После слова «московский» на меня обернулись чуть ли не все зрители тренировки. Я двинулся к Юсупу, который уже летел ко мне со всех ног.
– Ас-саляму ‘алейкум, Саид! – поприветствовал он меня детским голоском и крепко обхватил за ноги.
– Уа ‘алейкум ас-салям! – я хлопнул его по спине и взлохматил волосы. – Как твои дела, спортсмен?
– Хорошо, ты же пришел! – отпрянув от меня, ответил он.
– Я по тебе тоже скучал.
Юсуп подбежал к Амиру и обнялся с ним, после чего прозвучал свисток, и мы услышали, как Сулейман зовет своего сына. Мальчик, опустив голову, выслушивал недовольного отца, а затем стал в одиночестве собирать манишки, мячи и подбирать фишки. Сулейман в окружении остальных детей шел в нашу сторону. Толпа родителей обступила его, спрашивая о том, как справляются их дети, и уточняли детали грядущих сборов. Прошло несколько минут, прежде чем он освободился, утолив интерес всех родителей.
– Все запомнили? Завтра тренировки нет! – заключил он и направился к нам.
Мы поочередно обнялись с ним, и он, схватив меня за плечи, начал сдавливать так сильно, будто хотел их сомкнуть.
– О, да-а-а! – протянул он, смеясь. – Сейчас еще не хватало, чтобы ты до меня дорос!
Что бы он ни говорил, дорасти до него мне не представится возможным. Рост его достигал почти двух метров, и груды мышц равномерно растекались по его огромному телу. Ему было всего двадцать семь лет, а его сыну – девять. Сулейман женился очень рано, когда еще был в школе, на девушке, которая была младше него на два года. Он, насколько я знаю, всю жизнь отдавал футболу и делал потрясающие успехи на позиции центрального защитника. Когда казалось, что его карьера должна была пойти в гору, он боролся с травмой крестообразных связок колена, которые он порвал при неудачном приземлении на одну из ног. Первая проведенная операция по их сшиванию была успешна и шесть месяцев восстановления пошли ему на пользу. Однако еще несколько месяцев спустя он, вынося мяч головой из пустых ворот, неуклюже рухнул на газон, и перед самым падением его излеченная нога в неестественном положении приняла вес всего тела на себя и сразу же свисла как неродная. Его левое колено словно упрашивало его бросить эту игру. Вновь проведенная операция была удачна, но он уже не мог играть так, как раньше, да и возраст поджимал. Все-таки двадцать четыре года в футболе – серьезный возраст, в котором футболисты уже состоятельны. Рецидивы травм редко напрямую зависят от физических кондиций человека: бывает и так, что игрок не травмируется, как ни крути. Речь не о мелких повреждениях, которые неминуемо застают каждого, а о серьезных травмах. Но бывает и такое, что физически очень крепкий человек регулярно становится жертвой какой-либо болячки до тех пор, пока она полностью не овладеет им. Я был тем, у которого никогда не было серьезных проблем, из-за которых пришлось бы бросать спорт; Сулейман же, несмотря на преследовавшие его проблемы, быстро нашел себя в тренерской деятельности и взял под опеку группу тринадцатилетних подростков, которые были оставлены предыдущим тренером. Сейчас они почти мои ровесники, и я вполне мог отправиться в эту команду, что неоднократно мне предлагал сам Сулейман. Мои родители настояли на ином варианте. Когда сын Сулеймана – Юсуп – начал ходить на футбол, уже авторитетный тренер имел полное право на успех в ходатайстве о том, чтобы взять себе определенную группу по определенной причине. Когда его просьба была рассмотрена и воплощена в жизнь, он оказался крайне строг к своему сыну исключительно потому, что хотел сделать его настоящим спортсменом. Он этим грезил.
– Почему это завтра у тебя тренировки не будет? – спросил ваша и Сулейман пощадил меня, ослабив свою стальную хватку.
– Расул в ЧГУ позвал по какому-то особо важному вопросу, но, если меня попросят быть физруком – я откажусь.
