Ила Сандер "Росток на руинах. Надежда. Часть вторая"

Остановили меня две причины. Во-первых, Лиенна никогда бы мне этого не простила. Во-вторых – альфья солидарность. Тар три месяца считал, что истинная омега презирает его за то, что он другой. Он имел право знать, что Лиенна считает его находкой для клана и талантом, достойным размножения. Пусть не любовь, но от презрения это далеко, верно? Я вспомнил, как Лиенна с пеной у рта защищала Тара, когда Кэрил обозвала его Копчёным. Вспомнил, как вчера Лиенна спасла его от срыва, уступив свой бокс. Пусть не любовь, но поддержка, так ведь? Конечно, сделать Тара счастливым мог только возврат истинной омеги в его объятья. Узнай он о полыни, это вряд ли изменило бы ситуацию. Но, возможно, дурик хоть перестал бы себя ненавидеть.

***

В Большом зале по приказу Халлара Рисса и альфы разожгли костёр, чтобы уничтожить всё, что в Гриарде можно сжечь. Если сюда придут опровцы с их операцией «Грабли», мы должны оставить им как можно меньше информации о клане. Тар сбежал от огня в другой конец пещеры. Я нашёл его в полутёмной купальне.

Над верхней ванной горела тусклая лампа; шумел горячий водопад. Дурик сидел на каменном бортике в клубах пара и усердно отчищал щёткой пальцы, испачканные машинным маслом. Значит, и генератор, и болгарка приведены в идеальное состояние.

Рукава его рубашки были закатаны, и руки, и лицо, и голая грудь – кожа да кости – всё блестело от брызг. На полу валялась тряпка в кровавых пятнах, а с колена Тара свисал приготовленный чистый кусок простыни. Рана от зубов выглядела ещё хуже, чем два месяца назад, когда я в прошлый раз видел её открытой. Половина левой ладони представляла собой кровавое месиво с налётом гноя. Кажется, его тело само не хотело бороться. Раздавленный альфа.

Увидев меня, он оживился, отбросил щётку. Тоскливый взгляд зажёгся надеждой.

– Лиенна?

Всё-таки альфа-то недодавленный.

Я опустился на лавку рядом с ванной, покачал головой. Прости, брат. Кажется, течку Лиенны ждать ещё очень-очень долго.

Он слушал меня молча, не перебивая, не шевелясь и не меняясь в лице. Сидел на борту ванны с прямой спиной, напряжённый, пустой стальной взгляд был направлен в одну точку. Хотелось ткнуть его пальцем – дышит он там?

– Глупая омега… – очнулся, наконец, Тар. Он с облегчением выдохнул и расслабленно откинулся спиной на мокрую скалу. Брызги вмиг промочили тонкую рубашку насквозь.

– Лиенна не хочет быть твоей, но она ничьей не будет, – объяснял я. – Тебе лучше попробовать начать жить дальше. Её не переубедишь. Сам знаешь, какая она упёртая. Я честно не знаю, как заставить её не гробить… репродуктивную систему.

– Не нужно её заставлять! – Тар дёрнулся, схватил чистую заготовленную тряпку, принялся спешно обматывать рану. – Завяжи.

Я помог ему перетянуть ладонь. Тар торопливо стащил промокшую рубаху, обнажив красную спину – сплошной рубцеватый шрам. Рванул дверцу шкафчика, схватив с полки наугад, принялся спешно натягивать серую футболку с длинными рукавами.

– Ты куда? – оторопел я.

– Скажу Лиенне, что ей не обязательно принимать настойку, – заявил он.

– Ты серьёзно?

– Конечно. – Абсолютно уверенный тон.

О, да, Лиенна немедленно, сразу перестанет. Тар же у нас знаменитый краснобай. Я сомневался, что он вообще сможет донести до омеги свою мысль. Скорее всего, впадёт в ступор от её близости. Как бы не нарвался на новые унижения. А Лиенна ещё больше окрысится на меня за то, что я заторопился раскрывать другим её тайну.

