– Вася…
Девушка схватила брата за руку и многозначительно сжала ее.
– Эй, я же говорил тебе, что нельзя по имени!
– Да успокойся ты!
Рыкнула на него сестра, явно уставшая играть в эти шпионские игры. Василий, неожиданно, спорить не стал. Даже отошел от нас немного, явно удрученный некоторой потерей своего авторитета на нашей встрече, но не способный к контраргументам.
– Вы, пожалуйста, не думайте о нас плохо. Мы просто очень нервничаем… нам нужны эти деньги. На хорошее дело. – Сразу раскрыла моя информаторша все карты. – Нам жить негде. Отец после смерти мамы второй раз женился и мачеха наша настоящий Гитлер в юбке. Мы съехать от них хотим… еще Ваське через год поступать нужно, а он… ну… на платное, в общем, надо. Отец может и дал бы денег, но его самого тогда мачеха живьем съест. У нее дочери тоже в следующем году поступать будут. Ну, и… сами понимаете…
Надо, наверно, было осадить её, чтобы собралась немного, вместо того чтобы так откровенно на жалость давить мужику, которого шантажировать пытается, но я только кивнул. Детки, что с них взять. Хорошо я им попался, а не тот же Нарек. Повезло.
– Пара вопросов и можете идти.
– Хорошо. Только если вы нас потом как свидетелей в суде привлечь решите, мы будем все отрицать! – сообщил из-за спины девушки ее ушлый братец.
– Ясен… пень. Скажи мне вот что, как так получилось-то? Как я стал отцом ребенка незнакомой мне женщины?
Девушка пожала плечами.
– Этого я не знаю. Я… только с бумагами работаю. Иногда слышу что-нибудь. Медицинского образования у меня нет, так что я даже не особо разбираюсь в тонкостях процедуры. Шум на самом деле поднялся не вчера, а когда вы в последний раз приходили с вашей женой.
Я с каменным лицом пропустил мимо ушей ее предположение, что Злата моя жена. Хотя странно ей было не знать, что мы не женаты, ведь с документами же работает…
– После вашего ухода Ирине Анатольевне позвонила зав. лаборатории и началась беготня. Она поднимала архивы, вызывала сотрудников. Потом Ирина Анатольевна велела мне скачать из базы все файлы на вас и на эту, Веру Вербину, а исходные данные удалить. Я не удержалась… и посмотрела, что там было. Ничего правда не поняла, но потом вы пришли ругаться, а после и Вербина. Вы… эм… дверь после своего ухода немного сломали, и она до конца не закрывалась. Я слышала весь их разговор, тогда-то и все прояснилось. Ну и, в общем, я решила, а почему бы и нет… позвонила вам.
– На самом деле, она в начале мне позвонила. – Зачем-то встрял в наш разговор Василий. Наверно для того, чтобы подчеркнуть свою важность в этом деле. – И это я предложил вам все рассказать. Не бесплатно, разумеется.
– Ох, молчи уже… Конечно, я понимаю в каком мы положении… и в каком вы, – осторожно добавила она, хотя вряд ли знала все нюансы, иначе бы ушлый шкет определенно надоумил бы ее просить куда больше денег, – я не могу доказать вам, что все мной сказанное – правда, но вы точно сможете проверить это, когда ребенок родится. Я не сомневаюсь, что такой человек, как вы, без труда найдет нас, если понадобится, поэтому хочу заверить, что это все мной не придумано. По крайней мере это та правда, которую мне удалось узнать.
– Ладно.
Я вздохнул, перебирая в голове не самые приятные мысли, о том, что буду со всем этим делать и сколько всего придется провернуть, прежде чем разрулить ситуацию.
– Скажи еще вот что, эта Вербина и ребенок вообще как? Ну… здоровы?
Я почему-то смутился, задавая этот вопрос. Словно было что-то постыдное, неправильное в том, чтобы справляться о здоровье женщины, с которой, так сказать, не без моего участия приключилось… такое.
– Да, если судить по мед. карте, все анализы в норме и беременность протекает хорошо. Да и вы, кстати, видели ее. Вербину. Она сегодня вместе с вами в приемной Ирину Анатольевну дожидалась.
Глава 7
ВЕРА
Я вышла из такси возле своего дома в начале четвертого. Дневной зной пошел на убыль, но еще не спал окончательно. Стоя на тротуаре, я смотрела на свой подъезд и чувствовала какое-то странное оглушение. Звуки детской площадки и соседских машин, маневрирующих в узком пространстве внутреннего двора, доносились до меня сквозь толстую вату моих спутанных мыслей.