– А зачем тебе туда идти? – подключился Амир. – Мог просто сказать, что не придешь.
– Такой ты умный, – засмеялся Сулейман, – Расул мне сильно навстречу шел, когда я там заочно учился. Время вернуть должок. Но, опять же, только если меня не попросят стать преподавателем физкультуры…
Внезапно Сулейман оглядел нас троих пристальным взглядом и радостно выпалил:
– На ифтар вы сегодня ко мне придете! Эта манты приготовит!
– Манты – это хорошо, – произнес я, мечтая о своем самом любимом блюде.
– Тогда договорились. Но ты нас сейчас очень тонко спровадил, как я понял, – тряхнул головой ваша.
– Висайт, не говори так, – басистый голос Сулеймана выдавал обиду. – У меня только что тренировка была и есть дела.
– Да ладно, – отмахнулся ваша, – я всего лишь тебе твоего племянника показать привез!
Сулейман снова крепко сжал мои плечи и улыбнулся своему старшему брату:
– Это ты не зря сделал!
После ужина у Сулеймана мы поехали домой, а затем вместе с Амиром отправились в центр города, чтобы прогуляться. Мы ходили по Проспекту, прошлись по многолюдному Бульвару, гуляли в парке рядом с высотками «Грозный-сити». Пригласив меня присесть на скамейке близ этих «башен», он снова завел тему о своей свадьбе, но в этот раз я уже особенно не слушал, потому что распознавал в его речах ложь. Он недоговаривал, уклонялся от прямых заявлений, но я видел чувство вины и истерзанную совестью душу. Сложилось стойкое ощущение, что он намекает мне на то, что пройдет немного времени, и он уже сам все в подробностях мне поведает. Мне не были интересны все подробности произошедшего, да и отчитывать я его не собирался. Больше не собирался. Я, честно говоря, даже зла на него за это не держал. Все это было обидно, когда я был в Москве, а он – тут. Теперь же, когда он сидел так близко и говорил со мной, мне показалось неуместным, что я и вовсе когда-то на него обижался.
Было темно, над городом медленно расстилалась ночь. Высотки вовсю заиграли различными цветами: грани самого высокого здания с большущими часами освещались всеми возможными цветами, то резко переходя с одного на другой, то плавно переливаясь схожими оттенками. Другая высотка, что пониже, являлась отелем, и макушка ее представляла ярко-синий купол, к которому бесконечно поднимались капли зеленого света. Еще одно высотное здание точно так же было освещено зелеными мерцающими цветами в гранях строения. Эти цветовые танцы разгоняли темноту, а прекрасно подсвеченная Мечеть добавляла композиции уюта и ощущение праздника. Поймал себя на мысли, что это идеальная натура для художника. Просто смотри и рисуй.
– Я не могу сказать, что пожалел, ведь это было желание мамы, – не унимался Амир, – но мне совестно, ведь она явно не представляла это настолько скоропостижным, что большинства родных даже на свадьбе не будет.
– Ничего страшного тут нет, меня это уже не обижает, – я поморщил нос, пытаясь показать, что считаю все это пустяком.
– Я рад, что ты меня понял.
Отвлекшись от созерцания красочных видов, я повернулся к Амиру и улыбнулся.
– Ну а как же еще? Мы же братья.
Глава 3
Кошмарное завершение отличного дня
В ночи сильнее всего прочего меня заботило то, что именно я скажу завтра в университете, и как все это будет выглядеть, ведь отец ничего мне не объяснил, сказав лишь: «Иди и покажись директору». Вспоминая о том, как прошлым летом я сопровождал своего знакомого в ГГНТУ по его делам, я сильно не хотел куда-либо идти. Там творился жуткий кошмар в период подачи документов, и что-то мне подсказывало, что в ЧГУ будет не меньший ажиотаж. Я вспомнил об Арби и мне стало жаль его за то, какие свирепые очереди ему придется выстаивать, но в этот же момент в голову пришла мысль, что надо бы позвать его вместе с собой: и мне скучно не будет, и ему услугу окажу. Так несмотря на то, что мы отложили нашу возможную встречу примерно на неделю, я решил, что уже следующим утром свяжусь с ним.