Тар снял и отряхнул от воды сине-красную шапку, натянул обратно, пряча кольца в ушах. Искорёженные его пальцы нервно сжимались и разжимались, как всегда. Мне всё больше казалось, что я катастрофически ошибся и спровоцировал скандал, который окажется похлеще чем тот, что был в ночь родов.

– Дарайн… – Тар стеснительно замялся. – Потуши её жаровню, пожалуйста.

Я вздохнул.

– Она её к моему боксу перенесла.

И бьющий копытом дурик понёсся по тоннелю.

Я направился следом, ещё не сообразив, кому спешу на помощь – Лиенне или Тару? Там омега-вовсе-не-скала в слезах и соплях, тут – непредсказуемый альфа, которому я, похоже, только что дал напрасную надежду.

Тар выметнулся в техзал, за ним хлопнула дверь в бокс Лиенны. Я прислонился к перилам рядом, ожидая услышать крики ссоры, а то и увидеть новый полёт Тара с мостков второго уровня. Хотя, что там услышишь? Мы в своих боксах несколько слоёв ваты прокладываем, чтобы проходящих мимо не нервировали страстные стоны изнутри.

Тар пять минут не вылетал. Посасывая заусенец, я глянул на часы: прошло уже десять. Тишина. Усевшись жопой на мостки, я спустил ноги вниз, разглядывая истёртый подошвами камень техзала. Слышно было, как завывает ветер в щели наверху и монотонно капает влага в тоннеле, ведущем к боксу Халлара.

Обеспокоенная Рисса, потерявшая своего альфу, отвлекла меня от созерцания трещин в камне. Прошло больше часа. Тар так и не вышел.

Глава 2

Ночевать в мой бокс Лиенна не пришла. Напрасно мы с Риссой оставили дверь открытой и улеглись одетые на разных концах ложа под разными одеялами. Ночь была истрачена впустую, а их у нас и так немного осталось.

Когда мы с малышкой поутру вошли в кухню, все нас уже ждали. Возле моего густого варева из бобов и крысятины стояли Карвел и Гай с ложками, соскребали налипшие остатки со стенок ведра. На столе на тетрадных листках были разложены честно поделенные порции завтрака. Тарелок нет, обошлись бумажками. Две порции, по паре ложек, для Риссы и Лиенны, и две – побольше, ложки по четыре, для меня с Таром.

Хмурый Халлар сидел за столом и потягивал чай. Перед ним лежал уже вылизанный тетрадный листок из-под завтрака. Напротив отца перед своей нетронутой долей варева грустил Арон, развалившись в автомобильном кресле.

Заметив нас, Халлар посмотрел на наручные часы.

– Явились… Надо ехать в Зол за едой. Это не дело. – Он ткнул пальцем на скудные порции, заглянул мне за спину. – А где Лиенна? Разве не с вами?

Рисса наивно покачала головой: нет, её не видела. Удивлённые Карвел и Гай перестали греметь ложками. Похоже, Лиенну со вчерашнего вечера не видел никто. Халлар оглядел всех тяжёлым взглядом.

– С кем она ночевала?

Мои альфы испуганно-виновато замотали бошками; Арон вопросительно покосился на меня. Я пожал плечами:

– Получается, что с Таром.

Ну и чудеса! Неужели самой длительной ссоре в истории клана конец?

Карвел и Гай оторопело уставились на меня. Халлар смял в кулаке свой тетрадный листок.

– С Таром…

– Угу. Кажется, они помирились. Надеюсь.

Все ждали от меня объяснений, но что я мог сказать? Вчера Лиенна требовала не мешать ей глотать полынь и готова была размозжить себе череп пулей, лишь бы не забеременеть снова. А Тар зашёл к ней с тупым «не пей каку» и остался на ночь. Понятно, что пока Лиенна не потечёт, она не забеременеет. Но сама же говорила, что у них с Таром ничего не получится… Снова убеждаюсь: когда речь идёт об омежьих заскоках, про логику можно забыть.

