Закусив губу, Джинкс задумчиво посмотрел на убитых горем горожан толпившихся неподалеку, затем перевел взгляд на могильщика и спросил:
– Скажите, мистер Лизри. Часто ли вам привозят покойников, которые закончили свой жизненный путь по причине слабого сердца, а возраст умерших, не достиг и сорока лет?
Гробовщик состроил глупую гримасу:
– Скажите, мистер подозреваю-всех-вокруг, я что похож на бородатых старцев Университета жизни? Мое дело обмерить, сколотить и закопать… а возраст мне их совершенно ни к чему.
– Но возможно вы обратили внимание. Совсем недавно. Скажем, вчера либо этой ночью?
– Да хоть прошлым летом. Мне неинтересны эдакие подробности.
– Жаль, – слишком легко согласился инспектор. Но Лизри остался безучастным.
– Тогда позвольте откланяться. Иных вопросов у меня более нет. – Инспектор Форсберг уже собрался было уходить, когда его окликнул гробовщик. Неприятный смрад, вырвавшись вперед слов, заставил констебля недовольно поморщиться, но его собеседник остался безучастным к подобной реакции.
Приблизившись практически к самому уху служителя закона, он вкрадчиво прошептал:
– Не лезли бы вы мистер проныра, в дела неведомые вам. Беспокоить тех, кто попал в услужение Кроноса сродни великому греху. Поостерегись, а то легко поплатитесь собственной жизнью.
Затаив дыхание, чтобы избавить себя от тошнотворного запаха гнили, констебль наморщил лоб и, не проронив ни слова, направился к выходу. Вступать в бесполезный спор с этим отвратительным слугой 'гроба и лопаты' он считал ниже своего достоинства. И уж тем более не хотелось относиться к его словам всерьез. Город и без того был переполнен пророчествами и предзнаменованиями, заставляя перепуганную челядь трястись от страха, вознося молитвы безликому повелителю времени.
Погруженный в свои мысли Джинкс совсем не заметил, как свернув в противоположную сторону, оказался в дальней части кладбища, где росли стройные осины и широкие кряжистые дубы.
Здешние могилы были древнее самого времени и выглядели иначе. Трехгранные пирамиды из белого песчаника, чуть ниже человеческого роста, казались разрушенными практически до основания. Почернев от времени надгробья Вчерашней эпохи, напоминали огромные муравейники. Над одной из граней, направленной на север, виднелись продолговатые изогнутые буквы.
Язык предков был незнаком констеблю, но он без труда различил цифровые обозначения возраста умершего, данные имени и предсмертное послание потомкам. Раньше процесс погребения был един для всех, без различия по вере и положению: ни праведникам, ни грешникам.
– Ищите предков?
Низкий хрипатый голос пронзил констебля не хуже рыбацкого гарпуна. Заозиравшись, он не сразу заметил низкорослого чумазого старика. Выпятив напоказ свой беззубый рот, тот дружелюбно буравил взглядом случайного гостя.
– Простите, я видимо заблудился, – произнес Форсберг первое, что пришло в голову.
– Здесь невозможно заплутать, – отрицательно замотав головой, не согласился старик. – По доброй или злой воле, а все равно окажешься среди пирамид. Ведь, зачастую, наитие само ведет нас к смерти.
Для простого могильщика старик показался инспектору весьма красноречивым. В отличие от этого бессердечного отребья, которые не гнушались снимать с умерших любую золотую побрякушку, этот случайный человек походил на истинного философа, окончившего академию Новых наук: эдакая белая ворона среди мрачной стаи.
– Стало быть, моя интуиция… – предположил Форсберг.
– Ваша интуиция помогает вам. Но твой путь пока идет стороной от смерти, – достаточно уверенно произнес старик, невежливо перебив констебля.
– Это ведь совсем неплохо, – на лице Джинкса появилась едва заметная улыбка.
– Может быть да, а может, и нет. Всему свое время, – согласился старик.
Повернувшись к собеседнику спиной, могильщик быстро потерял интерес к разговору и продолжил свой тяжелый труд. Лопата с треском врезалась в сухую, твердую землю – раздался противный хруст. Могильщик тихо выругался, удобнее обхватив инструмент. Из-под земли, извиваясь будто змеи, торчали длинные, толстые корни.
– Идите вы в преисподню!
Быстрый удар лопаты, как результат работы ловкого палача, разрубил противника пополам.
– Вот так, – победоносно произнес старик и небрежно смахнул проступивший на лбу пот.
– Разве в этой части кладбища еще хоронят? – не спеша распрощаться с незнакомцем, поинтересовался констебль.
– Из любого правила бывают исключения, – все с тем же налетом глубины мысли, пояснил могильщик, и тут же добавил, – а бывает, что и не бывает.
С жадностью, пожирая слова старика, Джинкс не знал, как реагировать на загадочные изречения. Вроде бы наполненные глубоким смыслом фразы, в общем-то, по сути, были абсолютно лишены логики, отчего, тут же, нещадно разбивались о стену непонимания.
Осторожно приблизившись к одному из захоронений, инспектор невзначай коснулся серой грани и в одну секунду, песчаник превратился в песок.
Вначале зашевелилась трава, передав эстафету ветвистым деревьям; в мгновение ока, шелест листьев разбежался по закоулкам кладбища, растворившись едва различимым перешептыванием.
Лицо могильщика сделалось бумажно-белым и, прижав палец к губам, он вкрадчиво пролепетал:
– Не стоит их беспокоить. На их долю и так выпало достаточно испытаний. Они этого ужасно не любят.
– Простите, вы это о ком? О покойниках?! – догадался констебль.
Безусловно, внезапный ветерок и протяжное эхо, посетившее мертвый мир, любому смельчаку чудились чем-то зловещим – но поверить в то, что усопшие умеют общаться, покидая владения бессмертных, казалось инспектору полнейшим абсурдом.
– Они ненавидят непрошеных гостей, – продолжил старик. – Особенно те, кто натворил в свое земное время достаточно греховных страстей. Обычно их называют Падшими. Ненавижу этих бездушных тварей.
– Хотите сказать, что мертвецы могут возвращаться в наш бренный мир, – без особого энтузиазма поинтересовался Джинкс.
В груди странной дрожью откликнулся недавний сон, но констебль быстро прогнал ненавистное воспоминание. Слепые доводы, сомнения, страх перед признанием очевидного окончательно пленили разум инспектора, не дав ему ни единственного шанса.
– В сущности, загробный мир не ограничивается сентиментальной надписью на надгробии и слезами убитых горем родственников. Есть нечто большее, – сплюнув на руки, старик продолжил свой тяжелый труд.
– И где же этот самый мир находиться?
– Не так далеко. Достаточно обернуться, – продолжая копать, буркнул могильщик. – Но, к сожалению, банальной логикой ты не отыщешь путь к иному миру.
– Благодарю, но как мне кажется, пока еще рановато общаться с мертвецами и слушать советы Падших, – поблагодарил констебль, уже собравшись закончить этот разговор, и в подтверждение добавил: – Спасибо за содержательную беседу.
– Не за что, – старик надавил на лопату и откинул очередной пласт земли. – Как только поверите, приходите. Надеюсь, перо не даст вам слишком долго витать в небесах.
– Простите что? – Джинксу показалось, что он ослышался.
– Я говорю, последнее время здесь стало слишком мало птиц. Странно, не правда ли? – старик вновь улыбнулся, лишь на секунду остановившись, вновь вернулся к работе над свежей могилой.
– Безусловно, – задумчиво согласился собеседник, откланявшись.
3. глава – Не доверяй чужим словам.
После посещения Старого кладбища, у констебля остался неудачный привкус, словно его гортань наполнилась теми ужасными запахами, что сопровождали погребальные церемонии. Видимо, подобный незримый след оставался у посетителей некрополя в назидание, тем, кто считал, будто смерть никогда не отыщет его за каменными стенами Прентвиля.
Еще раз, остановившись у входа и покосившись на огромные семейные склепы, инспектор краем глаза заметил невысокую девичью фигуру. Склонив голову и спрятав лицо за черным платком, она оплакивала обреченную душу своего родича. Рядом, утешая несчастную, стоял пожилой худощавый мужчина средних лет. Одежда выдавала в нем морского волка, либо одинокого служителя маяка. Не скрывая эмоций, сопровождающий прикрывал единственный глаз, другой был скрыт повязкой.
Встретившись взглядом с девушкой, мистер Форсберг быстро отвел глаза.
Следовало как можно скорее покинуть это царство обреченности и уныния, в противном случае, трясина несчастья еще долго будет будоражить сны впечатлительного служителя закона.
Быстро свернув на ремесленную площадь, констебль постарался поскорее стряхнуть с себя шелуху недавних воспоминаний. При этом не мешало бы переодеться, и сжечь почти новый жакет, вместе с этим невыносимым запахом. Но сейчас, к сожалению, просто не было времени. Из головы ни как не выходили слова могильщика.
'Неужели он углядел в моем кармане воронье перо? Или я всего-навсего ослышался?' – терзался сомнениями констебль.
– Мистер инспектор. Мистер инспектор, – окликнули служителя закона.
Перед Форсбергом стоял Смотрящий, который прошлой ночью охранял труп Ларкиса Фрита. Смущенно переминаясь с ноги на ногу, он нервно теребил полицейский котелок.
– Стенли? Что вы здесь делайте?
– Мистер Форсберг, я искал вас повсюду, – голос Смотрящего заметно дрогнул.
– Вот как, – инспектор был явно удивлен. – Что же заставило вас…
– Вы были правы. Ну, на счет возницы. Это все не к добру. Тем более в праздник Порока. Такие вещи случайно не происходят. Это явное предзнаменование! – перебив собеседника, затараторил полицейский.
– Простите, я не совсем понимаю, – Джинкс почувствовал как стремительно забилось сердце.
Полицейский быстро закивал и, повернувшись, указал на дальнюю улицу, туда, где кончалась граница цивилизованного города, и начинался квартал Отрешенных.
– Прошу вас, не задавайте пока вопросов. Я покажу. Все покажу! Пойдемте.
Джинкс не стал спорить.
Стенли Фишбор был славным малым, отдавшим всю жизнь служению закону, и редко чесал языком почем зря, а стало быть, десять раз думал перед тем как заводить подобные разговоры.
Высокие трех этажные дома резко сменились, старыми заброшенными лачугами и каменными, покосившимися от времени торговыми постройками. В квартале Отрешенных царили свои правила, и служители закона редко чинили здесь произвол, разыскивая в здешних трущобах душегубов и разбойников. Все происходило иначе. Здешний мир сам выдавал полицейским неугодных лиц, дабы не нарушать временного перемирия. Избавляясь от слишком заносчивых, а может быть, излишне заигравшихся Отрешенных – преступный мир вырывал их из своего сообщества, словно гнилой зуб.
Мистер Форсберг не оправдывал подобную политику, но спорить с теми, кто уже давно захватил власть в Прентвиле, не имело никакого смысла. Город не одно столетие жил по своим правилам, а те, кому они не нравились, шел на корм рыбам или питал червей в сточных канавах.
Они свернули в один из закоулков и оказались в огромном тупике. Редкие окна, выходившие внутрь двора, были закрыты ставнями, а узкая деревянная дверь – крест- накрест заколочена досками. По углам лежали кучи старого, сгнившего мусора. Между дырами в осыпавшейся кладке бегали огромные крысы.
– Не самое приятное место, где мне когда-то приходилось присутствовать, – осмотревшись, подытожил мистер Форсберг.
– Ваша правда. Днем выглядит также жутко как ночью, – согласился Смотрящий. – Аж мороз по коже, когда представишь, что здесь произошло.
На лице инспектора застыл немой вопрос.
– Сейчас я все объясню, – заметив взгляд Форсберга, тут же отреагировал Стенли. – Мы прибыли сюда вчера за полночь, сразу после того, как гробовщик Лизри забрал труп возницы. Местные рыбаки сообщили, что здесь произошло убийство… Но на самом деле они ошиблись, поэтому случившемуся не дали огласки, а ограничились вызовом Смотрящего.
– И причем здесь господин Фрит? – поинтересовался констебль.
В ответ полицейский нервно закивал.
– Я такого не в жизть не видел. Здесь нашли юношу, совсем еще мальчик. Местные нашептали, что, мол, работал он по карманам, да иной мелочи. Ни с кем на дороге не пересекался, нравом был кроток. Ничего необычного. А тут…
– Что же в его смерти такого необычного? – не понял инспектор, внутренне ощущая некое беспокойство.
Привычного укола, острого пера не последовало, но внезапно, страшно разболелась голова. Где-то неподалеку раздались пьяные крики и глухие удары. Смотритель дернулся, нервно обернулся и, перейдя на шепот, продолжил:
– Это не прямое убийство, и не яд, а иное душегубство. И вот что странно, мистер Форсберг. Сердце мальчика просто разорвало в клочья. Будто изнутри. Его словно что-то напугало, да так сильно, что на лице застыла гримаса ужаса…
После последнего слова Смотритель умолк, вновь закрутив головой. Только сейчас Джинкс заметил, насколько утомленным выглядит полицейский: мешки под глазами, бледная кожа, двухдневная щетина, волосы, торчащие в разные стороны, – он словно затравленный, ощетинившийся зверь не мог найти себе места.
Неважно с чем это было связано, но теперь Джинкс наконец-то почувствовал томительное волнение. Ускользающая от него нить расследования помахала ему хвостиком, в последний миг, показав верное направление. Следующим шагом, стоило немедленно сопоставить все 'за' и 'против', узнать все подробности и обстоятельства происшедшего в квартале Отрешенных.
Еще одна странная смерть. Пытаясь отыскать ее концы на Старом кладбище, он обнаружил след в том месте, где убийство стало такой же обыденностью, как прием пищи.
Сорвавшись с места, будто цепной пес констебль внимательно осмотрел плохо освещенный закуток, пыльную поверхность земли и старые испещренные дырами стены двух домов-близнецов. И только тщательно изучив тупик, затем обратился к Стенли:
– Внешне он был цел? – и, заметив на лице собеседника замешательства, инспектор тут же пояснил – Простите, Стенли, я выразился не совсем точно: я имел в виду труп юноши.
– Да, безусловно, – без промедления откликнулся Смотритель. – Ни единой царапины или шрама. Да и в кармане нашлось пару суонов, стало быть, не ограбление. Местный знахарь осмотрел его внимательнейшим образом, никакой зацепки, как и с мистером возницей. Я вот тогда и подумал, что происшествия эти очень похожи… Одной ночью… Внезапно… И у обоих сердечко не сдюжило. Не правда ли, слишком много совпадений. Что же его смогло так напугать, вот в чем большой вопрос?
До последней фразы констебль слушал собеседника в пол уха, но когда тот вновь завел шарманку про внезапный испуг, не выдержал:
– Скажите, Стенли. Почему вы считаете, что юношу напугало что-то неживое?
– Ну как же… это же очевидно, – в голосе полицейского мелькнули нотки откровенной обиды.
В один миг он оказался у правой стены и указал на землю и начал рассказывать:
– Смотрите же, вот здесь и здесь. Это явно следы женских туфелек. Ночью они были совсем свежие, такие, как от ботинок умершего. И еще вот здесь… – Смотрящий переместился к левой стене и продолжил: – Она прошла вот здесь, по краю, словно чего-то опасалась. А здесь что-то обронила. Воришка, видимо, хотел поднять, но она заметила его. И никаких иных следов…
– То есть вы считаете, что хрупкая девушка уж точно никак не могла напугать юного вора? – Джинкс захотел улыбнуться, но в последний момент передумал. Это могло оскорбить полицейского в его рвении.
Но как оказалось, тот и не думал отступать от своей смелой версии.
– Безусловно. Я много думал, и вот что пришло мне на ум. Если бы вора напугал человек или какое другое существо, девушка тоже лишился бы чувств. Правда, все могло быть совсем иначе…
– И как же?
– А что если ту, что мы считали хрупкой девицей, вовсе таковой не являлась, – вкрадчиво, почти шепотом, произнес Стенли.
– А кем же она являлась? – искренне удивился мистер Форсберг.
Но Смотрящий так ничего и не ответил, а лишь растерянно пожал плечами.
– Не знаю. Я всю голову сломал. Только ничего на ум не приходит.
Проследив за полицмейстером, Джинкс ощутил, что его вновь разрывают на части непреодолимые противоречия. Вроде бы, все сходилось, и события действительно могли происходить так, как предположил Стенли. Только здравый смысл никак не хотел одобрить нарисованную картину – слишком уж все было предсказуемо… Впрочем и смерть Фрита казалась вполне простой и объяснимой.
