ISBN :
Возрастное ограничение : 12
Дата обновления : 29.12.2023
Фомич достал пачку «Памира», вынул сигарету и протянул деду. Тот тут же ловким движением положил ее за ухо и снова протянул руку.
– Никогда татары не живуть без пары. Дай-ка до пары.
– Так мы ж, дед, не татары.
– А мы-ить – не хуже. И не лучше, к тому же.
Вторую сигарету дед проворно сунул за другое ухо и снова обратился к Фомичу:
– Бог, мил-человек, любить троицу!
– Ну и нахал же ты, дед! – смеясь, сказал Фомич, угощая деда третьей сигаретой.
Но дед и на этом не остановился.
– А четвертая-ть Богородица, – сказал он, намереваясь выдурить у Фомича еще одну.
– Имей совесть, дед! Половину всего, что у меня было, выклянчил. Хватит. Давай, рассказывай.
– Ну, будь, по-твоему. Расскажу, как Господь Бог мир створы?л. Годится?
– Валяй, дед, – подзадорил его работяга дядя Лёша. А ребятня, оставив удочки, поспешно обсела рассказчика и затихла в ожидании.
Дед размял сигарету, дважды погладил вдоль тремя пальцами, сдавил с одного конца, потом с другого, чиркнул спичкой и прикурил. С наслаждением затянулся, затем еще раз и, окинув слушателей взглядом, с важным видом начал повествование.
– Ну, так вот. Раньше, когда ишшо ничего не было, были тольки Частивый дух да Нечастивый. И носилси Частивый над водою, а Нечастивый – за ним.
– Как же это? Вода ж, выходит, была? А ты говоришь, ничего не было, – перебил деда Фомич.
Пыхнув сигаретой, дед отмахнулся от дотошного пенсионера.
– Стало быть, воду Частивый ишшо раньше створыл! Но да не в этом дело. Носились яны, значить, носились, и надоело им носиться. Вот и говорыть Частивый:
– Слушай, Нечастивый! Скучно нам с тобой тут носиться, верно?
– Ох, верно, – отвечаеть Нечастивый.
– А давай мир создадим.
– Давай, – говорит Нечастивый. – А как это?
– А ты ныряй в воду и достань мне оттудова тры пяшшынки. Тольки не забудь сказать в уме: «Боже, поможи».
Нырнул Нечастивый, искал, искал три пяшшынки, а «Боже, поможи» не сказал. Вынырнул и говорыть:
– Нету-ть там никаких пяшшынок!
– А ты сказал «Боже, поможи»?
– Ей-Богу, сказал!
– Ой, врешь же ты, нечыстая сила – неверный дух! Да ишшо и божисси, бессрамный! Ныряй снова, тольки теперь уж непременно скажи! Нето ничего у нас с тобой не выйдеть. И будем снова тут скучать да носиться тышшу лет кряду, пока я опять чего-нибудь не придумаю.
Нырнул нечастивый и говорыть в уме: «Боже, поможи». Глядить – а тут тры пяшшынки плавають. Ну, он их – цап-царап – и думаеть: «А зачэм это Частивому тры пяшшынки? Дай, про всяк случай, ядну припрячу». И спрятал ядну за шшаку. Выныриваеть и отдаеть Частивому тольки две. А Частивый яму:
– А трэтяя где?
– Не нашел. Не было там ёй!
– Ой, опять врешь, Нечастивый!
– Ей же Богу – не бряшу?!
– Зря божисси, лукавец. Пожалеешь ведь, окаянный! Ну да ладно. Гляди, что сейчас будя.
Кинул Частивый ядну пяшшынку – появились земля, горы, моря, реки, озера, леса, поля, растения там всякие, цвяты, фрукты и овошшы. Кинул Частивый другую пяшшынку – появились звери разные, у небе – птицы, у реках – рыба. И другие твари Божии. И никаких хищников, змей, скорпионов, пауков, комаров и другой нечисти.
– Жалко, – говорыть ён, – что ты, Нечастивый, ядну пяшшынку спрятал. Много ишшо можно было всяко-разного добра создать. Но я табе сказал: пожалеешь!
Ушли они спать каждый к себе. А утром приходить Нечастивый и криком крычыть:
– Ой, Частивый! Ой! Шшака распухла! Болить немилосердно! Ой, помираю! Что мне делать тепе-е-ерь?
– Ага, Нечастивый! Я ж сказал табе: пожалеешь, что пяшшынку спрятал. Где ж яна у тебе?? За шшакой, небось?
– Да, Частивый! Виноват! Грешен я! Утаил ядну пяшшынку за шшакой! Прости мене, окаянного! Помоги скорэй! Нету сил так больше мучиться!
– Ладно, Нечастивый! Покаялси, значить прошшаю тебе. Но назад времени не воротишь. Плюй теперь тры раза!
Плюнул раз Нечастивый – появились хищники, змеи, скорпионы, пауки, прусаки, мыши, крысы, червяки, комары, мухи и прочая нечисть. Плюнул Нечастивый в другой раз – появились вино, водка, карты, табак, дурман и другое проклятое зельё. Трэтий раз плюнул Нечастивый – появились громы, молнии, вьюги, бури, землетрасения, вулканы там страшные, наводнения и другие всяко-разные лиха природные. Вот с тех пор и живуть рядом в мире добро со злом.
Юлий Гарбузов
15 декабря 2012 года, суббота
Волк на заставе
Повесть
Случилось это в середине тридцатых годов, когда мой ныне покойный дядя по матери, Сергей Андреевич Диденко, служил молодым командиром-пограничником на Алтае. Их застава располагалась в горах. На высоте около трех тысяч метров над уровнем Мирового Океана. Застава была немногочисленной и находилась примерно в том месте, где сходились территории тогдашнего Советского Союза, Монголии и Китая.
Охраняемый участок Советско-Китайской границы был спокойным. Местность гористая, поросшая лесом с густым подлеском и сплошь заваленная буреломом. Основными нарушителями кордона были медведи, волки да горные козлы. А так – тишина, спокойствие, почти курорт. Только населенные пункты были далековато. Вернее, по алтайским меркам – недалеко, но добираться до них приходилось долго и трудно. Особенно в зимнее, пуржистое время. Дороги извилистые, скользкие, пропасти бездонные. Поэтому и начальство туда наведывалось весьма и весьма редко.
Телефонная связь была плохая, на линии сидело множество абонентов, поэтому вклиниться в разговор для очередного доклада было весьма непросто. Радиосвязь тоже работала из рук вон плохо. Батареи питания очень быстро вырабатывали свои ампер-часы, особенно накальные элементы. И тогда связь могла осуществляться только через вестовых. Роль вестового чаще других исполнял старшина Прохоров, когда ездил в поселок по хозяйственным делам. На его попечении были и кухня, и снабжение, и вообще все хозяйство.
Когда позволяли погода и дорога, Прохоров седлал своего любимого коня, красавца Бантика, привязывал к седлу повод ослика и ехал за почтой, бумагами от начальства, кормом для лошадей, осла, свиней и коз, которые входили в состав подсобного хозяйства. В следующий раз он привозил боеприпасы, новое оружие, если таковое поступало взамен списанного, батареи, детали для радиостанции и мини-дизель-электростанции. А также плотницкий, слесарный и столярный инструменты и прочую дребедень, без которой в тех местах не выживешь. Да еще и службу по охране границы приходилось нести. В общем, Прохоров был для всей заставы самым главным человеком. Как и положено настоящему старшине. Все зависело от него, и он гордился этим не без оснований.
Все бы ничего, да досаждали волки. То в свинарник заберутся, то пса сожрут, то под курятник подкоп пророют. Вот и мечтал Прохоров хотя бы об одной хорошей собаке, чтобы с волком совладать могла. Но где достанешь в этих краях такую?
Вот и считал своим долгом каждый боец и командир как можно больше волков завалить. Но волк хитер. Днем на глаза попадается редко. А ночью – еще кто кого. И бойцы – народ молодой, неопытный в делах охоты. Да и, чего уж греха таить, – командиры тоже в этом деле не шибко преуспевали.
***
В тот день с утра стояла отменная зимняя погода. Солнце. Мороз не крепче десяти градусов. Ни малейшего ветерка. По извилистой тропе, круто взбиравшейся к заставе, из поселка возвращался Прохоров. Высокий, статный, в седле он держался прямо, свободно, как влитой. Настроение было веселое, и он мурлыкал себе под нос:
Мы – Красная
Кавалерия. И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ
О том, как в ночи ясные,
О том, как в дни ненастные
Мы смело,
Мы гордо в бой пойдем!
Позади, на веревке, привязанной к седлу, тащился молодой ослик, навьюченный продовольствием и почтой. Секретные пакеты, как всегда, Прохоров вез за пазухой. Мало ли что?
Тишина стояла такая, что хруст снега под копытами лошади и ослика слышен был, казалось, в самом низу, в поселке, откуда он выехал еще с рассветом. Иногда слышался звук падения снежного кома, сорвавшегося с еловой лапы, или хруст сухой ветки, обломившейся под тяжестью присевшей на нее птицы.
Солнце уже начало опускаться, когда Прохоров впервые ощутил легкий порыв ветерка, который едва коснулся его щеки и тут же легонько зацепил искристую поверхность снега, закружив несколько сверкающих снежинок. Прохоров посмотрел на небо, еще совсем недавно такое чистое и ярко-синее. Неизвестно откуда потихоньку наползали мглистые облака, порой заволакивая ослепительное горное солнце.
«Успеть бы до пурги», – подумал Прохоров и прибавил ходу. Лошадь нехотя пошла чуть быстрее. Но чувствовалось, что животное устало.
«Ничего, успеем. Вон уже и Орел-камень. До заставы часа полтора-два пути. Не больше. Если, конечно, за это время пурга не разгуляется».