Я начал читать про себя суры из Кур`ана, которые желательно повторять перед сном и, занятый их чтением, я не заметил, как уснул.
Проснувшись, я услышал, как на моем смартфоне звучит призыв на утреннюю молитву. Первое, о чем я подумал – что я не успел на сухур, ведь утренняя молитва знаменует начало поста. Раздосадованный, я встал, нацепил домашние штаны и, протерев глаза, спустился по лестнице в ванную, чтобы совершить омовение. Несмотря на лето и дикую дневную жару Грозного, по утрам и вечерам тут было очень прохладно, особенно когда выходишь из ванной с влажными руками, ногами и головой. Приоткрыв стеклянную дверь, затемнявшую внешний мир, я увидел, что не такой уж он и темный, – пускай солнце еще не взошло – и мокрой ногой ступил на холодное крыльцо. Оглядев еще не проснувшийся город, что падал в поле моего зрения, я полной грудью вдохнул свежий утренний, чистейший – как стакан родниковой воды – воздух. Закрыв глаза, я вскинул руки, изнеженно потягиваясь, и получил приятный импульс бодрости по телу. Напоследок еще пару раз жадно наполнив грудь, я вошел обратно в дом и скользкими ногами взбежал по лестнице вверх. За окном раздался азан уже из Мечети. Очень красиво разливаясь по городу, он призывал людей оставить сон и совершить обязательную утреннюю молитву. Я подметил для себя и запомнил, что после азана на моем смартфоне стоит немного подождать, ибо он, как оказалось, немного спешит. Все же Мечети я доверял больше.
Я взял сложенный коврик для намаза с извивающегося подлокотника скамейки на втором этаже и, войдя в свою комнату, постелил его в направлении Каабы. Помолившись, я вернул коврик на скамейку и увидел, как дергается ручка двери напротив: оттуда вышел Амир, потирая глаза.
– Я надеюсь, ты собирался меня будить? – хриплым сонным голосом спросил он.
– Если честно, то нет. Я был уверен, что ты сам проснешься.
– Мужик.
– Ну а я пойду еще немного посплю.
– Давай, – он все еще потирал глаза, спускаясь по лестнице. – Эй, подожди, – Амир остановился. – Ты поел ночью?
– Нет.
– Походу мы все упустили этот момент.
– Ну, что уж теперь. Потерпим.
– Потерпим, – ухмыльнулся он и скрылся за лестницей.
Я пытался уснуть, но у меня уже не получалось. Мне почему-то стало очень тоскливо в этом доме. Я любил бывать здесь, мне всегда было комфортно находиться тут в качестве гостя. Теперь же я был тут, вроде как, постоянным жителем на ближайшие пять лет. Я чувствовал себя неуместным, а еще на меня давило присутствие ваши. Конечно, я очень любил своего дядю и уважал, но он казался некой несущей глыбой. Находясь в его доме, мне казалось, будто он стоит позади каждой пришедшей в мою голову фантазии. Все мои мысли – некоторые нелепые мечты, абсолютно сформулированные цели и смелые надежды – все это становилось чем-то стесняющим, позорящим, компрометирующим меня, когда проходило через призму дяди Висайта. Бывают люди, чья энергия, чье влияние преследует тебя, когда ты находишься с ними под одной крышей. Это чувство давит тебе на грудь и постепенно перекрывает горло. В голове образовывается туман, и ты начинаешь нервничать, будучи неспособным расслабиться. Даже лежа на кровати в предоставленной мне комнате, я ощущал себя неправильно и виновато, и думал, что он вот-вот зайдет сюда, а я буду вынужден встать. Хотя казалось бы – мне должно быть тут чрезвычайно комфортно, ведь все жильцы этого дома – этакая пародия на моих московских домочадцев. В роли папы выступал ваша, в роли мамы – Селима, в роли Лорса – Амир, а в роли Люлюки – Алима. Но это были не они, и ночевал я не в своих родных четырех стенах, а в комнате, которая ждет, пока подрастет ее подлинная хозяйка.
Я созвонился с Арби и поехал на встречу к нему на такси, долго отговаривая Амира и Висайта от того, чтобы они подвезли меня. В такси я снова позвонил своему будущему однокурснику, и он сказал, что будет ждать на остановке у «Гранд Парка» через пять минут. Когда мы подъехали к месту назначения, Арби уже стоял и хмуро сощуривал свои глаза, вглядываясь во все проезжающие машины. Увидев меня в одной из них, он направился к нам.
– Ас-саляму ‘алейкум, – протянул руку я.
– Уа ‘алейкум ас-салям! – его рукопожатие было очень крепким.
Я из чувства такта уговаривал его сесть вперед, но он отказался и в итоге мы оба сели сзади.
– Ты знаешь точный адрес места, куда нам надо? – спросил я. – А то я совсем забыл задать главный вопрос своему отцу, с которого вообще нужно было начинать.
– Бульвар Дудаева, дом семнадцать, – обратился он к таксисту.
Солнце стояло не так уж и высоко, но все равно жгло глаза, а от духоты я уже успел целиком вспотеть. Дряхлая машина такси была нагрета настолько, что выставить локти за спущенное окошко без ожогов было просто невозможно.
На Арби было темно-зеленое поло и тонкие льняные темно-бежевые брюки, а на ногах легкие кеды. Я коротко оглядел себя – все темное и грубое. Плотные штаны, от которых в такую жару прели ноги, длинная черная футболка и массивные темно-синие кроссовки с замшей на носках. Арби показался разумно подходящим к каждому аспекту своей жизни человеком, одевшись по погоде, в то время как я оделся так, словно на дворе стоит начало осени.
– Зачем мы едем туда, Саид? Ты сказал, что расскажешь по дороге.
– Да, точно. В общем, у моего отца немало знакомых и друзей, в том числе и полезных. Говорят, он в свое время очень многим помог и многие остались его должниками, хоть он ни от кого ничего и не требует. Они сами при удобном случае пытаются оказать ему помощь, подсобить где-то делом или своими связями и знакомствами. Один из таких его «должников» – директор Медицинского Института. Мы можем прийти к нему лично с документами и освободимся таким образом от того, чтобы стоять в очередях.
Водитель оскалил золотые передние зубы в улыбке и бросил на нас короткий взгляд через зеркало заднего вида.
– По-чеченски почему не говорите? – спросил он с сильным, но в то же время приятным акцентом.
– Никаких проблем, – улыбнулся Арби.
Дальше мы говорили только на чеченском языке.
– Так вот, – продолжал я. – Мне показалось, что я могу взять тебя туда с собой, чтобы ты не стоял и не парился в очереди.
– От такого я точно не откажусь, – он учтиво кивнул. – Если это не будет проблемой, то я был бы тебе очень благодарен.
– Я думаю, что никаких проблем не возникнет. Я же не толпу с собой притащу.
– Ты отцу сказал?
– Нет, а зачем?
– Он может посчитать, что это плохая затея, – стыдливо сказал Арби.
– Нет, тут никаких проблем не будет. Если что – я отвечаю. Но, опять же, никаких проблем.
Доехав и выйдя из такси, мы оказались у железных ворот с облезлой зеленой краской на прутьях. Молодые люди цепочкой продвигались от ворот в сторону учебных корпусов.
– И куда нам? – спросил Арби.
Я растерянно оглядывался, пытаясь понять, где тут приемная комиссия. Спрашивать никого вокруг я не решался. Хоть я и любил всех этих людей искренней, бескорыстной любовью, я всегда считал себя чужим среди них. Даже не столько чужим, сколько нежелательным.
– Туда, – сказал я, решив, что нам нужно следовать за цепочкой, что огибала ближайшее к соседней улице здание.