Не обращая внимания на вопросительные взгляды, я уселся рядом с Халларом и подтянул к себе свою долю завтрака. Чтобы мне наесться досыта, надо ещё раз шесть по столько. Пока из Зола с провиантом приедут, уже за полдень будет…

Ляп!

Арон стряхнул еду со своего листка на мой.

– Повар из тебя хуже, чем из Зейны. Там лапа с шерстью и когтями. Я это есть не буду.

Почти убедительно сказал, если бы на последнем слове слюнями не подавился. Кхарнэ, ну вот что он творит, а? В какое положение меня ставит? Будто не слыша моего возмущённого: «Арон, ты это прекращай!», он вскочил с автомобильного кресла.

– Пойду тренироваться. – И целеустремлённо покинул кухню.

Ясен пень – сбежал в оружейную, чтобы не сидеть тут голодному и не смотреть, как мы завтракаем. Кажется, даже Рисса не поверила в его внезапную брезгливость. Вчера ведь Арон наворачивал то же самое варево – аж за ушами трещало… Ну вот к чему мне такие подарки?

– Жри, – приказал Халлар.

Он отошёл за стойку, уселся за стол Керис, где та раньше вела кухонную бухгалтерию, и там задумчиво раскурил сигару. Пока Лиенна не появилась, у Халлара ещё оставалась надежда, что этой ночью ничего не изменилось.

Но Лиенна вошла в кухню, лохмато-растрёпанная и румяная после купальни, и весь вид её и поведение кричали о перемене. И необычное для неё смущение – она не знала, куда глаза деть, и припухшие ярко-алые губы, и исчерченные розовыми полосами щёки и шея над вырезом футболки – так бывает, если о нежную омежью кожу тереться небритой мордой; и в ответ на вопрос Гая: «Где Тар?» отрывистое: «Спит».

Ох, до чего свирепел я раньше, когда Лиенна говорила так за завтраком. Это значило, что в уютном боксе под тёплым одеялом Тар сладко дрых, утомлённый утренними омежьими ласками. Жгучий минет с имитацией сцепки – минут на двадцать непрерывного блаженства – изматывает так, что становится не до еды. Помню, фантазия подсовывала догадки о том, что Лиенна делает это как-то по-особенному: её пальцы смелее, чем у других, её язык искуснее, а рот горячее. Теперь же вместо жадного любопытства я ощущал, как с плеч катится необъятная гора тонны под три весом. Помирились, чтоб их разэдак!

И как не было в нашей группе трёх месяцев гнетущей размолвки. Снова Гай и Карвел мечтательно косились на Лиенну, которая плюхнулась за стол рядом с Риссой. А сама Лиенна притворялась, будто знать не знает, что распалила всех присутствующих. Правда, завести меня ей уже было не под силу, но она завела Риссу. Видом своим, прямиком из объятий альфы, оставшимися после купальни крупицами аромата – аромат альфьего наслаждения ни с чем не спутаешь. Рисса вспыхнула, сжала под столом мою ладонь и хлестнула меня поплывшим взглядом. Её желание протаранило моё спокойствие, я чуть не застонал, еле сдержался; нас обоих бросило в жар. Ничего себе реакция – малышка любого южанина переюжанит!

И если раньше всю группу подбешивало, что Лиенна топчется рядом, дразнит своей недоступностью и молчаливо хвастает, как приятно проводит время Тар, то сегодня это явление даже Гаю с Карвелом пришлось по душе, судя по их повеселевшим рылам. Ну наконец-то! Одна проблема долой.

Только Халлар, который точно знал, как это делает Лиенна, сидел в углу и прятал немую горечь за завесой табачного дыма.

Тар показался в кухне после полудня, когда мы с Лиенной перетаскивали туда привезённые из зольского магазина продукты, а все остальные ушли жечь барахло в Большой зал. Сухарь – он и в ликовании сухарь: ни единый мускул на лице не дрогнул, выдавая в нём альфу, у которого сбылась мечта. А таким же восхищённым взглядом он смотрел на Лиенну и раньше: как какой-нибудь турист из рабочей коммуны на старинный собор с башнями – диво дивное.

Хотя любопытство и точило меня со вчерашнего вечера, но было ссыкотно запороть их долгожданный мир, ляпнув что-нибудь не к месту. Поэтому я молча наблюдал, как Тар схрумкал батон и кило сырых сосисок, которые Лиенна отмотала ему из связки, выдул упаковку сока и, сыто икнув, утопал из кухни, так и не сказав ни слова.

Лиенна отставила коробку с консервами, которую разбирала, заоглядывалась. В конце-концов, накинула рюкзак на плечо и тоже зарулила к выходу, бросив кухонные работы на меня. Если бы Тар умел понимать намёки без слов, я бы решил, что они сговорились. Подумал: хрен с ней, пусть идёт, сам пакеты доразбираю. Лишь бы не спугнуть, лишь бы не передумала, не переиграла всё обратно, тогда дурик точно рехнётся от отчаяния… Уже у двери Лиенна развернулась.

– Ах да…

Вжикнула молния рюкзака, она пошарила внутри и извлекла знакомую бутыль с настойкой полыни. Отвинтив крышку, выплеснула ядовитую гадость прямо на каменный пол; разлетелся веер брызг.

– Вопрос закрыт, – заявила Лиенна и, швырнув пустую бутыль в помойное ведро, ушла из кухни.

Как?

Кхарнэ, как Тар это сделал?! Волшебство какое-то.

У их примирения оказался и недостаток. Получив наконец доступ к Лиенне, Тар теперь не мог от неё отлипнуть. На подготовку к вылазке забил. Большую часть времени он проводил за закрытыми дверями бокса над техзалом. Выползал оттуда изредка, довольно потягивался и шёл на кухню, где, давясь от жадности, закидывался чем попало, без разбору. И сразу утаскивал Лиенну за руку обратно в бокс.

И хоть бы раз Лиенна отмахнулась от его бесцеремонного требования. Я всё ждал, когда ей надоест без конца вылизывать сорвавшегося с цепи альфу в четырёх стенах. Но Лиенна будто считала себя должницей Тара за все унижения. Поэтому перед нами она виновато разводила руками: ну простите – и послушно следовала за Таром по маршруту ложе – купальня – кухня. Дня через два начала таскать харчи прямо в бокс. Тар забылся в своём отрыве и даже в кухню выходить перестал. За что боролся, тем и упоролся.

Поначалу Карвел и Гай отнеслись к сачкующей от работы парочке с пониманием. Их ехидные переглядывания сопровождали каждый выход Лиенны на свет. Ну и шуточки эти, набившие оскомину, о том, что скоро на первый уровень техзала из их бокса начнёт капать сперма, что Тар, наверно, сбросил там уже килограмм двадцать, что Лиенне можно не жрать, она и в боксе получит полноценный белковый обед – и подобный тупняк. Лиенна только корчила рожи в ответ.

Но время шло, прощальные ласки Нили и – не знаю, с кем там Гай проводил последнюю ночь – стали забываться, а в обозримой близости находились лишь две омеги, причём обе для них недоступные. Не очень благоприятная обстановка, так ведь? Раздражающая, я бы сказал.

А Тар не только не успокоился, но стал ещё реже выбираться из бокса, как и Лиенна. У «медузы» тоже кровь оказалась горячая. Ну, после года воздержания и вязки с течной омегой мало будет. А минет – это мелочь, пусть хоть пять раз на день. Чему удивляться?