Обогнув Орел-камень, Прохоров услышал жалобное, едва различимое повизгивание. Лошадь насторожилась и опасливо фыркнула. Прохоров остановил ее и спешился. Скуление доносилось из-под разлапистой ели, недалеко от тропы. Сняв с плеча карабин, старшина прикладом раздвинул лапник и увидел волчье логово, в котором шевелился и отчаянно скулил небольшой серый комочек. Он протянул руку и вытащил волчонка, маленького, еще слепого. Двое других волчат уже замерзли, а третий был еще жив. Трясся весь от холода в руках у старшины и продолжал громко скулить. Видать, волчицу недавно кто-то из заставы подстрелил. А, может быть, и где в другом месте погибель нашла – Бог ее ведает.
Пожалел старшина волчонка, посадил за пазуху, где лежали секретные пакеты, и двинул на заставу. Пурга уже начинала набирать силу. Порывистый ветер, поминутно меняя направление, кружил поземку, свистел меж ветвей вековых кедров, елей да сосен и обжигал щеки. Лошадь поскальзывалась на камнях, спотыкалась о корни деревьев. А волчонок за пазухой, угревшись, мирно посапывал. Временами он вздрагивал, издавая такие жалобные звуки, что даже у бывалого бойца Прохорова начинало щемить сердце.
Тем временем пурга успела набрать полную мощь, и стало почти совсем темно. В двух шагах уже ничего не было видно, а ветер люто завывал в ветвях деревьев, в дуплах, в расщелинах скал и с дикой силой отчаянно хлестал Прохорова по лицу колючей снежной крупой. Но до заставы оставалось уже недалеко. Вон за тем скалистым отрогом поворот направо, а там и до КПП – рукой подать. Но тут ветер завыл, засвистел и захлестал по лицу так, что Прохоров даже потерял из виду тот самый отрог, служивший ему последним надежным ориентиром. А когда ветер снова умерил на мгновение свой пыл, откуда-то слева, из-за ближайших кустов послышался протяжный волчий вой. Конь вздрогнул, рванулся вправо и взвился на дыбы, так, что Прохоров еле удержался в седле.
– Стоять!.. Стоять, едри твою в печенку!
Привычным движением Прохоров вскинул карабин и, сидя вполоборота налево, выстрелил в темноту, откуда доносился вой. Совсем рядом послышалось душераздирающее скуление и хруст сучьев, ломаемых волчьей тушей.
– Ага, мать твою поперек! Не нравится? Вот тебе еще одна! – и Прохоров грохнул еще раз в темноту на звук.
Лошадь инстинктивно рванулась вперед галопом, дернув за собой осла. Привстав на стременах, Прохоров с трудом сдержал ее. И тут из-за дерева послышалось:
– Стой, кто идет!
– Старшина Прохоров!
– Пароль!
– Картечь! Ответ?
– Хомут!
– В чем дело, Прохоров? Зачем палить начал?
– Волки, Игначков! Кажется, одного зацепил. Утром посмотрим и на заставу притащим, если пурга уляжется да свои не раздерут.
Сквозь пургу было видно, как с заставы уже бежали на выстрелы.
– Игначков! Что там случилось, Игначков?
– Все в порядке! Прохоров приехал!
– А палил кто?
– Волки напали, сволочи! Почти у самой заставы. Вишь, как обнаглели, сучьи дети! Чего стоишь? Отвязывай ишака! Пошли на заставу, окоченел весь, – не сказал, а прохрипел в ответ Прохоров.
***
В дежурке жарко горела печка. Бойцы сушили валенки, портянки, шинели. Отряхнувшись от снега, вошел Прохоров и, сбросив прямо на пол огромные меховые охотничьи рукавицы, стал развязывать башлык. А за окнами в кромешной тьме люто бесновалась, свистела, выла и чем-то хлопала злая пурга.
– Пакеты доставил?
– Так точно, товарищ капитан. Сейчас, дайте хоть чуть рассупониться.
На столе затрещал полевой телефон. Капитан Диденко схватил трубку.
– Я Ураган! Я Ураган! Ураган слушает! Окунь! Окунь! Вас слышно, но очень плохо! Я это! Я, товарищ Кияшко! Да нет, здесь Диденко! Это Вы – Кияшко, а я – Диденко – Вас слушаю! Алло! Алло! Да, да! Карета, запряженная парой, прибыла! Да, сию минуту, пару секунд, как прибыла! Вот и докладываю. Доставил! Все доставил, говорю! Нет, не успел! Он только протянул их мне. Прочитаю – немедленно доложу! Есть! До связи!
– Вот хрен в обмотках! – возмутился Диденко. – Тут такая пурга, человек еле добрался, волки по дороге напали! Мог головы не сносить! А ему – докладываешь поздно!
Телефон опять затрещал. Прохоров вознамерился было снять трубку, но Диденко его остановил:
– Не трогай, мать его в брычку! Разберемся, потом отвечать будем. Такая связь, туды ее мать, что ни хера не слышно! На все отвечать – охрипнешь ведь к ядреной бабушке!
Диденко вскрыл первый пакет.
– Только бумагу марают да чернила изводят. Интересно, а здесь что?
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом