Мария Куприянова "Обратная сторона руны"

Земля содрогалась от мощных ударов, стонала, изо всех сил сдерживая рвущиеся наружу полчища глубинных тварей. Земля трещала, сдаваясь адскому натиску. Никто на этом свете не мог оставить неминуемое: из Разлома выплеснулись реки жутких существ – монстров, изголодавшихся по живой крови и человеческой плоти. Они вырвались из провала, вгрызаясь в ряды тех, кто старался закрыть Разлом, кто всеми силами пытался остановить катастрофу. Твари прочищали путь своему хозяину…

Демон получил то, чего жаждал очень давно, – свободу. Он довольно взирал на страшное пиршество, и в его желтых глазах отражалось кровавое всепожирающее пламя…

Рин проснулся в холодном поту. Глубоко, насколько позволяли заживающие ребра, вдохнул, пытаясь восстановить дыхание, уселся в кровати и здоровой рукой зажег лампаду. Пальцы все еще дрожали, сердце бухало так, словно он без передышки бежал от дома до самой городской площади. Разлом… Твари… Демон и этот взгляд… Пронизывающий, обдающий жаром адового пламени…

Впервые за много лет Рин осенил себя защитным знаком Нелл. Слегка полегчало, и он снова улегся, но сон никак не шел. Стоило смежить веки, как тут же вспоминались эти демонические огненные глаза, заглядывающие в самую душу, пускающие дрожь по всему телу. Наконец усталость взяла свое, и он все-таки уснул – на этот раз без сновидений.

Проснулся Рин от ярких солнечных лучей, светящих прямо в лицо. Осторожно поднялся, выглянул в окно: буря миновала, оставив после себя белоснежные, сверкающие серебром сугробы. Во дворе Ани катала на санках Даана: на особо крутых виражах тот заходился заливистым, беззаботным смехом. Рин улыбнулся и облегченно вздохнул. Ночь прошла, а с ней и кошмар. Наверное, он просто засиделся дома, вот и снится всякая чушь. Выйдя в прихожую, прислушался к звукам, доносящимся из приемной отчима. Там шел осмотр, а значит, можно погулять, минуя допрос Гюнхэла.

Но только он влез в сапоги, как входная дверь отворилась, и в дом вместе с порывом морозного ветра вошла его мать. В покрасневших от холода руках она сжимала таз, в котором относила сушиться выстиранное белье. Увидев сына, она удивленно воскликнула:

– Куда это ты собрался? Тебе еще рано вставать!

– Со мной все хорошо, мам, – непринужденно улыбнулся Рин, снимая с вешалки тулуп и шапку. – Вечно мне лежать, что ли?

– Да как же ты…

– Я просто немного пройдусь, хорошо?

– А ты точно хорошо себя чувствуешь? Вон бледный какой.

– Все отлично. – Он чмокнул мать в щеку и поспешил выйти во двор.

Свежий воздух вскружил голову, и Рин немного постоял на ступенях, подставляя лицо колючему ветру и яркому солнцу.

– Братишка! —подбежала к нему Ани. – Как же я рада, что с тобой все в порядке!

Он поцеловал сестру в щеку, наклонился и потрепал за плечо Даана.

– А куда ты собрался?

– Да хочу в центр прогуляться: устал лежать уже.

– Слушай, – заговорщически прошептала Ани, – я нашла то, что мы искали. Лавка прямо на углу площади. Очень красивый кулон! Серебряный листик с камешком в виде капли росы. Он ей точно понравится!

– Отлично, гляну на него, раз туда иду.

– Дороговато, конечно, – вздохнула Ани, – но у нас еще есть время подкопить денег.

– У нас все получится, не переживай.

Он подмигнул ей, махнул Даану и не торопясь зашагал в сторону центральной площади.

Вот уже полгода они копили деньги на подарок к маминому дню рождения. Как могли откладывали монеты, чтобы никто не заметил, брались за любую дополнительную работу. И все никак не могли подыскать подходящую вещь. Кулон – идея отличная, ведь старый скряга Гюнхэл никогда не дарил своей жене драгоценностей.

Рин остановился у ювелирной лавки, про которую говорила Ани. Кулон и правда бросался в глаза: лучи солнца падали на витрину, отражаясь от сияющего серебром листа и небольшого камешка-росинки. Мальчик посмотрел на цену и вздохнул: денег требовалось собрать больше, чем они рассчитывали вначале, но подарок того стоил.

Оставалось еще одно дело: повидать целителя.

Шатра на прежнем месте не оказалось. Оно и понятно: буря накануне бушевала такая, что смела бы этот раскрашенный кусок тряпки в считанные секунды. В Хэйндсел зима пришла без предупреждения, по-хозяйски замела улицы, запорошила деревья, застелила белым одеялом крыши домов. Людей на улицах поубавилось: несмотря на сияющее солнце, ветер дул резкий, ледяной. Рин поднял воротник, спрятав онемевшие щеки и нос, и направился в сторону постоялого двора «Медвежья берлога»: именно туда, по словам прохожих, переместился «тот странный человек». Где-то в глубине души он опасался, что Эйвон Коул забыл о своем обещании, забыл вообще о самом его существовании. Но напрасно: как только слуги услышали его имя, тут же препроводили его в комнаты целителя.

– Эйдерин! – Коул радушно распростер руки. – Рад видеть тебя на ногах. Как здоровье?

Не дожидаясь ответа, он помог парню раздеться и тут же принялся водить руками над его головой и вдоль тела, при этом бормоча что-то нечленораздельное себе под нос. Наконец кивнул и отошел в сторону:

– Все в порядке, ты идешь на поправку.

Ошарашенный подобным приемом, Рин не знал, с чего начать разговор, поэтому просто произнес:

– Спасибо. Мама сказала, вы помогли.

– Не стоит благодарности, – отмахнулся Коул. – Моя помощь – ничто по сравнению с тем, что могло бы произойти.

– А что могло произойти? – Рин осмотрелся и опустился на ближайший диван, который оказался слишком мягким, так что он сразу провалился в его подушки.

– Мир утратил бы невероятно сильного целителя. Ну, по крайней мере, я вижу тебя таковым.

– Почему вы так уверены?

– Послушай, мальчик, – Коул опустился в кресло напротив, – я странствую уже который год, столько городов осталось позади. И все напрасно… И вот здесь, когда я уже утратил надежду, мне удалось найти то, что я так долго искал. Тебе ведь мама сказала, что я просил о встрече? – Рин кивнул. – Так вот, я все еще надеюсь, что ты передумал и пойдешь ко мне в ученики.

– Но…

– Я знаю про твоего отчима и его отношение к нашему дому. Но, поверь, никакому демону мы не поклоняемся, крови младенцев не пьем и не приносим в жертву девственниц.

– Для Гюнхэла все, кто ему не нравится, отступники и безбожники, – усмехнулся Рин. – Но дело в том, что я не могу бросить родных. Он их… просто убьет.

– Вот как… – Коул задумчиво почесал покрытый щетиной подбородок. – Давай сделаем так. Дороги замело: местные говорят, что зима в этом году ранняя. И я вынужден задержаться в вашем городе до наступления весны. Честно признаюсь: путешествовать по заснеженным землям я хочу меньше всего. Мы могли бы использовать это время для твоего обучения. Тайного, если боишься за себя и семью.

– А если кто-то узнает? Да и не могу я бросить работу, а другого свободного времени у меня нет.

– С твоим нанимателем я уже договорился. – Маг широко улыбнулся, наблюдая за тем, как удивленно округляются глаза мальчика.

– Как…

– Твой отчим делает ему особый элексир для увеличения, так сказать, мужской силы. То, что предложил ему я, не имеет с этим бесполезным варевом ничего общего. Поверь, пекарь никогда не расскажет, что ты у него больше не работаешь.

– Но…

– Я буду платить тебе. В два раза больше, – не давал и слова вставить Коул, предупреждая каждый следующий вопрос. – И если вдруг такое случится, что Гюнхэл или кто-либо другой не увидит тебя на рабочем месте, пекарь скажет, что послал тебя с личным поручением. Ну что? Ты согласен? Только представь: ты сможешь помогать людям, как сам того всегда хотел. Я ведь прав? Я вижу в твоей душе милосердие. Тебе проще понять страдания других и прекратить их…

Да, ему хотелось помогать людям. К тому же ему чертовски хотелось порадовать маму, купив ей тот самый кулон. И теперь у него появилась такая возможность. Как можно ее упустить?

Рин кивнул:

– Хорошо. Когда начинаем?

Глава 4

В тесной комнате было темно и тихо, как в рухховых подземельях. Сюда не проникал ни один звук, ни один, даже самый робкий, луч света. Уже который день Рин, сидя на полу, не слышал ничего, кроме биения своего сердца, не видел ничего, кроме этой обволакивающей, гнетущей темноты. В этом и заключалось его так называемое обучение.

Конечно, Коул отводил некоторое количество времени на письменность, чтение, а также знакомство со строением человеческого тела, но большую его часть юный ученик проводил именно здесь, в наглухо закрытой комнате, пытаясь медитировать. Что именно имелось в виду под этим странным названием, Рин не знал. Но и не роптал: сидеть с закрытыми глазами, пытаясь что-то услышать, все же лучше, чем драить полы в пекарне. Иногда он просто засыпал – тогда учитель, непонятным образом почувствовав безделье, будил его и настойчиво требовал вернуться к тренировкам.

– Прислушивайся не только к себе, но и к окружающему миру, – повторял он. – И тебе откроются невиданные горизонты.

– Да какие горизонты! Когда я самого себя в такой темнотище не вижу.

– Зрение часто обманывает. Настоящий целитель должен научиться чувствовать болезнь, чтобы потом изгнать ее.

– Не понимаю, как тут можно что-то разглядеть и услышать.

– Ты научишься, не сомневайся. Просто продолжай трудиться.

И он честно старался. День за днем. Неделю за неделей. Месяц за месяцем.

Зима в этом году выдалась на редкость суровая, снежная. Чтобы добраться до жилища учителя, Рину часто приходилось преодолевать высоченные сугробы, продираться сквозь бури и метели, осторожно шагать по обледенелым улицам. В такие дни проводить свое время в темной, но зато теплой комнате стало приятной обыденностью. Однако увидеть или услышать что-то, помимо собственного дыхания, ему так и не удавалось. Коул не унывал, продолжая настаивать на своем: знание обязательно придет – нужно только терпение. Ученик пожимал плечами: мол, придет так придет. Усаживался на пол и погружался в свои мысли.

Несмотря на то, что на улице бушевала пурга, в комнате царила гробовая тишина. Но сегодня Рин принялся медитировать в особенно хорошем расположении духа: откладываемых денег наконец-то хватило на подарок маме. Он его купил по дороге сюда, и теперь кулон приятно оттягивал нагрудный карман. Он еще раз вытащил его, коснулся пальцами гладкой поверхности, жалея, что тут нет света, чтобы полюбоваться камешком-росинкой, который так красиво сиял на свету. А еще подумал, что если занятия продолжатся, то ему хватит денег еще на один подарок. Авейле…

Рин думал о ней постоянно, но только сейчас понял, как сильно соскучился. Работая в пекарне, он каждый день украдкой наблюдал за тем, как девушка раскладывает на прилавке хлеб, как улыбается покупателем, как сияют ее глаза… Отчаянно хотелось вновь оказаться рядом, услышать ее голос, ощутить то тепло и приятное волнение, которое всегда дарило ее присутствие. Услышать биение ее сердца… Спокойное, размеренное… Стоп!

Он вскочил с места и еле сдержал восторженный крик. Вот это да! У него получилось! Ему удалось дотянуться до нее, услышать ее сердце! И он ни капли в этом не сомневался, так же как не сомневался, что снег – холодный, солнце – яркое, а Авейла – девушка его мечты. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, мальчик снова уселся и сосредоточился, погружаясь в странный, но чудесный водоворот собственных чувств.

Вот он, ответ на его вопросы! На самом деле не существует никаких преград, расстояния. Его разум больше, шире, сильнее. Он охватывает все сразу и каждую мелочь по отдельности. Можно рассмотреть любую деталь… Как будто смотришь в окно, и поначалу размытые образы становятся все четче…

– Эй!

Резкий возглас, шлепок по щеке. Другой.

– Очнись! Сейчас же!

До лавки пекаря идти далеко. Обычному человеку. А он может преодолеть это расстояние за секунду. Какую-то секунду. И Авейла всегда будет с ним. И они никогда не расстанутся.

– Эйдерин!

Глаза защипало от яркого света, и он недовольно прикрыл их, снова проваливаясь туда, откуда пришел.

– Не смей!

Он почувствовал, как его резко схватили и поставили на ноги, продолжая хлопать по щекам и трясти. Наконец сознание вернулось, и парень удивленно заморгал.

– Что… – Язык с трудом ворочался во рту, слабость разливалась по всему телу. – Что случилось…

– Ты… Больше так не делай, хорошо? – Коул усадил его на диван, не сводя с него обеспокоенного взгляда.

