Шпион выходит под единственную полосу света, которая падает от фонарей, горящих по охраняемому периметру. Искусственный луч делит его лицо, которое выражает целую гамму эмоций. Его поцелуй в мою перевязанную ладонь становится якорем, который держит мои мысли только в этом событии. С Камилем всё происходит слишком быстро. Это не страсть, как с Насифом. Не попытка уважения, как с Фаридом. Чувства к пленнику гарема сносят ревущими волнами все волнорезы и пирсы. Я схожу с ума. Когда вернусь, не знаю. Не могу уснуть, слушаю, как сипит спящий Насиф.
– За неповиновение королеве назначается сто ударов, – голос палача звучит буднично.
Меня же задевает его заявление раскалённой иглой. Я неохотно гуляю по улицам Эр- Зияди из- за того, что могу наткнуться на смертную казнь. И во внутреннем дворе дворца нет спасения от картины жестокости. Через бревно положили Камиля. Он невероятно спокоен, его руки даже не связаны. Весь гарем послушно стоит строем и глядит на чужое унижение. Я же рефлекторно дёргаюсь в сторону действа, чтобы оборвать его. Но сегодня рядом Дилип, он успевает схватить меня за руку.
– Это не дипломатично, – бормочет он.
Хотя по глазам мужчины видно, что он сам с удовольствием бы выхватил кнут из рук палача.
– Я не хочу смотреть, – отворачиваюсь.
И не в силах уйти. Сейчас дело не в том отвращении, которое приковывает к зрелищу. Нет. С каждым ударом моё сердце замирает. И я хочу знать, останется ли в живых Камиль после такого старательного исполнения приговора.
– Тебя тоже привлекает казнь?
Ильнура замечает меня и идёт кресейром между своими наложниками в мою сторону.
– Возможно, – держу в клетке злость, которая может погубить меня и моих сопровождающих.
– Тогда вглядись внимательно. Я это называю профилактикой.
Приходится повернуться. Натыкаюсь на взгляд Камиля, он улыбается мне, опираясь руками о землю.
– Я могла бы уже убить или посадить его в тюрьму, – голос королевы скрывает за бархатом тембра стальной звон жестокости. – Но мне нравится своенравность и непреклонность этого мужчины. Всю жизнь передо мной падали на колени. Наверное, поэтому эта наша с ним дуэль доставляет мне такое удовольствие.
Королева Тигростана для меня не лучше сумасшедшей. Она даже улыбается будто бы безумно. Слежу за ней тоже с оттенком отвращения. Потом пользуюсь хорошей отговоркой, что неважно себя чувствую, и тороплюсь укрыться за дверью покоев.
7
Серьёзно рискую, потому что даю взятку Акифу, чтобы пройти ночью в лазарет. Умом понимаю, что заигрываю с правилами самой опасной королевы Востока. А сердце желает знать, что с Камилем.
– А сейчас что- то случилось?
Пленник гарема узнаёт меня сразу, хоть в его палате царит полутьма.
– Случилось, – на самом деле, я подразумеваю свои слишком тёплые чувства к мужчине. – Тебя высекли.
– О, это обычная история, – псевдо- наложник осторожно приподнимается на постели. – В очередной раз меня вызвали в покои королевы. И снова я не хочу с ней спать.
Скриплю зубами, молчу. Моя ненависть к чёрноглазой противнице надевает латы и берёт меч. Она готова к самой агрессивной атаке.
– Я очень долго пытался сбежать, каждый раз меня задерживали и запирали в камеру на несколько дней без еды и воды. Так что кнут – это лёгкое приключение.
Его глаза появляются в пятне рассеянного света от старого ночника. На серой радужке пляшут огоньки сарказма.
– Я принесла тебе чёрный подорожник.
– Спасибо.
Камиль привычным движением берёт мою руку и целует ладонь. И внутри меня начинается ураган смятения и желания остаться с ним в одной комнате навсегда. Однако шум в коридоре говорит об обратном.
– Что- то случилось, Акиф? – гремит голос за дверью.
– Просто сказали стеречь, чтобы не сбежал.
Пленник гарема же встаёт, преодолевая боль, и помогает мне спрятаться под кроватью. Из своего укрытия я вижу только ноги Висак, которые меряют шагами палату.
– Опять что- то задумал, ублюдок?
Носки ботинок советницы находятся прямо передо мной. Мне кажется, что если я буду долго смотреть на них, женщина это почувствует. Поэтому я изучаю перекладины кровати надо мной.
– Ну, попробуй меня снова накачать голубой розой, – Камиль задорно язвит.
– Рано или поздно рубину среди золота надоест играться с тобой. И ты знаешь, иностранец, что мы с тобой сделаем.
– Я никогда не одобрял расизм.
– Уверяю, дело не в том, что ты француз.
Разговор длится всего несколько минут. Однако страх крадётся по моей спине испариной и растягивает мгновения на часы. Когда незваная гостья уходит, Камиль опускается на пол ко мне. Ласково снимает паутину с моих волос.
– Больше не приходи ко мне, пожалуйста, – сейчас он серьёзен. – Видишь, как это опасно.
– Но…
– Я сам приду.
Он задерживает свою руку на моём плече, но всё отпускает. Я тороплюсь следом за Акифом по запутанным лабиринтам дворца. А потом всю ночь ещё брожу по лабиринтам своих мыслей. С каждым днём мне всё тяжелее дышать в этих стенах.
– О, неповторимая Шакантала, – шёпот Насифа заставляет вздрогнуть. – Что- то случилось?
– Нет, всё нормально.
Всю ночь борюсь с бессонницей и проигрываю это сражение. Поэтому выхожу в сад на восходе. Ночи здесь насколько прохладные, что каждая травинка увенчана алмазами росинок. Поступаю не по протоколу: ложусь на зелёный ковёр и плыву в утренней тишине.
– Солнце среди звёзд?
Фарид тоже обладает неприятным свойством: он появляется слишком внезапно.
– Я… ну… э… Белый тюльпан на синеве.
Приходится садиться.
– Вы тоже любите отдыхать на траве? – принц опускается ко мне.
– Сегодня не спалось. Слишком душно.
– Почему сразу не сказали?
– Это только сегодня.
Фарид растягивается во весь рост среди дрожащих капель росы.
– Рано- рано утром, – он будто рассказывает мне сказку, – когда даже садовники не вышли на работу, а охранники не сменились на посту, я по- настоящему свободен. Никто не видит меня настоящего.
Ложусь рядом на землю, не могу скрыть понимающую улыбку.
– Меня тоже бесят все эти протоколы и требования, – сообщаю ему. – Я тоже люблю быть в одиночестве, но сейчас я лишена этой роскоши.
Всегда тёмные глаза принца сверкают янтарными искрами на радужке. После густой паузы он делает самое лучшее предложение:
– Давайте тогда больше времени проводить вместе, чтобы дать друг другу эту роскошь: не видеть этот дворец, мою мать и её прислужников.
– Хорошо.
На первой же такой договорной прогулке скрываемся ото всех в вечерних сумерках.
– Вы любите свою мать?
Нужно заполнить тишину, которая сгустилась между нами. А ещё хочу завершить портрет непослушного сына. Фарид молчит под защитой своей маски.
– Я просто не так, что бы люблю маму, – лучший способ вывести на откровенность – покаяться самой. – Я её уважаю. Она строгая, как и моя старшая сестра. А папа всегда был моей отрадой. Он… и мои младшие братья.
– Меня воспитывала бабушка, – наконец отрезает мне ломоть своей честности принц. – Она была мудрой правительницей. Но находила время и на меня. Мы гуляли, читали. И ещё общались на своём языке…
– Это как?
– Жестами.
Последние слово Фарид дублирует сигналом в виде оттопыренных среднего, безымянного пальцев и мизинца.
– Её не стало двенадцать лет назад…
Сочувственно кладу руку на плечо спутнику. Вижу в его глянцевой личине своё отражение и когда- то давно, закрытую от мира себя. Подростка, который вечно был не удел при матери. Возможно, по этой причине я так сочувственно отношусь к мужчинам Тигростана… С рождения моими лучшими друзьями и надёжной опорой были папа, братья, даже отчимы.
– Не стоит, – едва различаю шёпот Фарида.
– А вы можете меня научить паре жестов? – хочу отвлечь его.
– Легко… Ведь бабушка взяла за основу жестикуляцию из индийских танцев. Один из её мужей был вашим земляком.
– А у нас много общего…
8
Жую очередное изысканное блюдо от Насифа с нетерпением. Вскакиваю, даже не прикоснувшись к чаю.
– Шакантала! – наложник пытается окликнуть меня.
А я уже тороплюсь на встречу с иллюзией свободы. В книжной лавке совершаю, пожалуй, самый ужасный поступок в Тигростане. Дарю Фариду книгу. И не абы какую – учебник мировой истории. Он же с коварной улыбкой заводит меня антикварную.
– Нужна сабля из самого древнего булата.
Мне выдают клинок, который так часто был в боях, что его лезвие пошло зазубринами. На рукояти красуется бязь с цветами.
– Это персидский, – с гордостью сообщает антиквар.
– Не катана, но не менее интересная вещь, – кивает принц.
На обед мы не возвращаемся. Прячемся от ударов солнечных лучей в ресторане на самой окраине.
– Я здесь люблю бывать, потому что здесь мало людей, – делится мой спутник.
Когда же уже собираемся на выход, в заведение заходят несколько мужчин. Один из них снимает маску, будто шляпу в приветствии. Принц тоже спускает своё забрало.
– Это принцесса Шакантала, – представляет меня жених.
Мужчины сгибаются чуть ли не пополам, стремясь показать своё уважение.
– Это мои друзья, мы вместе учились в Марокко. Ваджих, Латиф и Тураб.
Киваю сначала каждому в знак приветствия, потом – на просьбу Фарида поговорить с друзьями. Они шепчутся о чём- то в дальнем углу зала. Я напрягаю слух, как только могу. Улавливаю только общие фразы. Возвращаемся пешком по моей инициативе. Так можно потянуть время и поучить на ходу язык жестов. И в своих покоях я устало ложусь на постель. Насиф торопливо массирует мне стопы.
– Не надо, – пытаюсь освободиться из его длинных пальцев.
– Ты много ходила, поэтому нужен массаж.
Сажусь на постели, внимательно гляжу в глаза, которые в полумраке кажутся чёрными.
– Тебя муштровали, – после паузы мой голос кажется слишком громким. – Но для меня ты не раб. Слышишь?
– Это Фарид и все подобные ему могут свободно выходить на улицу и покупать тебе подарки, осыпать цветами…
Он опускает глаза, складывает свои длинные пальцы от смущения так, что ещё чуть- чуть – и завяжет в узлы.
– А я могу только заботиться о тебе. Могу делать всё, чему научился в гареме. Как ещё показать тебе свои чувства?
– Ты можешь выразить словами, – предлагаю я.
– А если мне этого не достаточно?