Пройдя немного, мы стали различать силуэт таблички, на которой большими буквами было напечатано «ПРИЕМНАЯ КОМИССИЯ». Картина была очень суетливой. Молодые ребята, сидящие на ступеньках, с прижатыми телефонами к одному уху, и рукой к другому; девушки, размахивавшие перед своими лицами сложенными в файле документами, отгоняя летний зной; крупные грузные мамы в длинных платьях и испаринами на лбах.
Я чуть потянул и растряс футболку над грудью, пытаясь охладиться.
– Ты бы в куртке еще пришел, – повел бровью Арби. – Зачем так утеплился?
– Утеплился? – хохотнул я. – Ты меня очень плохо знаешь. Я вообще почти не замерзаю никогда, и даже зимой хожу налегке.
– Значит, просто черное любишь?
– Да. Черные футболки – моя слабость.
Мы стали просачиваться через толпу гудящих абитуриентов и их родителей. Поначалу я пытался что-то бормотать в оправдание нашей наглости, но быстро понял, что никто не обращает на нас никакого внимания. Когда мы вошли в холл, то обнаружили, что людей здесь намного больше. Я стал оглядываться, прикидывая, кто мог бы помочь нам разузнать, где найти директора Медицинского Института. Лица посетителей были настолько напряженными, а лица принимающих были настолько суровыми, что я глубоко вздохнул: придется опять разговаривать с необоснованной позиции виноватого. Арби как хвостик ходил за мной, и я все ждал, когда он начнет что-нибудь расспрашивать, дополнительно сбивая меня с толку и раздражая. Но он молчал. Я уже было поднес палец к плечу стоявшего передо мной мужчины из приемной комиссии, как вдруг выхватил образ, не похожий на другие в этом суетливом месте. Единственное лицо в помещении, не выражавшее стресса. Эта молодая женщина, скрестив руки на груди, шла очень быстро. Промелькнув в коридоре, она скрылась за стеной.
– Пойдем! – поторопил я Арби.
Мы трусцой взбежали по лестнице и направились за женщиной. Она почти бежала, и мне пришлось буквально ее догонять, а ситуация в моих глазах стала потихоньку терять целесообразность. Но я зашел слишком далеко, окликнув ее.
– Йиша[20 - Йиша! – «Сестра!» (чеч.), аналогично слову «ваша» используется по отношению к посторонним молодым женщинам, но к родной тете этим словом не обращаются.]! – позвал я.
Она обернулась, и я обрадовался, что на ее лице действительно нет теней раздражения или усталости. Она была взбудоражена и возбуждена, явно из-за чего-то переживая или чего-то боясь. Крупные подведенные карие глаза на красивом лице с некой опаской осматривали нас с Арби.
– Да? – отозвалась она с прислоненным к уху телефоном.
Мы с Арби нагнали ее.
– Извините, я не видел, что вы говорите по телефону.
– Ничего. Какой-то вопрос? – отвечала она с небольшой одышкой.
Она выглядела не старше тридцати. На ней был медицинский халат, а рыжие волосы накрывал платок. У нее были тонкие выразительные губы и очерченные скулы.
– Мы хотели узнать, где можно найти директора? Нам нужен директор…
– На втором этаже свернете направо, пройдете до упора, и потом налево. Там будет дверь с табличкой… ну, сами увидите.
– Как к нему обращаться? – подсуетился Арби.
– Расул Ахмедович, – ответила она, коротко взглянув нам за плечо. Улыбнувшись, она спешно удалилась.
Выдохнув с облегчением, я, дождавшись, когда она отойдет от нас на достаточное расстояние, подмигнул Арби.
– Красивая, да? Очень даже.
– Красивая, – повторил он.
– Кстати, я знал, как зовут директора.
Арби только пожал плечами, и мы поднялись по лестнице на второй этаж, разминувшись с пролетевшим мимо нас мужчиной в белом халате, который чуть меня не сбил. Мы дошли до нужной двери с надписью «Директор