Я думала о ребенке, о моем муже… о своем отце. О том, каким холодным и чужим он стал, когда узнал, что я ему не родная. О том, как Коля поднял меня на руки и закружил, когда я показала ему положительный тест на беременность. О том, как сегодня я узнала, что беременна от другого мужчины.
Все эти мысли сменяли в моей голове одна другую, то обдавая жаром, то холодом… таким же липким подъездным холодом, какой ударится о мою кожу, когда я открою эту железную дверь впереди. Такой же оглушенной тишиной…
Мне хотелось с кем-то поговорить. Мне это было нужно. Очень. Но мой телефон был сломан. Да и о своей беременности я ни маме, ни Марине еще не рассказывала. Так как мне вывалить на них это все вот так сразу? Не представляю, как бы выглядел такой разговор.
Я беременна, но не от своего мужа. Нет, я не изменяла Коле. Никогда! Мы же вместе с универа… он мой первый и единственный мужчина. Да, это было ЭКО. Нет, не потому что Коля бесплоден, это вышло случайно. Врачебная ошибка. Что я буду делать дальше? Да откуда мне знать, что люди делают в таких случаях…
Нет. Таких разговоров я не хочу. Не хочу обсуждений, эмоций, поисков решений. Сейчас мне просто хотелось, чтобы кто-то обнял меня, ни о чем не спрашивая, и позволил пережить эти страшные, оглушительные чувства – ужас, разочарование, отчаянье!
Я поспешила утереть выступившие на глазах слезы и достала из сумочки ключи.
Как и ожидала, подъезд нашей многоэтажки встретил меня прохладой… но не тишиной.
Звон разбившегося стекла, приглушенная брань… а потом все резко стихло. Не исчезло, только, словно огонь, потухло, стало тише. Но все еще слышно было, как где-то за дверью, разыгравшийся за ней скандал продолжал тлеть, словно угли. В тревожном ожидании, что кто-то вот-вот подкинет еще дровишек.
Я услышала шаркающие шаги на лестнице и посмотрела вверх. В коридоре у лестничного пролета застыл мальчишка лет одиннадцати. Я не помнила его имени, но видела часто, когда утром уходила на работу и иногда вечером. Мы всегда здоровались, но он никогда не улыбался в ответ.
Позади него, за дверью в одну из квартир, снова что-то разбилось, и он инстинктивно вжал голову в плечи. Я с сомнением посмотрела на лифт. Судя по цифре 12 на табло над ним, ждать его пришлось бы долго… И неторопливо двинулась вперед. Вверх по лестнице. Остановилась, не дойдя одну ступеньку до площадки.
– Привет.
– Здравствуйте.
Мальчишка вежливо поздоровался, но взгляда на меня не поднял. В руках он сжимал старый яблочный плеер с проводными наушниками, одет был совершенно точно не на прогулку – в застиранные шорты, растянутую майку c логотипом группы «Depeche Mode», размера на два больше, чем нужно и огромные отцовские резиновые тапочки.
Замер, не двигаясь. Наверно, ожидая, что я просто пройду мимо. Но я повернулась к нему спиной и села на ступеньку. В высоком окне, занимавшем почти всю стену напротив, было видно акацию, любовно выращенную кем-то в палисаднике напротив подъезда, и кусочек детской площадки с баскетбольным кольцом. По ней с мячом размером со свою голову важно расхаживала девочка годиков двух, а за ней, на всякий случай разведя руки в стороны, ходила ее мама.
Ругань за дверью в квартиру мальчика усилилась. Хоть слова и доносились едва разборчиво, но я услышала: «…к матери своей езжай и ей мозг выноси, сука! И паскудыша своего забери!»
Это было сказано с такой всепоглощающей ненавистью, что даже мне захотелось втянуть голову в плечи. Я услышала, как мальчик шмыгнул носом за моей спиной, а потом сделал несколько несмелых шагов в и опустился на ступеньку рядом.
Я улыбнулась, глядя в окно. Вот и встретились мы, два одиночества. Полезла в сумочку – там у меня всегда была хоть пара конфеток. Сегодня нашлись три арахисовых батончика от всем известной с детства конфетной фабрики. Один протянула своему новому другу.
– Не, спасибо. Я такие не ем.
Грустно сообщил он.
– А пробовал?
Сосед впервые посмотрел мне в глаза. Они у него голубые и казались ярче обычного из-за того, что успели раскраснеться. Он отрицательно помотал головой и все же взял конфету. Захрустела обертка.
– Вкусно…
Удивился он, смотря на полконфеты, оставшиеся в руке.
– Еще бы. Это мои любимые. Столько лет ем, а все не надоедают. Мне их отец с каждой получки домой покупал, целую коробку. Он фельдшером на крупном продуктовом складе работал, водителей в рейс отпускал.
– С получки?
Ну да, ну да… архаизмы прошлой эпохи. Получка, арахисовые батончики, крепкие семьи… Хотя нет. Последние разрушались и тогда.
– С зарплаты.
– А…
Мальчишка запустил в рот остатки конфеты, а я протянула ему еще две. Он задумался на секунду, но взял, и они проворно исчезли где-то в кармане его шорт.
Мальчишка вдруг сказал:
– А мой осветителем на концертах был. Но я его не помню… у меня от него только вещи остались. Диски всякие там, футболки… вот как эта.
Он оттянул край своей футболки, но не с тоской, а даже с гордостью. А потом вдруг посмотрел на меня пристально и, повертев в руках плеер, протянул мне один из наушников.
– Вы музыку любите?
Я улыбнулась в ответ и приняла его приглашение разделить с ним момент. Мгновение спустя мир вокруг нас наполнился знакомой мелодией.
Странно. Я слышала ее много раз. По радио в такси, на улице… может быть даже когда-то включала сама, но это всегда была просто песня. Одна из. А сейчас – нет.
Подъездная прохлада, длинные тени второй половины дня за окном. Впереди едва слышно шумит листьями высокая акация, а позади бранятся незнакомые мне люди. Дети бегают по залитой солнечным светом площадке, а мы сидим тут с этим мальчишкой, каждый со своим камнем в сердце. И из динамика маленьких наушников льется мелодичное и бесконечно красивое:
Things get damaged,
Things get broken…
Наверно, странный выбор музыки для ребенка. С другой стороны, судя по эмблеме группы на майке, он явно знал, что слушает. Ох, да и кто я, чтобы обвинять кого-то в ретроградстве. Коля часто смеется, что я человек словно из прошлого века…
Внизу запищал датчик открытия и громыхнула подъездная дверь. Я услышала знакомые шаги… да, когда знаешь человека полжизни, даже звук его шагов можешь узнать из тысячи. Лифт в шахте дернулся и заскользил вниз, подчиняясь нажатию кнопки. А потом я услышала и голос моего мужа:
– Нет, она телефон потеряла. Да дома наверно уже, где ей еще быть. Сейчас узнаю. Давай перезвоню завтра, вдруг что-то серьезное. Ага. И я.
Я вынула наушник из уха и с интересом перегнулась через перила. Коля стоял ко мне спиной, ожидая лифта. Он не мог меня видеть, а мне почему-то не захотелось сдавать свое присутствие. Интересно, с кем он мог говорить обо мне по телефону? Может, мама до меня не дозвонилась и набрала ему? Хотя нет… он всегда с ней на «вы», да и зачем бы ему ей завтра перезванивать. Может, тогда с Маринкой разговаривал? Вполне мог. Мы не то чтобы каждый день с ней созваниваемся, но моя подруга как раз из тех, кто не дозвонившись до меня раз, могла бы поднять панику и начать обзванивать всех, кому может быть известно мое местонахождение.
Двери лифта с шумным вдохом открылись, впуская в недра пассажира и с таким же протяжным выдохом скользнули обратно. Коля скоро будет дома, значит и мне пора. Незачем его волновать лишний раз… тем более, в свете того, о чем нам предстоит разговор.
– Спасибо.
Я вытащила наушник и аккуратно вернула его хозяину. Встала.
– Меня Вера зовут, если что. Я на девятом этаже живу, в восемьдесят седьмой квартире. Ты… если вдруг чаю с конфетами захочешь, заходи. В выходные и днем после семи я почти всегда дома.
Было как-то странно и немного неудобно предлагать такое чужому ребенку, но мне показалось невозможным просто так взять и уйти молча. Эта встреча на лестнице почему-то позволила мне почувствовать себя лучше, и мне захотелось когда-нибудь отплатить моему новому знакомому тем же.
– А я Дима.
Ответил мальчишка, когда я, не дождавшись ответа, уже спустилась ниже.
– Я… мне… Спасибо, что… В общем, спасибо. И за конфеты.
Мы смущенно улыбнулись друг-другу, и я пошла к лифту. На душе все еще было тепло, но как только тяжелые автоматические двери сомкнулись передо мной, я снова ощутила, как кожу до мурашек пробирает липкий подъездный холод.