Нам приходилось самим колдовать с разноцветным фургоном для вылазки, на боку которого гордо блестела надпись серебром: «Коммуна ландшафтных дизайнеров из Жероны» и номер телефона на фоне роз и хвои. Мы пилили фанеру, вырезали фальшивую переднюю стенку, подгоняя её по размеру, закрепляли в боковых стенах металлические скобы и цепи для «пленницы». В крыше фургона вырезали запасной выход, чтобы выбраться, если что-то пойдёт не так и некому будет открыть дверь снаружи. Устанавливали турбокомпрессор, чтобы добавить дури движку – он должен был без напряга выжимать сто пятьдесят в час на случай шакальей погони и не выдыхаться на подъёме.

Мы изучали нарисованную Риссой схему Института. Она целых шесть листов размалевала цветными ручками. Этаж, где её держали, изобразила в подробностях: бирюзовую тумбочку, стол, пальмы какие-то в горшках, несколько переходов, где её водили. К сожалению, реально полезной информации малышка знала – крохи. Ни в камерах, ни в коридорах даже не было окон. Самый важный путь – от входа в Институт до места содержания «суперок» – Рисса не видела, так как в день, когда она единственный раз в жизни покинула здание, её накачали снотворным.

– Найдём, – успокаивал нас Халлар. – По парам разделимся и обойдём всё.

Старейшина пытался приободрить нас, но очевидно было, что он сам пал духом. И виной тому не столько предстоящая поездка в никуда, сколько белобрысая брехунья, которая слишком резко и без предупреждения меняла курс.

– Ты что-то знаешь? – с подозрением спросил меня Халлар, когда за Таром и Лиенной в очередной раз захлопнулась дверь бокса.

Но я честно не знал ни хрена. После того, как Лиенна вылила настойку, необходимость рассказывать Халлару о её поступке отпала. Зачем лишний раз расстраивать старейшину новостью о том, что его любимица собиралась похерить сам смысл существования клана – пополнять детишками будущую армию мстителей? В неведении большее благо. Тем более Лиенна уже исправилась.

Ну, а что касается омежьего кидалова, то именно Халлар научил нас правилу: если омега сказала «нет», это значит «нет». А почему «нет», она тебе объяснять не обязана. К другой иди подкатывай.

Полностью отморозиться Халлар не смог: все замечали, как мрачные тени пролегают на его лице при взгляде в сторону бокса на втором уровне. Но он благоразумно оставил всё, как есть. Слишком хрупкое и непонятно на чём основанное было примирение Тара и Лиенны. Попробуй – тронь, попробуй – нарушь что-нибудь, и прилетит новый перелом в ответку, или вообще размечет нас всех по Гриарду безжалостная винтовка в руках альфы, потерявшего надежду. Как я догадывался, в данный момент Тар-стрелок был Халлару намного нужнее, чем Лиенна-любовница, вот старейшина и не бухтел. Задача Тару предстояла одна из самых сложных: крыша, «танатос» и боль.

Пока в техзале шла работа с фургоном, Рисса увлеклась сжиганием. Я специально вылезал наверх проверить: там по голым скалам гулял хлёсткий ветер, и никакого дыма снаружи видно не было.

Мы приволакивали в Большой зал всё, что могло быть опасным, если сюда придут коммуны. Оставили только горку упакованных заранее тюков, которые альфы должны будут забрать спецрейсом и перевезти в новый дом.

Целыми днями Рисса скидывала в огромный костёр вещи, которые мы так долго собирали и берегли для близких. Одежду и игрушки, мебель и книги, деревянные каркасы боксов, матрасы, занавески… Цена им – бессонные ночи на вылазках, холод, голод, кровь, страх. Память. Чьи-то ботинки, в которых сделаны первые шаги; простыни – свидетели раскалённых ночей; распашонки, вышитые маминой рукой… Следы долгой передышки в Гриарде корчились от жара и рассыпались в пепел; семнадцать лет покоя поднимались языками пламени к раскрытой щели в потолке Большого зала.