– Почему… – Рин все еще не понимал, что стряслось. Его словно разбудили среди ночи, выдернули из глубокого и очень приятного сна.

– Если бы я только знал, на что ты способен, никогда бы не допустил подобного.

Коул налил из кувшина воды, дал стакан ученику, и тот осушил его одним залпом.

– Я уже говорил, что занятия медитацией призваны развить в целителе силы, недоступные обычному человеку. Ты преуспел, но перешагнул грань возможного. Неподготовленный, не контролирующий собственные силы, ты взлетел так высоко, что еще бы мгновение – и никогда бы не вернулся.

Рин вспомнил то мощное, всепоглощающее чувство восторга при виде огромного, безграничного мира, в котором доступна любая его точка, где есть ответ на любой вопрос.

– Я бы бросил свое тело и не нашел бы дорогу назад? – прошептал он, поняв наконец всю опасность медитации.

– Не совсем так, – чуть улыбнулся Коул. – Да, есть люди, способные покинуть собственную оболочку и вне ее бродить по миру. Но что касается нас… то это намного глубже, сложнее. Даже не знаю, как тебе объяснить… Ты же бывал на спектаклях? – Рин кивнул. – Так вот, те, кто просто бродят вне своих тел, являются обычными зрителями. Они смотрят, но на ход событий не влияют. Мы же, целители, – участники представления. От нас зависит, как закончится пьеса. Мы не покидаем тел, а расширяем границы сознания, которое помогает нам видеть, чувствовать и излечивать болезни.

– Я не совсем понимаю…

– Сейчас ты слишком слаб, иди домой. Завтра я буду учить тебя самоконтролю. И не вздумай тренироваться в одиночестве. Теперь это опасно.

– Хорошо.

– И вот еще что. Столько времени прошло впустую, а сегодня такой успех. Тебя что-то подтолкнуло, да? О чем или о ком ты думал?

Рин замялся, а потом вытащил из кармана драгоценный кулон:

– Вот… У мамы скоро день рождения, и я думал о том, как она обрадуется, когда его увидит.

Про Авейлу он рассказывать не собирался, но вряд ли можно было что-то скрыть от учителя. Однако тот не стал ничего больше спрашивать, а только кивнул и понимающе улыбнулся.

Рин вышел на улицу. В воздухе кружили крупные снежинки. Он подставил ладонь, наблюдая за тем, как они, такие хрупкие и прекрасные, падают и тают, исчезают на коже. Сегодня он мог растаять точно так же. Впитаться в окружающий мир, раствориться в нем. Кто же он? Откуда в нем такие силы? Как их контролировать?

На этот и другие вопросы Коул отвечал кратким и уже известным словом «тренировка».

Занятия в темноте закончились. Теперь медитация проходила под строгим наблюдением целителя. Погружаясь в себя, Рин чувствовал присутствие наставника, невидимый купол, которым тот его накрывал. Он, как маленький ребенок, заново учился ходить. Исследовал этот огромный окружающий мир, держась за руку взрослого. Искушение вырваться за пределы этого мира возникало все реже – теперь он больше концентрировался на том, что происходило совсем рядом: вот под домом прошуршала мышь, озабоченная поиском съестного; вот едва заметно колыхнулась паутина, затянувшая дальний угол комнаты; вот за окном забарабанил дождь, щедро поливая сердитых прохожих, спешащих быстрее найти укрытие.

Мир представлялся цепью, состоящей из бесчисленного количества звеньев. Все они, переплетаясь, образовывали единое целое. Стоило хоть где-то разорвать нить – и, подобно кругам от брошенного в воду камня, последствия неизбежно отражались на других. Рин учился видеть эту связь, чувствовать, как живет и дышит мир. И, конечно же, старался понять, как эти звенья сплетены в отдельном живом организме. Знания, подчерпнутые из книг, из уроков, наложенные на медитации, начали давать свои плоды. С наступлением весны юный ученик уже мог определить место, где зарождалась и каким образом распространялась в человеке болезнь.

Приспешник демона принимал больных, и Рин наблюдал, как мастерски Коул распознает заболевание и избавляет от него.

– И все же мне непонятно, – тяжело вздохнул он, когда за очередным исцеленным закрылась дверь. – Увидеть источник заразы – это одно. Но как его устранить?

Маг внимательно посмотрел на ученика, а потом произнес: