохнула и, вдруг, расхохоталась:

– Боже! Да ты знаешь, на кого похож?

– На кого?

– На сексуального маньяка.

– Может быть… Мне всё равно… Я, Инночка, закончил…

И тут силы оставили его. Он рухнул поперёк кровати прямо на ноги жены. Ей стоило больших трудов уложить его на подушки.

Ничего страшного не случилось. Мика спал мертвецким сном.

Проснулся Караев утром следующего дня. Его разбудил душистый запах заваренного кофе. К окну прильнула младенческая мордашка народившегося дня. С синими-синими на весь мир глазами. В форточку тёк свежий поток его волшебного дыхания. Он ласково гладил ему лицо и теребил волосы…

– Хорошо, – сказал он, потягиваясь и, вспомнив о том, что работа, которую он делал, завершена, с ещё большим наслаждением вобрал в себя рассветного воздуха, смешанного с золотом восходящего солнца и дурманом ароматного кофе. Лукаво улыбнувшись, Караев крикнул:

– Кофе в постель!

Паузы между тем, как он это выкрикнул, и появлением Инны, казалось бы, не было. Она объявилась в комнате, как привидение. И вся светилась.

И солнцем, вдруг сразу вспыхнувшим в комнате, и счастливыми глазами.

– Доброе утро, мой гений, – поцеловав его, прошептала она.

– Приятно слышать, – чмокая от удовольствия губами, отозвался он.

– Я прочла написанное тобой… Потрясающе!

– Знаю, – изобразив самодовольную мину, небрежно бросил Караев, а затем, по-детски задрыгав ногами, проканючил:

– Хочу кофею…

– Вставайте, сударь! Вас ждут великие дела! – строго потребовала жена, направляясь в сторону кухни.

Караев со всей силой, открытой ладонью стукнул по матрацу.

– Наконец-таки! Научил!

Инна отреагировала в одно мгновение:

– Я это помнила всегда! – воскликнула она. – Почти двести лет. С тех самых пор, когда один честолюбец заставлял свою женщину будить себя именно такими словами. Женщиной той, конечно, была я, а вот мужчина на тебя нисколько не походил…

– Неужели?! – удивился он.

– Ты, несомненно, лучше. Хотя бы потому, что ты живой. Да ещё и гений. Один на всё человечество.

– Это мне больше нравится, – выкинув из-под одеяла ноги, произнёс он.

Последние слова его прозвучали без особого воодушевления. И вообще не потому, что они прозвучали в пустой комнате и никто их не слышал. Просто, мысли его, сами собой, переключились на другое. На самое важное. На написанное им в эти дни. Караев по памяти пролистал всю, напечатанную им в один присест, монографию в почти две сотни страниц.