Для Риссы эти вещи не значили ничего. Она следила, чтобы костёр не давал чересчур много дыма и чтобы отгоревший пепел не мешал вспыхивать всё новым тряпкам. Она недрогнувшей рукой отправляла в огонь альбом Вайлина, где цветными карандашами были нарисованы все до единого члены клана, даже прикормленные пауки из кладовой и ручной крыс Острозуб. Рисса бесстрастно ломала о колено качели-балансиры, которые я каких-то пару месяцев назад сколотил на её глазах для своих шельмецов, а сама она покрыла зелёной краской.

Трескучий костёр высотой с меня, разложенный на месте дерматиновых матов для загара, завораживал Риссу загадкой огня. Каким чудом целый табурет за полчаса превращается в прах? Малышка сама пылала – любознательностью, безудержным интересом.

Её майка-безрукавка покрывалась следами копоти; мягкие отблески огня оттеняли бронзово-гладкие плечи. Капли пота одна за другой крались по резус-фактору в ложбинку между лопатками, бронза сверкала, влажная от жара. Отросшие кудри – уже на палец наматывались – потные, вились мелкими тугими кольцами. Халлар запретил будущей «пленнице» мыться до самой вылазки для большей достоверности, и от разогретой Риссы плыла по Большому залу тягучая омежья сладость, мой дурман.

Аромат истинной обволакивал, бил в голову – и кипящая стряпня моя на печи в кухне, и турбокомпрессор недокрученный, и Арон да-я-крут-девять-из-десяти – лети оно всё в пропасть. Пальцы жадные – в черноту кудрей, солёная щека, пряный висок, липкие рёбра под сырой безрукавкой… Прервано исследование тлеющего табурета; в ответ обидное: «Дар, не хочу! Подожди!» Научный интерес против пожара привлечённого альфы – силы неравны, наука пасует, сдаётся, на бронзе не видно румянца, пульсирует зрачок, заполняя всю чёрную радужку. Ладонь в ладонь, в темень тоннеля на слабых ногах – времени мало, его совсем нет, наш Дом догорает в Большом зале, остаются частицы: скрип двери в бокс, родная затхлость простыней, верное ложе из натурлатекса. Горячо и остро, тревожно и муторно, какая-то чуйка первобытная: даже если выживем, после Саарда ничто уже не будет по-прежнему, понимаешь, Рисса, а я, как перед смертью, всё надышаться тобой не могу, поцелуями твоими наполниться. Привкус гари на коже, омежья покорность моей повелительницы, ямочка под коленом… Бёдра дрожат нетерпением, касание – ответ, мы сама гармония, способны схватывать желания друг друга на лету. Время отщипывает наши секунды, торопит – ласки жёстче, имя со всхлипами, на вертолёте в стратосферу, сердце барахтается, как безумное, на пике сцепки, мы пробиваем седьмое небо и ещё несколько этажей над ним… И наслаждение немедленно берёт свою цену: откат, бессилие. Снова горит на костре наше прошлое. Три дня ещё… два… не хочу останавливаться, Рисса, не хочу думать, что это конец… В последний раз – свежая пробоина в седьмом небе – вернусь ли сюда снова? Замереть бы, остаться, только не назад – но рай захлопывается. Полёт с занебесья, мгновенный, словно оборвался трос лифта – чудовищная усталость, неподъёмные веки, неподъёмное сожаление, «хватит, Дар, пожалуйста».

Сквозняк развеивает по Большому залу серый пепел.

***

Утро 24 июля **75 года,

заброшенный микрорайон «Дубовая роща», несостоявшийся пригород Саарда

Ни разу я не видел его так близко. Столица двадцати шести округов, сама угроза из бетона, асфальта и стекла, мой кошмарный сон.

В бинокль было заметно, как колышется жаркой рябью голая полоса серой земли перед Саардской Защитной Стеной. Несмотря на восемь утра, шарик с неба уже припекал как бешеный. Лето в зените, фигли.